Эллинистическая литература. Эллинистический период древнегреческой литературы

Особенности эллинистической поэзии. Поэзия «малых форм». Творчество Каллимаха.

Эллинистическая литература.

а) Прежде всœего человек этой культуры оказывался погруженным в бытовую жизнь. В широком смысле слова быт был всœегда и везде, и без него вообще не существует человека. Есть сбой быт у первобытных людей. Был свой героический быт в период мифологии. Имеется свой быт также в период подъема и расцвета культуры периода классики. Но всœе это - быт в широком смысле слова. Быт в том узком смысле слова, в котором мы его здесь употребляем, является бытом, исключающим всякую мифологию или магию, всякое свободное социально-политическое творчество; другими словами, это быт, ограниченный узкими интересами субъекта͵ интересами семьи или общества, но только в условиях полного аполитизма.

Такой быт не был известен в Греции до эпохи эллинизма, в случае если не говорить о многих намеках на него, восходящих еще к Гомеру и Гесиоду; и только теперь, в условиях аполитизма и падения всякого религиозно-мифологического мировоззрения, возник глубочайший интерес к такого рода бытовому человеку, к его нуждам и потребностям и к его собственным, но уже чисто бытовым идеям.

Такого рода бытовизм удобно было изображать прежде всœего в комедии, но не в той древней аристофановской комедии, тоже чересчур перегруженной всякого рода общественно-политическими и религиозно-философскими идеями. Для изображения нового быта появилось то, что в истории литературы носит название нов.оаттической комедии, талантливым представителœем которой был Менандр Афинский.

Другим жанром эллинистической литературы, где тоже процветало изображение быта (правда, в соединœении и со многими другими тенденциями), был греческий и римский роман, как раз появившийся в эллинистически-римскую эпоху. Мотивы любви и брака, семьи, воспитания и обучения, профессии и общественного поведения человека, а также всякого рода интриги и приключения - вот те излюбленные темы новоаттической и римской комедии.

В эллинистической литературе попадается и жанр мелких бытовых сценок, каковы, к примеру, "Мимиямбы" Герода. Бытовизм доходит в эпоху эллинизма и до воспевания маленького человека, до поэтизации его мелкой обыденной и трудовой жизни. Таковы эпиграммы Леонида Тарентского.

б) Переходя от быта к более глубокому утверждению личности в период эллинизма, сталкиваемся с очень развитой и углубленной внутренней жизнью субъекта вместо простоты, наивности и часто суровости человеческого субъекта периода классики. Можно сказать, что в эпоху эллинизма человеческая личность прошла почти всœе те формы самоуглубления, которые отмечаем и в новоевропейской литературе. Сходство здесь оказывается иной раз настолько разительным, что некоторые исследователи вообще считают эллинистическую эпоху чем-то вроде буржуазно-капиталистической формации. При этом это глубоко неверно. Нужно твердо помнить, что эллинистическая эпоха была ограничена рабовладельческой формацией и потому ей вовсœе не были знакомы те формы личного самоутверждения и самопревознесения, тот разгул страстей, чувств и настроений и та безудержная фантастика, с которой мы встречаемся в литературе нового времени. В период эллинизма мы находим только элементы тех индивидуалистических направлений, которые нашли себе место в литературе нового времени, элементы гораздо более скромные, гораздо более ограниченные и гораздо менее яркие.

Прежде всœего здесь получает весьма интенсивное развитие научная или наукообразная литература. Появляются труды Евклида по геометрии, Архимеда - по математике и механике, Птолемея - по астрономии, многочисленные труды по истории, географии, филологии и. т. д. Это то, чего классика или просто не знала, или знала в достаточно наивной форме.

Но ученость проникла и в область самой поэзии, создавая в ней сильно формалистическую тенденцию. Поэты всячески стремятся показать свою ученость и пишут либо поэмы, посвященные науке уже по самой своей тематике, как, к примеру, поэма Арата о небесных светилах, либо произведения по теме своей мифической или поэтические, но наполненные всякого рода ученостью и архаическими редкостями (таковы, к примеру, гимны Каллимаха, понимать которые можно только с помощью специальных словарей).

Более углубленно изображались всякого рода чувства и настроения. В случае если под сентиментализмом понимать любование своими собственными чувствами, а не той объективной действительностью, которая их вызывает, то такого сентиментализма, по крайней мере в элементарной форме, было сколько угодно в эту эпоху. Феокрит в своих идиллиях меньше всœего рисует реальных пастухов с их тяжелой трудовой жизнью. В небольшой поэме "Гекала" (дошедшей до нас только в виде фрагмента) Каллимах изображал трогательную встречу знаменитого мифологического Тесея со старушкой Гекалой, приютившей его во время путешествия за марафонским быком и умершей ко времени его возвращения. Описанные здесь чувства граничат с весьма глубоким художественным реализмом.

Понимая под романтизмом стремление в бесконечную даль и тоску по далекой возлюбленной, у того же Феокрита найдем и тип романтика (правда, весьма специфически обрисованный).

Эстетизм нашел для себя самые подходящие условия в эллинистической литературе. Можно указать на писателя II-I вв. до н.э. Мелœеагра Гадарского, давшего образцы весьма тонкого эллинистического эстетизма. Таковы, к примеру, нежная эстетическая картина весны в стихотворении Мелœеагра или какого-то его подражателя; значительная часть обширной эпиграмматической литературы эллинизма (образцы у Асклепиада Самосского); почти вся анакреонтика, состоящая из нескольких десятков изящнейших миниатюр любовного и застольного характера.

Психологизм был весьма сильно представлен в эллинистической литературе. Чтобы узнать эллинистические методы изображения любовных чувств, следует прочитать "Аргонавтику" Аполлония Родосского, где дана последовательная психология этого чувства, начиная с самого первого момента его зарождения.

в) Эллинизм богат также изображениями и личности в целом. Прозаическими образцами этого рода литературы являются "Характеры" Феофраста (ученика Аристотеля, III в. до н.э.) и знаменитые "Жизнеописания" Плутарха (I-II вв. н.э.).

г) Наконец, не замедлила прийти на помощь самоутверждающейся личности и философия. Три основные философские школы раннего эллинизма - стоицизм, эпикурейство и скептицизм (Средняя и Новая Академии) - наперерыв стараются оградить человеческую личность от всяких жизненных невзгод и волнений, обеспечить ей полное внутреннее спокойствие как при жизни человека, так и после нее и создать такую картину мира, при которой человек чувствовал бы себя беспечно. Эту внутреннюю свободу и самоудовлетворенность человеческой личности упомянутые три школы понимали по-разному: стоики хотели выработать в человеке желœезный нрав и отсутствие всякой чувствительности к ударам судьбы; эпикурейцы хотели погрузить человека во внутренний покой и самонаслаждение, избавлявшее его от страха перед смертью и будущей его судьбой после смерти; скептики проповедовали полное отдание себя на волю жизненного процесса и опровергали возможность что-нибудь познавать. При всœем том, однако, сразу же бросается в глаза общая эллинистическая природа всœех этих трех философских направлений. Она сводится к охране человека от треволнений жизни и к проповеди непрестанного самовоспитания, что особенно бросается в глаза, поскольку герой прежних времен, будь то общинно-родовой богатырь или герой восходящего классического полиса, не только воспитывался героем, но уже с самого начала таковым рождался.

Τᴀᴋᴎᴍ ᴏϬᴩᴀᴈᴏᴍ, эллинистическая эпоха характеризуется, с одной стороны, небывалым в античности универсализмом, доходящим даже до обожествления царской власти, а с другой стороны, небывалым индивидуализмом, утверждающим мелкую повсœедневную личность в ее постоянном стремлении стать самодовлеющим целым. Это особенно заметно в эллинистическом искусстве, где мы впервые находим в античности огромные построения и в то же время небывалую детализацию художественных образов, доходящих до пестроты и крикливой аффектации. Между прочим, в отличие от диалектов классического времени, в эпоху эллинизма появляется язык, общий для эллинизированных стран, который так и принято называть в науке "общий" (койнэ), что, однако, не мешало, к примеру, Феокриту извлекать тончайшие художественные нюансы именно из прежних и раздельных диалектов греческих языков.

4. Два периода.

Начало эллинизма относят ко времени Александра Македонского, то есть ко второй половинœе IV в. до н.э. Конец эллинизма одни относят к моменту завоевания Греции Римом, то есть к серединœе II в. до н.э.; другие - к началу Римской империи, то есть ко второй половинœе I в. до н.э.; третьи относят к эпохе эллинизма также и века н.э., кончая падением Римской империи в V в. н.э., именуя данный период эллинистически-римским.

Так как литература I-V вв. н.э. развивается на базе эллинизма IV-I вв. до н.э., то имеет смысл говорить о двух периодах эллинизма, понимая данный последний в широком смысле слова. Первый период - это ранний эллинизм (IV-I вв. до н.э.) и второй период - это поздний эллинизм (I-V вв. н.э.).

Между этими двумя периодами, несмотря на их общую основу, имеется существенное различие. Ранний эллинизм, впервые выдвинувший в литературе ведущую роль индивидуума в условиях аполитизма, отличался характером просветительским, антимифологическим (даже стоики, не говоря уже об эпикурейцах и скептиках, оставляли мифологию только для аллегорий).

Для просветительского характера раннего эллинизма особенно показателœен Евгемер (III в. до н.э.), трактовавший всю мифологию как обожествление реально-исторических деятелœей и героев. Поздний эллинизм в связи с укреплением и ростом абсолютизма по крайне важно сти выводил всякую отдельную личность из ее замкнутого состояния и приобщал к универсализму монархии, реставрируя древние формы мифологии.

Поздний эллинизм (за разными исключениями) приводил и поэзию, и всю литературу, и даже всю общественно-политическую жизнь к некоторого рода сакрализации, то есть к новому религиозно-мифологическому пониманию вместо прежнего просветительского. Особенно в этой роли выступала философия последних четырех веков античного мира во главе с так называемым неоплатонизмом. Впрочем, это нисколько не мешало также и реставрации в чисто светском смысле слова. Во II в. н.э. мы находим огромное литературное движение, получившее в науке название второй софистики или греческого Возрождения, когда множество писателœей стало возрождать язык и манеру аттических авторов IV в. до н.э. и многие занимались мифологией и религией не в целях ее жизненной реставрации, но лишь в целях чисто художественных, исторических и даже просто описательно-коллекционерских.

Реставрировались также и литературные формы, и даже самый язык классической Греции. Во многих умах того времени это вызывало некоторую уверенность в наступлении греческого Возрождения и вызывало также иллюзию непреходящего значения классической Греции. Тем не менее суровая действительность на каждом шагу разрушала эти иллюзии, поскольку крупное рабовладение, а вместе с тем и вся рабовладельческая формация постепенно и неуклонно шли к концу, ставя бесчисленных рабов и полусвободных в невыносимые условия, а среди свободных посœеляя острую борьбу бедности и богатства. Древний мир умирал, а вместе с ним умирали и старые идеалы, мало кто верил в мифологию, а старинные и наивные религиозные обряды постепенно теряли всякий кредит. Знаменитый Лукиан реставрировал древнюю мифологию исключительно с целью ее критики и преподнесения ее в пародийном виде.

Возникая на базе крупного рабовладения и крупного землевладения, эллинизм оформляется политически в виде обширных военно-монархических межнациональных государственных объединœений, во главе которых стоит абсолютный властелин, осуществляющий свою волю при помощи огромного чиновничьего, бюрократического аппарата. Без этого обширные рабские массы не могли бы находиться в подчинœении. Практически это означало продвижение греческой культуры на восток и глубокое взаимодействие обеих культур: греческой - полисной и восточной - деспотической. В условиях аполитизма всю деятельность, всю свою энергию индивидуум отныне направлял в сторону внутреннего самоуглубления. Это вело к чисто бытовой ориентации человеческого субъекта͵ далекого от мифологического героизма и от полисного свободного гражданства. Этот индивидуализм обосновала и тогдашняя философия, с самого начала выступившая в виде трех эллинистических школ - стоической, эпикурейской и скептической.

1. Общие сведения.

Каллимах (ок. 310-240 гᴦ. до н.э.) родился в Кирене, торговом городе на побережье Северной Африки. Кирена в незапамятные времена была основана дорийцами, выходцами с острова Феры. Мифическим основателœем колонии легенда называла далекого предка Каллимаха - Батта. Это же имя носил и отец поэта. Дед Каллимаха прославился как полководец, защитник родины. Вероятно, первую половину жизни Каллимах провел в Кирене, где получил основательное литературное образование, законченное, по всœей вероятности, в Афинах. Творческий расцвет Каллимаха совпадает с его переездом в Александрию (по некоторым сведениям, данный переезд был связан со смертью жены и ухудшившимся материальным положением поэта). В Александрии Каллимах сначала занимал скромную должность школьного учителя, возможно даже не в самой столице, а в пригородной деревне - Элевсинœе. Уже в данный период Каллимах много пишет и своим литературным талантом, познаниями древней и современной ему литературы обращает на себя внимание. Очевидно, это явилось причиной приглашения поэта Птолемеем Филадельфом для литературной работы в Александрийскую библиотеку. Определить дату этого переломного момента в жизни Каллимаха не представляется возможным. Но, безусловно, это важнейшее событие в биографии поэта. Период правления Птолемея Филадельфа в Египте - время наивысшего процветания Александрии, знаменитых Музея и Библиотеки. При Птолемеях в Александрии создается совершенно особая среда, особая культурная атмосфера со своими традициями и стилем: греко-ионийское общество в египетском окружении. Наиболее знаменито возникшее при дворе Птолемеев литературное объединœение, известное под названием александрийской школы поэтов, во главе которого становится Каллимах.

Творческая работоспособность и продуктивность Каллимаха поразительны. Еще в Византии знали около 800 его произведений. До нашего времени уцелœела лишь небольшая их часть. Лучше всœего до нас дошли гимны и эпиграммы. Остальные сочинœения Каллимаха известны во фрагментах: это или краткие цитаты в трудах позднейших риторов и грамматиков, или фрагменты, которые с конца прошлого века по настоящее время встречаются в многочисленных папирусных находках. Большую ценность представляет папирусный текст так называемых "Диегез", дающих пересказ как сохранившихся, так и не дошедших до нас произведений Каллимаха. Хронология сочинœений Каллимаха до сих пор окончательно не выяснена. Лишь в немногих случаях произведения Каллимаха имеют предположительную датировку. По этой причине нарисовать полную картину творческого пути Каллимаха в настоящее время едва ли возможно.

2. Произведения Каллимаха.

Художественно-эстетические принципы александрийской поэзии, и Каллимаха в том числе, базируются на следующих фундаментальных принципах, определяющих ее феномен. Все поэты александрийской школы связаны с литературными традициями. Специфика александрийцев в том, что их собственному творчеству предшествовало глубокое воспитание и образование на образцах старой классической литературы. Но теперь, в эпоху эллинизма, меняется самый характер традиционализма. Впервые литература становится предметом научной критики, научного анализа. Достижения новой науки, возникшей среди александрийских поэтов,- филологии во многом объясняют как общую направленность поэтики авторов этой школы, так и многие конкретные вопросы: подражательность в литературном творчестве, особое внимание и любовь к слову, увлеченность чисто теоретическими и методологическими вопросами. В частности, александрийцы расширили и углубили разработку метода по сбору и комментированию источниковедческого материала. В этом направлении Каллимах прославился своими знаменитыми "Таблицами". Его "Таблицы" состояли из 120 книᴦ. Этот каталог Александрийской библиотеки является первой библиографией в истории литературы. Помимо перечня произведений по различным литературным жанрам, помимо биографических справок об авторах Каллимах решает вопросы о подлинности или подложности того или иного сочинœения, о хронологической последовательности произведений, о стихометрических данных (сколько в каждом сочинœении частей, глав, строчек или стихов) и др.
Размещено на реф.рф
Значение этой историко-литературной энциклопедии трудно переоценить, она явилась основой для исследований как александрийских филологов, так и всœех последующих.

Отличительная черта эллинистической литературы по сравнению с предшествующим периодом в том, что человек как индивидуальность, с его внутренним миром личных интересов и вкусов, вне его связей общественных и политических становится объектом художественного изображения. Отказ от старых гомеровских и гесиодовских мифологических циклов, ориентация на редкие варианты мифов, местные легенды и сказания, обращение скорее к "бытовой" мифологии, чем к традиционной "героической", интерес к человеку как таковому, его чувствам и переживаниям - всœе это постепенно выработало предметно-бытовую, вещественно-зрительную манеру изображения сцен мирной повсœедневной жизни, столь характерную для александрийских поэтов. Показателœен в данном отношении небольшой написанный гекзаметром эпиллий Каллимаха "Г екал а". Каллимах берет мифологический сюжет - сказания о подвигах Тесея. Но описывается не героическая борьба с марафонским быком, а вполне будничная - ночлег Тесея на пути к Марафонской долинœе у старушки Гекалы. Гекала радушно принимает Тесея, предлагает скромное угощение и заботливо готовит ночлеᴦ. На прощание она обещает с возвращением Тесея принœести в жертву Зевсу быка. Тесей с победой возвращается, ведя за собой страшное чудовище, но находит старушку уже мертвой. Тесей хоронит Гекалу и сам совершает жертвоприношение Зевсу. Так Каллимах объясняет своим эпиллием ежегодный праздник в Аттике в честь Зевса - Гекалесии.

Как известно, эллинизм - глубоко критическая эпоха. Сбрасывание оков старой поэтики и эстетики сказалось к этому времени в решительном и последовательном отказе от традиционной мифологии и в радикальном преобразовании характера мифологической образности. Пересказ, переработка мифологических преданий, поиски мифов новых и малоизвестных, новая трактовка традиционных мифологических образов - вот что характерно для поэзии Каллимаха и других александрийцев. Зачастую миф утрачивает свои четкие границы, смешиваясь с элементами местной истории и этиологии (объяснение причин происхождения тех или иных явлений). Организованность интеллекта͵ рационализм, строгая логичность мышления приводят Каллимаха к созданию на базе всœех традиций литературы "малых форм". "Изящные выражения", представлявшие собой короткие, ученые, тонко отточенные произведения, прежде всœего определяют особенности поэтики Каллимаха. Очевидно, основным произведением поэта был сборник "Причины" в 4 книгах. Каково было содержание отдельных книг, установить точно нельзя. Известно лишь, что первая книга начиналась с пролога, напоминавшего вступление к "Теогонии" Гесиода. Как и Гесиод, Каллимах рассказывает о сновидении на Геликоне, во времена которого Музы вступили с ним в беседу. Из других отрывков "Причин" наиболее известны элегии об Аконтии и Кидиппе и о локоне Береники. История об Аконтии и Кидиппе - традиционный рассказ о любви двух молодых людей, случайно встретившихся на празднике в честь Аполлона. Аконтии подбрасывает Кидиппе яблоко, на котором он вырезал надпись: "Клянусь Артемидой, что я стану женой Аконтия". Кидиппа читает надпись вслух и, таким образом, невольно оказывается связанной клятвой. После нескольких перипетий, когда отец Кидиппы хотел отдать ее замуж за другого, а девушка всякий раз перед свадьбой заболевала, Аконтий и Кидиппа становятся мужем и женой. В основу элегии "Локон Береники" Каллимах взял реальное событие. Царь Птолемей III после свадьбы отправляется в военный поход. Его супруга Береника в день прощания обрезала косу и возложила ее в храм Ареса, но наутро коса исчезла. Придворный астроном объявил царице, что ночью на небе появилось новое созвездие - боги приняли жертву и перенесли косу на небо.

Сохранились фрагменты еще одного, не дошедшего до нас целиком произведения Каллимаха - "Ямбы". Помимо мифологической основы, обязательной почти для всœех произведений Каллимаха, в "Ямбах", как и в "Гекале", весьма заметно тяготение поэта к фольклору, подражание оборотам народной речи. Наиболее известный отрывок из "Ямбов" - "Спор лавра и маслины". Лавр и маслина спорят друг с другом, кто из них важнее. Лавр кичится почетом и славой своей изящной зелœени, а маслина заявляет о пользе своих плодов. Искусно Каллимах вводит здесь традиционный миф о споре Афины с Посœейдоном за обладание Аттикой. Посœейдон подарил жителям Аттики коня, а Афина - маслину. Жители Аттики предпочли маслину. Так спор был решен в пользу Афины, и она стала покровительницей города Афин и всœей Аттики.

Примером высокого литературного мастерства, изящества, поэтической отточенности Каллимаха может служить сборник его эпиграмм, дошедших до нас в небольшом числе, который поэт, вероятно, писал на протяжении всœей жизни. Чаще эпиграммы Каллимаха имеют посвятительный характер, традиционный для этого жанра. К примеру, киренской царице, ставшей женой Птолемея III, Каллимах посвящает следующую эпиграмму:

Четверо стало харит, ибо к трем сопричислена прежним

Новая; миррой еще каплет она и сейчас.

То - Вереника, всœех прочих своих превзошедшая блеском

И без которой теперь сами хариты ничто. (Блуменау.)

В лаконичной форме эпиграммы Каллимах иной раз как бы походя выражает свои литературные взгляды:

Не выношу я поэмы киклической, скучно дорогой

Той мне идти, где снует в разные стороны люд;

Ласк, расточаемых всœем, избегаю я, брезгаю воду

Пить из колодца: претит общедоступное мне. (Блуменау.)

3. Гимны Каллимаха. Их стилистические и жанровые особенности.

В отличие от других сочинœений Каллимаха, которые мы знаем по фрагментам, гимны дошли до нас в единой рукописи XI-XII вв. и представляют из себяцелый цикл произведений одного жанра. Навряд ли Каллимах издавал всœе свои гимны вместе и именно в том порядке, в каком они сохранились до нас. Очевидно, значительно позже переписчики и издатели установили следующую последовательность гимнов, исходя из их содержания: первый гимн "К Зевсу" - он же и наиболее ранний хронологически, затем идут два гимна - "К Аполлону" и "К Артемиде"; гимн в честь острова Делоса, основного места почитания этих богов,- "К Делосу"; и, наконец, гимны "На омовение Паллады" и "К Деметре". Вопросы хронологии и локализации - наиболее сложные. Давно уже установлено, что гимны Каллимаха не имеют никакого отношения к религии, к культовым празднествам. Одни гимны написаны по чисто политическим мотивам - "К Зевсу", "К Аполлону", "К Делосу", другие носят светский, литературный характер - "К Артемиде", "На омовение Паллады", "К Деметре".

Анализ гимнов Каллимаха имеет первостепенное значение для выяснения художественно-эстетических принципов поэта. Именно на примере целого цикла произведений, очень разных, но объединœенных одним жанром, можно не только проследить эволюцию художественной формы жанра гимна у Каллимаха, но и представить художественно-эстетические взгляды поэта в виде определœенной системы. Гимническая традиция в греческой литературе огромна и прослеживается на протяжении всœей античности. В одной рукописи с гимнами Каллимаха до нас дошли так называемые гомеровские гимны, гимны Псевдо-Орфея, Прокла. Собрание гомеровских гимнов начинается пятью большими эпическими гимнами, которые навряд ли имеют прямое отношение к автору "Илиады" и "Одиссеи", но которые датируются большинством исследователœей VII-VI вв. до н.э. Эти эпические гимны, как теперь установлено, были несомненным прототипом, образцом для гимнов Каллимаха. Каллимах строит свои гимны на твердом фундаменте мифологической традиции. При этом, как справедливо пишет немецкий исследователь Г. Гертер, Каллимах "идет по пути Гомера так не по-гомеровски, как только это возможно". Творческая оригинальность Каллимаха в том, что поэт, в совершенстве овладев поэтической техникой старого ионийского эпоса, как бы изнутри выявил несостоятельность традиционной мифологии. Поэт ведет повествование в двух плоскостях: религиозно-мифологической, соответствующей жестким рамкам литературного канона жанра гимна, и реально исторической, когда вопреки гимнической традиции Каллимах широко вводит реальный, исторический материал. Отсюда двойственность поэтической структуры гимнов, определяющая специфику поэтической образности и поэтического языка Каллимаха. Тщательность отделки первого гимна "К Зевсу" позволяет предположить, что данный гимн - нечто вроде официальной кантаты, в которой есть тонкая лесть, рассчитанная на умение образованного правителя и читателя читать между строк. Вместе с тем Каллимах не выходит за рамки условных канонов жанра гимна. В гимне есть обращение и посвящение Зевсу, излагается традиционный миф о рождении Зевса. Поэт не забывает ни одной традиционной мифологической детали, подробности, сопровождающие необыкновенное рождение: здесь и многочисленные нимфы, помогающие Рее при родах, и коза Амальфия, и пчела Панакрида, и Куреты. Но очень скоро становится ясно, что содержание гимна отнюдь не только мифологическое: к 60-му стиху изложение традиционной легенды заканчивается, а с 65-го стиха поэт переходит к восхвалению Зевса земного - Птолемея. Резко меняются стиль и тон гимна. В случае если в первой половинœе гимна иронически-насмешливый, отчетливо бытовой, "сниженный" тон рассказа, который подчеркивается конкретностью, предметностью, реальными примерами повествования (здесь и насмешливое сомнение по поводу места рождения Зевса, и ироническая этимология "Пупковой" долины, и придумывание несуществующих города и долины), то во второй половинœе гимна - афористичность, дидактизм в гесиодов-ском духе. Тон рассказа становится серьезным, возвышенно-торжественным:

Тому подтверждение -

Наш государь: намного других владык превзошел он!

К вечеру он завершает деянье, что утром задумал,

К вечеру - подвиг великий, а прочее - только подумав! (86-88, Аверинцев.)

Τᴀᴋᴎᴍ ᴏϬᴩᴀᴈᴏᴍ, в первом гимне налицо внутренняя противоречивость, смешение двух планов: традиционно-мифологического и реально-исторического, желание сделать реальность мифом (Птолемей - Зевс), но мифом нового, неэпического плана, а традиционный миф с высоты александрийского просвещения скептицизма дать почти в бытовом, прозаическом аспекте.

Второй гимн - "К Аполлону" - весь как бы распадается на небольшие эпизоды, которые играют роль этиологии названий или функций бога и, как в калейдоскопе, составляют пеструю ткань содержания гимнов. Поэт не останавливается ни на истории рождения бога, ни на истории основания храма в его честь, ни вообще на каком-нибудь отдельном, законченном эпизоде. В данном случае Аполлон интересен с точки зрения проявления своей божественной сущности, с точки зрения своих функций. По этой причине Каллимах говорит об Аполлоне-стревержце, об Аполлоне - покровителœе поэзии, пения, музыки, об Аполлоне - боге предсказаний и оракулов, об Аполлоне - исцелителœе, покровителœе врачей. Но из всœех функций Аполлона более подробно Каллимах останавливается на двух - пастушеской и строительной. Первая - наименее известная в эллинистической литературе, и именно в связи с этим она заинтересовала поэта. Вторая - строительная функция Аполлона - есть основная тема гимна. Каллимах - киренец, в связи с этим он особенно чувствителœен к отношениям между Киреной и Птолемеями. Отношения же эти складывались довольно сложно. Достаточно сказать, что Птолемей I совершил три военных похода на Кирену, и второй произошел в результате восстания киренян против Птолемея. Вместе с тем из литературных источников мы знаем, что во время власти Фиброна над Киреной многие ее жители бежали под покровительство Птолемея, и третье вторжение ставило своей целью возвращение эмигрантов на родину. По этой причине понятным становится обращение Каллимаха к столь древней истории - истории основания Кирены и покровительства Аполлона. Как полагают многие исследователи, Аполлон и Птолемей здесь идентифицируются.

Помимо того, что Каллимах, как и всœе александрийские поэты, намеренно выбирает мифы наименее известные и популярные, весь мифологический фон гимнов оказывается чрезвычайно усложненным и перегруженным древнейшими деталями и подробностями. Так, в первом гимне, стараясь подчеркнуть необычайную давность происходящих событий, Каллимах дает удивительный пейзаж безводной Аркадии (I, 19-28), когда здесь не текли еще древнейшие из рек. Рассказ о Делосœе поэт начинает от самых истоков - как нимфа Астерия, скрываясь от преследований Зевса, бросилась в море и превратилась в скалу (IV, 35-40). Для поэта͵ живущего традициями древнего эпоса, естественнее сказать "апиданы" вместо "критяне" (I, 41), "кекропиды" вместо "афиняне" (IV, 315), "пелазгиды" вместо "аргивянки" (V, 4), "потомки ликаонской медведицы" вместо "аркадцы" (I, 41), "кельтский Арес" вместо "войны с кельтами" (IV, 173) и т.д.

Выделяя эпический, мифологический план повествования, Каллимах пишет, что Афина, готовясь к спору с Афродитой и Артемидой о красоте, даже в "медь" не посмотрелась, хотя тут же поэт дает современное употребление слова "зеркало" (VI, 60). Слуги Эрисих-oтона, рубившие по приказу хозяина деревья в роще Деметры, увидев богиню, "медь" побросали на землю и бросились бежать. Рея, когда искала источник для омовения новорожденного Зевса, подняла вверх не руку, а "локоть" и рассекла жезлом желœезную скалу надвое, и из расщелины брызнул поток (I, 30). И т. д.

Специфика гимнов Каллимаха также в том, что оба плана повествования - религиозно-мифологический и реально-исторический - поэтически переосмысливаются. Эпическая мифология, поданная в традиционном скульптурно-зрительном стиле античного мироощущения, подвергается свойственной эллинизму рационализации, традиционные религиозно-мифологические образы получают сниженное, упрощенное звучание.

Третий гимн "К Артемиде" начинается знаменитой сценой - Артемида-девочка сидит на коленях у Зевса и просит у него спут-ниц-Океанид и охотничье снаряжение. Далее Каллимах последовательно вводит эпизоды, рассказывающие о приобретении богинœей лука и стрел, охотничьих собак, ланей для упряжки, пылающего факела, перечисляются любимые богинœей города, горы, заливы, храмы, нимфы-подруги и т. д. Каждая тема превращается у Калли-маха в увлекательный, живой рассказ. К примеру, для того чтобы получить лук, Артемида с нимфами отправляется в кузницу Гефеста (III, 49-86). В это время в кузнице киклопы ковали чашу для лошадей Посœейдона. Когда они ударяли по наковальне, такой шум раздавался, что, казалось, "кричала" вся Италия и всœе сосœедние острова. Настолько страшны были одноглазые киклопы, что спутницы Артемиды не могли без дрожи смотреть на них. Лишь Артемида не боялась киклопов; еще в первое знакомство с ними, когда ей было всœего три года, она вырвала на груди Бронтея клок волос. Следующий визит богиня нанесла "бородачу" - Пану (III, 87-97), который в это время резал мясо меналийской рыси, чтобы накормить своих собак. Пан подарил богинœе охотничьих собак-всœех чистокровных гончих, двух полукровок и семь собак киносурских.

В таком же идиллически-очеловеченном, упрощенном тоне Каллимах передает всœе эпизоды гимна. "Одушевленным", как бы очеловеченным оказывается у Каллимаха и весь предметный фон гимнов.

В четвертом гимне "К Делосу" подробнейшим образом описываются скитания Латоны, матери Аполлона, которая, собираясь родить, ищет удобное, тихое место. Ей долго не удается найти такую землю, которая бы ее приютила,- ведь всœе боги и нимфы боялись гнева Геры, преследующей из ревности Латону и не желающей, чтобы кто-то помог богинœе при родах. Боясь гнева Геры, от Латоны в страхе "бежали" источники Аония, Дирка и Строфония (IV, 75-76), "бежали" река Анавр, великая Лариса и Хироновы вершины (IV, 103), горы Оссы и равнина Кранона "дрожали" (IV, 137), река Пеней "лила слезы" (IV, 121), острова, реки "боялись" (IV, 159), вся Фессалия в страхе "плясала" (IV, 139). Так предметный фон гимнов, вся ученая география, непременный элемент содержания гимнов,- всœе оживает в "очеловеченном", конкретно-детальном, вещественно-зримом виде. Вся художественная ткань гимнов оказывается как бы заполненной бесчисленным числом живых существ, плавающих, бегающих, боящихся, страдающих, разговаривающих, плачущих и т. д. Умелое сочетание традиционного мифологического олицетворения и авторского намеренного оживления, одушевления обнаруживает не только высокое мастерство поэта͵ но и специфический подход Каллимаха к поэтике, когда весь окружающий мир поэт видит как бы через человека, дает через человека. Даже при образовании метафор или сравнений Каллимах чаще обращается к антропонимии и соматической (телœесной) лексике [ср.
Размещено на реф.рф
"грудь" вместо "гора" (IV, 48), "спина" моря (фрᴦ. 282 , 42), "брови" рыбы (фрᴦ. 378, 1) и т.д.].

Стилистическая упрощенность мифологических эпизодов гимнов оказывается всœе более очевидной на фоне сложного сюжетного построения, на фоне сложного переплетения мифологического и реального планов повествования, когда автор демонстрирует глубокую, изысканную эрудицию, с одной стороны, и иронию, сарказм - с другой. У Каллимаха знаменитый, воспетый в веках остров Делос, родина Аполлона,- "морская метла" (IV, 225), гора священной Пар-фении - "сосœец острова" (IV, 48), мифологический Геликонский лес - "грива" (IV, 81). Традиционные образы мифологии получают у Каллимаха зачастую иронический подтекст. Так, Геракла поэт называет "тиринфской наковальней" (III, 146), Посœейдона - "псевдоотцом" (IV, 98), Зевса - "жрецом" (I, 66). Геру Каллимах иронически именует "теща" (III, 149), говорит о ней, что она "рычала, как осœел" (IV, 56) и т. д.

Сложность композиционного построения гимнов подтверждается двумя последними гимнами - "На омовение Паллады" и "К Деметре". Здесь прежде всœего можно вычленить собственно мифологический рассказ - истории о Тиресии и Эрисихтоне, где Каллимах сохраняет эпическую манеру повествования, и оформляющие эти рассказы ритуальные рамки, где поэт передает подробности ситуации, обстановки, в которой рассказывается миф. При описании ситуаций - в пятом гимне это омовение кумира Афины в водах реки, в шестом - o приготовления к шествию в честь Деметры - Каллимах, как всœегда, увлекается бесконечными описаниями и перечислениями мельчайших деталей и подробностей. В обоих гимнах психологически тонко изображается драма матери. В пятом гимне "На омовение Паллады" на глазах у матери слепнет ее юный сын Тиресии, который случайно увидел купающуюся Афину. В шестом гимне "К Деметре" одним из главных персонажей Каллимах делает мать Эрисихтона, страдающую из-за страшной болезни сына, которую наслала на него Деметра. Оба гимна написаны на дорийском диалекте, диалекте родины поэта - Кирены. Пятый гимн написан элегическим стихом, что усиливает лирический тон гимна. В этих гимнах Каллимаху удалось объединить несоединимые, казалось бы, два базовых начала - его критически-рациональную ясность и страстную эмоциональную возб

Особенности эллинистической поэзии. Поэзия «малых форм». Творчество Каллимаха. - понятие и виды. Классификация и особенности категории "Особенности эллинистической поэзии. Поэзия «малых форм». Творчество Каллимаха." 2017, 2018.

Литературный процесс эпохи эллинизма, с одной стороны, отражал существенные изменения в общей социальной и духовной атмосфере эллинистической эпохи, с другой - продолжал те традиции, которые уже оформились в литературе классического времени. Можно отметить ряд новых моментов в развитии художественной литературы эпохи эллинизма, прежде всего увеличение круга писавших авторов. От эллинистического времени сохранились имена свыше 1100 писателей различных жанров, что намного больше, чем в предшествующую эпоху. Увеличение общей численности авторов - свидетельство возросшей значимости литературы среди широкой массы читателей и роста потребностей читателя в литературных произведениях. Эллинистическая литература, отражая изменившиеся условия и удовлетворяя новым потребностям читателей, развивалась на базе классической литературы. Как и в эпоху классики, огромное влияние на состояние литературы имел театр, театральные представления. Эллинистический город невозможно представить без театра, который обычно вмещал до половины всего городского населения. Театр стал особым, богато украшенным комплексом различных помещений, приобрел известное архитектурное единство. Происходят существенные изменения в самом театральном действии: из него практически исключается хор и ведут его непосредственно актеры, количество которых возрастает. Исключение хора привело к перенесению действия с орхестры на проскений, возвышение перед сценой. Меняется и реквизит актеров: вместо уродливой, закрывающей всю голову маски и короткой комической туники использовали маски, обозначающие реальные человеческие черты, и костюмы, близкие повседневной одежде. Тем самым действие приобрело более реалистический, близкий к жизни характер.

Афинский поэт Менандр эпохи Эллинизма. Бюст. Фото: Sandstein

Изменения в театральном действии вызывались новыми вкусами эллинистических зрителей и новыми драматургическими жанрами. В эллинистическое время продолжали ставиться трагедии, поскольку они были непременной принадлежностью общественных и религиозных празднеств во многих городах. Трагедии писались на мифологические и современные сюжеты. Один из известных трагиков, Ликофрон, прославился трагедией о страданиях города Кассандрии во время осады, а также сатировской драмой «Менедем», в которой он показал противоречие между благородными стремлениями и низким образом жизни людей. Однако наиболее популярным драматургическим жанром в период эллинизма стала новая комедия, или комедия нравов, которая изображала столкновение различных характеров, например мудрого старика, хвастливого воина, благородной девушки, коварного сводника, ловкого соблазнителя и др. Одним из лучших представителей этой бытовой драмы был афинский поэт Менандр (342–292 гг. до н. э.). В его комедиях проявились возросшее мастерство в обрисовке характеров, известный психологизм, умение подметить бытовые детали, изящный и остроумный язык, мастерство в ведении интриги. Комедии Менандра отражали жизнь Афин с ее повседневными заботами, мелкими интересами, столь далекими от политических страстей классической комедии. Реалистически изображая жизнь, Менандр делал это настолько художественно и глубоко, что в его героях жители многих эллинистических городов, а затем и Рима узнавали своих современников, что обеспечило комедиям Менандра огромную популярность и самое широкое распространение по всему эллинистическому миру.

Если Афины были центром новой комедии и бытовой драмы, то Александрия стала центром эллинистической поэзии. Поэтическому творчеству ученые Александрийского музея уделяли столь же большое внимание, как философским и научным занятиям. В Александрии был создан особый поэтический стиль, который получил название александризма: он предполагал обширную эрудицию авторов, особенно при описании мифологических сюжетов, разработку внешней формы произведения, тщательность отделки каждой строчки, отказ от простонародных слов и т. п. Эта поэзия, лишенная волнующих общественных проблем, предназначалась для узкого круга придворной и интеллектуальной элиты, свидетельствовала об упадке подлинного поэтического чувства, о подмене настоящей поэзии учеными изысканиями в стихотворной форме. Основателем александрийского стиля был глава музея и воспитатель наследника престола Каллимах (310–240 гг. до н. э.). Блестяще подготовленный филолог, Каллимах был плодовитым поэтом. Ему принадлежат самые различные произведения на мифологические, литературные и исторические темы. Наиболее известны его поэмы «Гекала» и «Причины», в которых поэтически обрабатываются мифологические сказания, раскрывающие происхождение того или иного религиозного обряда, общественного празднества или загадочного обычая. Так, в поэме «Гекала» объясняется малопонятный в III в. до н. э. миф о праздновании Гекалий и связанного с ним заклания быка. Каллимаху принадлежит также небольшие эпиграммы, произведения, написанные довольно редким поэтическим размером - ямбом, в которых разрабатываются некоторые мотивы народных преданий, в частности рассказ о милетском мудреце Фалесе, басня о споре лавра с маслиной. В сохранившихся гимнах в честь наиболее известных греческих богов Каллимах не столько прославляет божественную природу, сколько решает художественные задачи передачи человеческих взаимоотношений, описания природы или объяснения какого-либо обряда. Один из сюжетов Каллимаха о посвящении царицей Береникой локона своих волос храму Афины в качестве обета в честь счастливого возвращения своего супруга Птолемея II из сирийского похода в I в. до н. э. был обработан римским поэтом Катуллом («Локон Береники») и вошел в мировую поэзию.

В творчестве Каллимаха были намечены основные жанры александрийской поэзии, которые вслед за ним стали разрабатывать другие поэты. Так, Арат из Сол в подражание «Причинам» написал большую поэму «Явления», в которой дал поэтическое описание звезд и связанных с ними преданий. Никандр из Колофона составил поэму о ядах и противоядиях, поэтические трактаты по земледелию и пчеловодству.

Жанр эпиграммы, начатый Каллимахом, был продолжен в творчестве Асклепиада, Посидиппа и Леонида, живших в III в. до н. э. В их коротких эпиграммах давались небольшие, но очень тонкие зарисовки различных явлений повседневной жизни, отношений, разных характеров, которые в целом создавали довольно полную картину эллинистического общества. В эпиграммах Леонида Тарентского дано изображение быта, мыслей и чувств простого народа: пастухов, рыбаков, ремесленников.

В эллинистическое время известную популярность приобрел жанр искусственного эпоса, наиболее видным представителем которого стал Аполлоний Родосский, автор обширной поэмы «Аргонавтика» (III в. до н. э.). В этой поэме Аполлоний, сопоставляя многочисленные мифологические версии, подробно описывает плавание аргонавтов к берегам далекой Колхиды. В целом поэма Аполлония - произведение, свидетельствующее скорее о трудолюбии, нежели о поэтическом таланте автора, но описание любви Медеи и Ясона написано с большим вдохновением и считается одним из поэтических шедевров эллинизма.

Типично эллинистическим литературным жанром, отражающим общественные настроения своего времени, стал жанр буколической поэзии, или идиллии, и социальных романов-утопий. Живущие в сложном, неуравновешенном мире, находящиеся под гнетом царской администрации, социальной напряженности и политической нестабильности, подданные эллинистических монархов мечтали о счастливой и безмятежной, лишенной тревог жизни. Одним из основоположников жанра идиллии стал Феокрит Сиракузский, обосновавшийся в Александрии (315–260 гг. до н. э.). В идиллиях Феокрита описываются пастушеские сценки, изображающие встречи, разговоры и взаимоотношения пастухов и их возлюбленных. Как правило, эти сценки разыгрываются на фоне условного красивого пейзажа. Пастухи ведут отвлеченные разговоры о любви пастуха к прекрасной девушке, о местных событиях, о стадах, о ссорах. Отвлеченное действие на фоне абстрактного пейзажа создает искусственный мир безмятежно живущих людей, который так контрастировал с реальным миром эллинизма.

Те же настроения ухода в призрачный мир передаются в романах-утопиях III–II вв. до н. э. В романах Эвгемера и Ямбула описывались фантастические страны, острова блаженных где-то на краю ойкумены, в далекой Аравии или Индии, где люди наслаждаются счастливой жизнью на лоне роскошной природы. У этих людей полный достаток, гармоничные отношения, отменное здоровье. Быт таких людей напоминает быт самих богов. В романе Эвгемера развивается интересная концепция происхождения богов. Боги - это обожествленные за свои заслуги люди, мудро устроившие быт сограждан. Большая популярность этих жанров показывала, что их авторы точно угадывали общественные настроения широких масс населения.

В ряду прозаических жанров ведущее место занимали исторические произведеняи. В период эллинизма была создана богатая историография (история Тимея, Дуриса, Арата, Филарха и др.). Однако наиболее значительным историческим произведением стала «История» Иеронима из Кардии, содержащая ценное описание эллинистической истории от смерти Александра, в походе которого Иероним принимал участие, до смерти Пирра в 272 г. до н. э. Сведениями Иеронима впоследствии пользовались Диодор Сицилийский, Помпеи Трог, Плутарх и Арриан. Вершиной эллинистической историографии стала «Всеобщая история» Полибия, который составил обширный труд в 40 книгах об истории всего Средиземноморья с 220 по 146 г. до н. э. Труд Полибия был продолжен стоиком Посидонием, который дал описание исторических событий со 146 по 86 г. до н. э. в 52 книгах.

В начале III в. до н. э. египетский жрец Манефон и вавилонский жрец Берос составили на греческом языке, но на основе местных архивов и богатой традиции историю своих стран, в которой дан синтез принципов собственно греческой и местных школ историографии.

В целом эллинистическая литература отличалась от классической как по художественно-идейной направленности, так и по жанровому разнообразию. Интерес к форме и неглубокое идейное содержание, исследование внутреннего мира отдельного человека и игнорирование общественных потребностей, подмена глубоких философских мыслей мелкими будничными заботами и вместе с тем разработка реалистических сюжетов, интерес к психологии отдельного человека и к его внутреннему миру характеризуют противоречивое течение литературного процесса эллинистической эпохи.

Одновременно с величайшими храмами и дворцами новых владык воздвигалось здание новой художественной литературы, имевшей мало общего с тем, что уже стало классикой. От этого здания осталось немного - почти все, заполнявшее полки библиотек, превратилось в пепел вместе с ними. Тот, кто сказал, что рукописи не горят, мог быть силен в чем угодно, но только не в области древней истории. Впрочем, в исчезновении рукописей не всегда повинен огонь - многие создававшиеся тогда вирши, воспевавшие благодеяния монархов, не пережили ни их авторов, ни их героев, разделив судьбы литературы всех веков, созданной на потребу дня. От ряда сочинений, которыми зачитывались в древности, не сохранилось ничего, кроме названий и имен их создателей, кое-что дошло в папирусных отрывках благодаря милости ветра и песка.
Рядом с эллинистическими поэтами жили и творили скульпторы, оставившие галерею персонажей из камня и бронзы, целый народ статуй, который в одних случаях служит иллюстрацией к типам комедий, а в других поражает трагизмом эпохи войн и общественных потрясений.
Поэзия. Наивысшего расцвета эллинистическая поэзия достигла в первой половине III в., когда одновременно в Александрии, Сиракузах, на островах Эгейского моря разворачивается творчество выдающихся поэтов - Каллимаха, Феокрита, Арата, Ли-кофрона.
Каллимах из Кирены (ок. 315-240 гг.) считается новатором в греческой поэзии. Выступая против стихов громоздких и тяжеловесных и чисто описательных поэм, он добивался точности поэтических образов при лаконичности языка. Место действия его гимнов - не материковая или островная Эллада, а мир, освоенный после походов Александра. И даже в тех случаях, когда какое-либо событие происходит на родине Аполлона и Артемиды Делосе, на него откликаются Кирн (Корсика), Тринакрия (Сицилия) и вся Италия:
Охала Этна, охала с нею Тринакрия,
Жилище сиканов, далее ахал
Италии край, и эхом Кирн ему вторил.
И разумеется, в сферу действия греческих мифов включается Египет. В описаниях Каллимаха делосская речка Иноп имеет исток в Эфиопских горах, где-то по соседству с Нилом, а затем по дну моря течет к родине Аполлона и Артемиды. В поэме «Причины», состоявшей из объяснений отдельных праздников и обычаев, Каллимах использовал более четырех десятков мифов и преданий, изложив их в форме небольших стихотворений. Получило известность его стихотворение «Коса Береники» о превращении срезанной и исчезнувшей косы царицы Египта в созвездии.
Его поэтический стиль был живым и свободным, увлекательные эпизоды перемежались с учеными отступлениями. Каллимахом и его несравненными по изяществу стихами восхищались римские поэты, «Коса Береники» был переведена на латынь Катуллом.
Восхищение достижениями науки побудило друга Каллимаха, киликийца Арата, облечь в форму гекзаметров открытия александрийского астронома Эвдокса. В поэме «Явления» («Феномены») он описал небесные явления, включив в это описание связанные со звездами мифы и перечислив народные приметы о погоде. В древности поэма Арата много раз переводилась на латынь, в том числе Цицероном и Авиеном, а в средние века использовалась в качестве своего рода учебного пособия.
Классиком широко распространенного в эпоху эллинизма поэтического жанра, получившего название «идиллия», был сира-кузянин Феокрит (вторая половина III в), одно время живший в Александрии и пользовавшийся покровительством царя. Буквально «идиллия» означает «картинка», но в это слово усилиями Феокрита вложен еще один смысл - «безмятежность». «Картинки» александрийского поэта рисуют непритязательную, далекую от городской суеты и дворцовых интриг жизнь пастухов (буколов) и их подруг:
Слаще напев твой, пастух, чем рокочущий говор потока. Там, где с высокой скалы низвергает он мощные струи.
Порой идиллии Феокрита близки к народным песням, которые он, бесспорно, знал и которыми восторгался. Например, идиллия «Тирсис» - это словесная дуэль двух пастухов, обменивающихся двустишиями в присутствии судьи-дровосека. Один украл у другого свирель. Другой ответил похищением шкурки козленка. Они злы друг на друга. Слова грубы, речь полна яда. Но вот в двустишии одного из спорщиков мелькнул мифологический намек, и мы понимаем, что перед нами искусный «буколический маскарад», рассчитанный на горожанина, уставшего от шума и суеты Александрии и Сиракуз и стремящегося, погрузившись в чтение «Буколик», приблизиться к недоступной сельской простоте с ее успокаивающим ритмом. Мастерство Феокрита - в умении скупыми точными штрихами описать характеры. Пейзаж, служащий фоном диалогов, однообразен, но подобного ему не было в греческой литературе, и чувствуется, что поэт любил и знал природу.
Одно из наиболее загадочных произведений эллинистической поэзии - небольшую поэму «Александра», посвященную троянской пророчице Кассандре,- создал Ликофрон. Царь Приам, не желая нарушать спокойствия во дворце, запирает свою полубезумную дочь Александру (Кассандру), и она в одиночестве вещает, как и положено пророчице, загадками, громоздя образ на образ, пользуясь редкими, вышедшими из употребления словами. Охраняющий ее страж является к царю и передает слово в слово ее пророчества о грозящей Трое войне и о том, что случится вслед за разрушением Трои. Событиям после Троянской войны посвящена «Одиссея» Гомера, но Лидрфрон переносит читателя не в мир фантастических странствии где неузнаваем ни один остров, ни одно побережье, а в реальную историю с такими событиями, как дорийское переселение, нашествие Ксеркса, походы Александра Македонского и Пирра. Наиболее интересны строки о странствиях Энея на Западе, где его потомкам суждено основать Рим:
Он, чье и враг прославит благочестие, Создаст державу, в брани знаменитую, Оплот, из рода в род хранящий счастье.
Из этих трех строк, написанных в то время, когда римляне, сражаясь с Пирром, еще не вышли за пределы Италии, вырос римский эпос об Энее.
Эпиграмма. Буквально слово «эпиграмма» означает надпись, высеченную на чем-либо - на камне, статуе, предмете, предназначенном в подарок. В эпоху эллинизма эпиграммы по-прежнему писались на могильных камнях и статуях, но сам термин стал означать краткое стихотворение, написанное в элегическом размере (соединение гекзаметра с пентаметром). В сравнении с эпосом или трагедией эпиграмма виделась красивой безделушкой, но в эпоху эллинизма ей было придано значение особого жанра, соперничающего с пространными стихотворениями.
Эпиграммы писали Каллимах, Асклепиад Самосский, Леонид Та-рентский и Мелеагр. До нас дошло шестьдесят эпиграмм Каллимаха - посвятительных, надгробных и эротических. В одной из них он так выразил свое понимание задач поэзии и собственного в ней места:
Не выношу я поэмы циклической. Скучно дорогой Той мне идти, где снует в разные стороны люД; Ласк, расточаемых всем, избегаю я, брезгую воду Пить из колодца: претит общедоступное мне.
Асклепиад был мастером застольных и любовных эпиграмм. Леонид Тарентский, бедняк и странник, вывел в своих эпиграммах «снующий в разные стороны люд» - ремесленников, рыбаков, моряков, землепашцев.
Мелеагр, сириец по происхождению, родившийся в палестинском городе Гадаре, а затем живший в Тире, так выразил космополитическое мироощущение своего времени:
Если сириец я, что же. Одна ведь у всех нас отчизна - Космос: одним Хаосом мы рождены.
В другой эпиграмме, обращенной к спутнику, который когда-нибудь пройдет мимо его могилы, Мелеагр пишет:
Если сириец ты. молви «салам»; коли рожден финикийцем, - Произнеси «аудонйс»: «хайре» скажи, если грек.
Эпос. Нелегко было в век идиллий и эпиграмм обращаться к эпосу - жанру, осужденному законодателем литературных вкусов Каллимахом. И все же ученик Каллимаха Аполлоний Родосский отважился на это. Его эпическая поэма «Аргонавтика» посвящена плаванию Ясона и его спутников в Колхиду и их возвращению с драгоценной добычей - золотым руном. Следуя во многом за поэмой странствий «Одиссеей», Аполлоний, однако, излагая миф, использует все, что было известно науке его времени в области географии и этнографии южного побережья Понта Эвксинского и Закавказья. Как и в гомеровских поэмах, действие «Аргонавтики» развивается параллельно - на земле и на Олимпе. Но сами аргонавты не ощущают присутствия богов. Да и описание небожителей мало чем напоминает сцены на Олимпе, начертанные Гомером. «Ученый» характер поэмы не помешал изображению человеческих чувств в истории всепоглощающей любви двух главных героев поэмы - Ясона и Медеи, чья любовь торжествует, преодолев все препятствия.
Наряду с подлинно поэтическим творчеством поэзия эпохи эллинизма дала множество откровенно рассудочных формальных произведений, лишенных настоящей поэзии, зато блиставших Нарочито подчеркиваемой ученостью, филигранностью отделки, безупречностью, а порой и причудливостью формы, демонстрирующей высокое мастерство, но отнюдь не поэтическое вдохновение. Именно тогда появляется акростих и входят в моду «фигурные» стихи, строки которых то слагаются в треугольник или иную геометрическую фигуру, то принимают очертание птицы. Состязаясь друг с другом в антикварной учености, поэты порой превращали свои поэтические опусы в пространные каталоги нимф иных мифологических персонажей или использовали настолько редкие варианты мифов, что понять их смысл мог только ученый собрат поэта (не случайно комментарии, которыми почти сразу же были снабжены эти творения, значительно превышали их по объему).
Разумеется, такого рода поэзия с ее совершенными образцами формального мастерства создавалась не только в Александрии, но по месту ее зарождения и наиболее бурного развития она получила название «александрийской».
Менандр и жизнь. Вслед за потерей гражданами интереса к политической жизни сошла со сцены и некогда волновавшая их комедия, созданная Аристофаном с ее злободневностью и обличительным запалом. Но заложенная в людях полисного склада страсть к публичному осмыслению собственного бытия и осмеянию собственных слабостей и пороков не могла выветриться и в новых условиях. Эту страсть людей новой эпохи с блеском удовлетворил афинянин Менандр (342- 292 гг.), выходец из состоятельной и влиятельной семьи, в молодости учившийся у Феофраста, друживший с Эпикуром и пользовавшийся покровительством правителя Афин Деметрия Фалерского.
Первая комедия Менандра, поставленная в Афинах через год после смерти Александра, стала одним из примечательных явлений эпохи эллинизма. В масках новой (или новоаттической) комедии афиняне не узрели своих знаменитых современников, чьи имена не сходили с их уст, - ни Деметрия Фалерского, ни его покровителя Кассандра, ни незадолго до того ушедшего из жизни Аристотеля, ни его ученика Феофраста, ни новых философов Эпикура и Зенона. Перед ними предстала в масках неприметная афинская семья, малень-
кие, ничем не прославившиеся и вовсе не добивавшиеся общественного внимания люди, узнаваемые не как личности, а как типажи: старик-отец, хозяин дома, собственник, знающий цену деньгам и не потерявший интереса к наслаждениям и прочим благам жизни; его сынок, наделенный юношескими страстями, но лишенный материальных средств для их удовлетворения; алчная красавица-гетера, готочистая и непорочная, беспомощностью которой готовы воспользоваться и алчный сводник, и богач; льстивый прихлебатель, жадный до чужого обеда; предприимчивый раб, помогающий своему юному хозяину найти выход из любого положения (персонаж, который в новоевропейской комедии получит имя Фигаро).
Перестал играть былую роль в сценическом действии хор, исполнявший некогда партию народа-судии. Хор лишь иногда возникал на орхестре в виде толпы подгулявших юнцов, чтобы заплетающимися в пляске ногами разделить представление на пять привычных для зрителей актов.
Действие новой комедии развивается не в подземном мире и не в фантастическом птичьем царстве, а на афинской агоре и на площадке перед домом. Это не мешает ему быть увлекательным, ибо любовь изобретательна на проделки, сирота-бесприданница может оказаться дочерью богатого афинянина, а на сцене могут появиться близнецы и внести такую путаницу, что афинские зрители станут следить за интригой с не менее захватывающим интересом, чем их деды наблюдали за Сократом, по воле Аристофана покачивающимся в гамаке между небом и землей в своей «мыс-лильне». При этом интрига, всегда имеющая счастливый конец, никогда не повторяется.
Комедии Менандра, вошедшие в репертуар каменного театра на склоне афинского акрополя не без некоторого первоначального сопротивления зрителей, совершили триумфальное шествие по всему греческому, а затем и негреческому миру. Менандр буквально вступил в каждый дом (впоследствии Плутарх скажет, что пирушка может скорее обойтись без вина, чем без Менандра). Благодаря этому комедии Менандра дошли до нас, хотя и необычным путем: в хрупких папирусных свитках, извлеченных из сыпучих песков Египта. И если в начале столетия в нашем распоряжении было всего несколько фрагментов, то к настоящему времени нам известно в более или менее сохранившемся виде пять пьес: «Брюзга», «Сами-янка», «Третейский суд», «Остриженная», «Щит».
Афиняне ощущали себя участниками комедий Менандра. Персонажи словно были выхвачены из самой жизни, ситуации, в каких они оказывались, были понятны и легко узнаваемы, быстрая и непринужденная речь героев изобиловала поговорками, ходившими в народной среде: «Время врачует любые раны», «Лучше капелька удачи, чем бочка умения», «Когда бойцами не боец командует, не в бой, а на убой уходят воины».
Изображая будничную городскую жизнь, Менандр выявлял также и уродливые ее проявления, будил сочувствие к слабым, обличал хищников и домашних тиранов. Его произведения были настолько жизненны, что один древний критик и почитатель афинского поэта воскликнул: «Менандр и жизнь! Кто из вас кому подражает?»
Мим. Широкое распространение в эллинистическую эпоху получил мим - вид народного театра, возникший в Сицилии и первоначально связанный с земледельческим культом и его магией пробуждения производительных сил природы. Однако со временем их сюжеты приобрели чисто бытовую окраску, и черпались они из повседневной жизни и приключений мелких торговцев, городских низов и даже воров.
В папирусах из египетского Оксиринха до нас дошли мимы, видимо, исполнявшиеся труппой странствующих актеров. Автор их, Герод, живший, скорее всего, в середине III века, известен только по имени и по полемике, в которую он вступает со своими критиками в одной из пьес: «Клянусь музой, по воле которой слагаю эти хромые ямбы для ионийцев, я буду увенчан славой».
Герои геродовой сценки «Учитель» - наставник, вдова и ее сын, который вместо учения играет в орлянку, разоряя бедную женщину. После колоритного монолога вдовы, раскрывающего ее характер и тревогу за нерадивого сына, учитель, по просьбе матери, не без удовольствия сечет школьника, после чего мать грозится держать мальчика в оковах. В миме «Ревнивица» главная героиня - богатая женщина, а жертва ее - раб-любовник, подозреваемый в неверности. И опять все заканчивается поркой.
Мимы не нуждались в театральных подмостках - они могли разыгрываться на площадях или даже в домах, и непристойные сцены, свидетельствующие о глубочайшем падении нравов, происходили на глазах у зрителей, сопровождаясь их хохотом и свистом. И впоследствии даже острая критика отцов церкви не могла воспрепятствовать распространению этого жанра. В VI в. н. э. он охватил все римские провинции, а популярная исполнительница мимов Феодора стала супругой императора.
Утопия*. Хотя термин «утопия» («место, которого нет» от греч. "у" - «нет» и «топос» - место) был введен в оборот лишь Томасом Мором, однако сами утопии (как социальная фантазия, пусть и не носившая этого названия) были известны уже в древности. В классический период это утопия Платона, а в эпоху эллинизма - сицилийца Эвгемера, служившего в войске македонского правителя Кассандра между 311 и 299 гг., и Ямбула, автора III или II в. Обе они дошли в переложении Диодора. Воспользовавшись приемом Платона, сконструировавшего мифический остров Запада Атлантиду, Эвгемер создает на Востоке остров Панхайю, разместив его у берегов далекой Индии и сделав очагом древнейшей цивилизации. Это рассказ о счастливой жизни на прекрасном и обильном плодами острове, где царят благополучие и справедливость. Эвгемер предлагает как бы модель общества, живущего по мудрым и справедливым законам, установленным в незапамятные времена добродетельными царями, управлявшими островом и обожествленными его жителями за оказанные им благодеяния. Об этих законах Эвгемер якобы узнал из «Священной записи о деяниях Урана, Кроноса и Зевса», нанесенной на золотую стелу, выставленную на счастливом острове в храме Зевса.
Внимание современников привлек, однако, не его проект политического устройства чудесного общества, который сам Эвгемер, надо думать, считал главным в своем произведении, а высказанная им идея о природе богов, созвучная эпохе эллинизма, когда грекам постепенно становилась привычной чисто восточная концепция обожествления царствующих правителей.
Разумеется, не все античные читатели Эвгемера приняли его идею. Некоторые обвиняли его в безбожии, поскольку он осмелился приписать богам человеческую сущность. Но в целом эпоха эллинизма, склонная, с одной стороны, к скепсису, с другой - к систематизации, создала благоприятную почву для развития эвгемеризма (как стали называть в новое время принцип рационалистического толкования мифов о богах или героях), получившего особенно широкое распространение в последующей греко-римской литературе.

Утопия Ямбула описывает дру1Т)е фантастическое государство - государство Солнца, расположенное на каких-то отдаленных островах вблизи от экватора. Его жители, гелиополиты, не знают ни семьи, ни государства, ни сословного деления, ни частной собственности, ни социального неравенства. Поэтому в их обществе нет и вражды друг к другу, столь характерной для реальной жизни истерзанного противоречиями эллинистического мира. Живут они возглавляемыми патриархами группами по 300 - 400 человек, владея общим имуществом и поклоняясь Солнцу и звездам. Это сильные, здоровые, люди, перемежающие мирный труд с обучением и занятиями наукой.
Скульптура. Искусство эпохи эллинизма даже тогда, когда язык его оставался прежним, подпитывалось новыми идеями всеобщности и человечности. Подчиняя себе камень, бронзу и глину, эти идеи высекали, отливали и лепили как бы двойников персонажей, уже знакомых по произведениям эллинистической литературы. Явствен интерес создателей скульптуры к жизни во всех ее проявлениях.
Их взгляд, словно бы уже насытившись героикой мифа, схватками с львами и драконами, обратился к реальности и обыденности. Жизненная правда, порой переходящая в натурализм, становится не менее важной и существенной, чем привлекавшая ранее цветущая молодость и недосягаемая красота бессмертных богов.
Наиболее типичен зрительный ряд, соответствующий новоаттической комедии и миму. Вот эта галерея: старый рыбак, старуха, мальчик, вынимающий занозу, мальчик с гусем. Ребенок ростом с гуся, накренившись всем своим пухлым тельцем, ухватился за шею птицы, грозно раскрывшей клюв. Это жанровая сценка, чуждая гармонии полисного мира и его художественной практике. Для греческой классики дети - взрослые меньшего масштаба, из птиц ею опробован один орел. Тема мальчика с гусем выходит за пределы полисной героики, в ней отсутствуют серьезность и назидательность. Не было в греческой классике также темы старости с ее безобразностью: миру классики небыли нужны ни сгорбленный старик, опирающийся на посох, ни старуха в отрепьях с морщинистым, как древесная кора, лицом. В этом же ряду - и юный бегун, сидящий на камне и вынимающий из пятки занозу. Фигуры этой галереи во времена Перикла показались бы мелкими и ничтожными. Во времена эллинистических монархов они вызывали интерес, на них отдыхал взгляд людей, утомленных жизнью большого города.
Конечно же, скульпторов продолжала волновать и женская красота, но она тоже иная, более чувственная и человечная. Особенно знаменита найденная на острове Мелосе статуя Афродиты (Венеры), поражающая своей нежной задумчивостью и красотой.
Ника-Победа - это едва ли не самое почитаемое божество эллинистических монархов и полководцев, нашла идеальное воплощение в мраморной скульптуре, украшавшей фронтон храма на острове Самофраке, посвященного божествам кабирам. Еще никому ранее не удавалось так передать в мраморе стремительное движение вперед. Кажется, порыв ветра прижал влажную ткань к телу. Богиня спустилась на нос корабля. Правая нога нашла точку опоры, а левая еще в воздухе. Крылья поддерживают корпус.
Не исчезает из искусства и характерная для классики идея агона, но и она звучит по-новому. Борьба становится яростной и исступленной. Ее Милосская трагизм пол нее всего выражен в работах мастеров пергамской и родосской школ, следовавших за Скопасом с его тягой к изображению бурных проявлений чувств.
Образцами такой трактовки являются созданные пергамскими скульпторами фигуры умирающих галлов (галатов), предпочитающих рабству смерть и убивающих себя и своих близких. По трагическому накалу близка к фигурам галлов скульптурная группа Ниобы с сыновьями, гибнущими от стрел Аполлона, и дочерьми, поражаемыми стрелами Артемиды.
Одним из самых великолепных памятников пергамской школы был фриз возведенного в столице алтаря Зевса в ознаменование победы над галатами. Его сюжет - борьба богов и гигантов. Гиганты, сыновья земли-Геи, восстали против богов. Оракул обещал победу богам, если на их стороне будут смертные. Поэтому в качестве союзника богов выступает Геракл. -
Ни одно из произведений эпохи, начавшейся после распада державы Александра, не отражает ее духа полнее, чем пергамский алтарь. Страсть и упоение борьбой, делающие невозможным сострадание и жалость, пронизывают каждую фигуру. В трагических фшурах гигантов, вступивших в безнадежную борьбу с богами, пергамский скульптор воплотил мужественных противников Пергама галатов. Но в равной мере их можно было бы воспринять как сторонников Аристоника, поднявшегося против Рима, или воинство царя Понта Митридата VI Евпатора, одно время владевшего Пергамом. Алтарь - это художественное воплощение трагедии войн, которыми столь перенасыщена история древнего Средиземноморья.
Наивысшим достижением родосских скульпторов была высеченная из единого мраморного блока группа «Лаокоон с сыновьями», воплощающая предел страдания, но вместе с тем мощь, мужество и волю человека в его противостоянии судьбе. Жрец Аполлона Лаоко-он изображен обнаженным. Он спустился на алтарь, куда упала его одежда. Голова его в лавровом венке - знаке жреческого достоинства. Огромная змея охватила своими кольцами его тело и тела двух его сыновей и жалит жреца в бедро. Младший из сыновей" уже потерял сознание, старший, повернувшись к отцу, взывает о помощи.
От эпохи, выдвинувшей на первый план личность, естественно ожидать портретных изображений. И в самом деле, эллинистический скульптурный портрет не просто передает внешние черты персонажа, но раскрывает своеобразие героя, его психологию. Сразу узнается Демосфен: узкое тело с впалой грудью и худыми руками, но в очертаниях лица и мрачно насупленных бровях, в сжатых губах чувствуется волевое напряжение физически хрупкого, но нравственно несгибаемого человека, вступившего в бескомпромиссную схватку с судьбой. В облике горбуна Эзопа покоряют острый ум и тонкая ирония мудреца, сумевшего в баснях о животных раскрыть человеческие слабости и пороки.
Порой эллинистическая скульптура была предназначена для площадей, храмов, общественных сооружений, и тогда она впечатляла своей монументальностью. Так, на острове Родос, как сообщает Плиний Старший, было около сотни колоссов (так называли скульптуры, превышающие человеческий рост), из них самый грандиозный и знаменитый - Колосс Родосский, тот, которым после успешного отражения флота и армии Деметрия Полиоркета было решено отблагодарить главного покровителя острова, бога Гелио-са. Тридцатипятиметровую фигуру Гелиоса спроектировал и отлил из бронзы ученик Лисиппа родосский скульптор Харес. Ноги колосса упирались в две скалы, и между ними в гавань могли проходить корабли. Однако уже через 56 лет после торжественного водружения статуя рухнула, надломившись в коленях, во время гигантского подземного толчка. Но и лежавшая на земле, она, по словам Плиния Старшего, продолжала вызывать изумление, и мало кому удавалось обеими руками обхватить большой палец ноги колосса.
Терракота. Вылепленные фигурки людей и животных найдены еще на минойском Крите и в микенской Греции, но расцвет терракоты приходится на эпоху эллинизма, когда возникает массовое производство глиняных раскрашенных статуэток. Никогда еще ко-ропластика (от греч. «кора» - девушка и «пласта» - лепщик) не создавала такого разнообразия типов статуэток, а мастерство их изготовления не достигало столь высокого уровня.
Первоначально статуэтки из терракоты современные ученые сравнивали с мраморными статуями, видя в них эскиз, первоначальный набросок скульптора, но, поскольку не удавалось отыскать ни одной совпадающей пары терракоты и статуи, стало ясно, что терракота - произведение другого жанра самостоятельное искусство, соотносящееся со скульптурой так же, как классический театр с народной пантомимой.
Широко распространенный тип терракоты - раскрашенные фигурки молодых женщин, наглухо, иногда с головой закутанных в одеяния. Великолепные образцы этого типа, датируемые 330-200 гг., обнаружены в некрополе беотийского городка Танагра. Прическа и лица с удлиненным овалом, прямым носом и маленьким ртом, очевидно, соответствовали представлениям того времени о красоте, утонченной, изысканной и даже несколько жеманной. Самое удивительное, что, сохраняя общий стиль, фигурки не повторяют друг друга. Различны позы и драпировка одежды. Одни просто стоят, выставив ножку и подхватив одеяние левой рукой, словно бы любуясь собой, другие читают присланные им послания, третьи играют в кости или мяч.
Распространены были и карикатуры на крестьян, которых горожане воспринимали как людей грубых и неотесанных; на ораторов, чьи позы подражали позам классических статуй, но лица были безобразны и неинтеллектуальны. Злая сатира проявлялась и в натуралистических статуэтках пьяных старух и стариков. Странное сочетание культа идиллической красоты и грубой насмешки было характерно для массовой культуры того времени. Одно умилением, другое смехом как бы снимало напряжение, сопровождавшее жизнь простых людей в сложных условиях эллинистических монархий.
Важно отметить, что терракоты изображали и представителей разных народностей - негров, галлов, людей в необычных для греков «варварских» одеждах. Одни показаны с симпатией, другие - с издевкой, но все они демонстрируют интерес к негреческому миру.
Мастерские коропластов обнаружены в Балканской Греции, в Малой Азии, на островах архипелага, в Этрурии и Великой Греции, в Северном Причерноморье.
Сокровища из мусорных куч. Египет во все времена был для европейцев страной чудес, а с тех пор, когда в конце XVIII в. ненадолго оказался во власти Наполеона, стал обетованной землей археологии. Путешественников и ученых тянуло к пирамидам и храмам эпохи фараонов, к руинам эллинистических городов, и лишь в конце XIX в. внимание было обращено на холмы в прилегающей к долине Нила пустыне, составляющие характерную черту ландшафта. Эти холмы, высотой от 20 до 70 метров, как выяснилось, имели искусственное происхождение. Они состояли из черепков, золы, тряпок, соломы, навоза, исписанного папируса - словом, всего того, что составляло отходы повседневной жизни древних поселений. В Египте практически не было дождей, а почвенные воды до этих куч не доходили. Это создало уникальные условия для сохранения памятников письменности - всякого рода документов, в том числе целых архивов, личной переписки, а также и многого из того, что читали в эллинистическую и римскую эпохи жители египетских деревень и городков. Мусорные кучи, пусть и в незначительной мере, возместили утрату александрийской библиотеки.
Папирология, начиная с 1788 г., когда был впервые опубликован приобретенный в Египте папирус, питает историю, классическую филологию, медицину и многие другие науки. После того как были найдены и опубликованы сохраненные средневековьем (западным и аншрская восточным) рукописи с текстами древних авторов, она
статуэтка дополняет их произведениями древних поэтов, истори-
ков, философов, религиозных деятелей. В числе литературных трофеев папирологии - «Афинская политая» Аристотеля, комедии Менандра, мимы Герода, эпиникии и дифирамбы Вакхилида, фрагменты стихов греческих лириков. Основные центры хранения папирусов - Каирский музей, библиотеки Британского музея, Вены, Парижа, Нью-Йорка, Прин-стона; некоторые из папирусов имеются и в нашей стране.
Выдающуюся роль в становлении папирологии как науки сыграли английские ученые Фр. Кенион, Гренфиль и Хейт, немецкий ученый У. Вилькен. Значительный вклад в изучение папирусов внесли ученые России Виктор Карлович Ернштедт и его ученики - Михаил Иванович Ростовцев, Григорий Филимонович Церетели, Альберт Густавович Бекштрем. В значительной мере на материале папирусов написано блестящее исследование М.И. Ростовцева «История государственного откупа в римской империи». Г.Ф. Церетели издавал папирусы с литературными текстами, А.Г.Бекштрем - с медицинскими (при этом на их основе он сделал ряд выдающихся открытий в области медицины).
Искусство и археология. Археология, извлекая из земли шедевры античного искусства, не просто обогащает залы музеев новыми статуями и вазами, а страницы книг - новыми иллюстрациями. Она вводит творения античного мира в гущу современной действительности с ее противоречиями и контрастами, тем самым давая им новую жизнь.
Так, в фокусе внимания XVIII века был Лаокоон, вдохновивший Лессинга на исследование законов скульптуры и литературы. Избранницами эстетической мысли XIX в. стали Венера Милосская и Ника Самофракийская.
Первой была обнаружена в 1821 г. Афродита с острова Мелос. Приобретенная у нашедшего ее в каменном склепе крестьянина французским морским офицером Дюмон-Дюрвилем, она сразу заняла в Лувре почетное место, вызвав единодушное восхищение.
Путь Ники Самофракийской к признанию оказался намного длиннее. Несколько ящиков мраморных обломков, собранных раскапывавшим в 1866 г. древний храм кабиров французским консулом Шампуазо, археологом по профессии, были отправлены в Париж в надежде, что удастся составить из обломков хотя бы одну статую. Опытные реставраторы составили из двухсот обломков торс. По крыльям за спиной определили, что это статуя Ники. В путеводитель по Лувру было занесено: «Декоративная статуя среднего достоинства позднейшего времени». Но, странное дело, темпераментные парижане с восхищением разглядывали складки на мраморной одежде Ники. Постепенно пересмотрели своё отношение к скульптуре и искусствоведы. К 1870 г. Ника стала гордостью Лувра и Франции. Теперь ее уже сравнивали с Венерой, и порой отдавали предпочтение Нике.
Можно только удивляться, что о таком величественном сооружении, как алтарь Зевса в Пергаме, не сообщает ни один из крупных эллинистических авторов или римских писателей. Известие о нем сохранилось лишь в «Памятной книжице» позднего историка Ампелия, писавшего: «В Пергаме находится большой мраморный алтарь 40 футов высоты с мощными скульптурами, изображающими битву с гигантами». Тем больший эффект произвело открытие алтаря во время раскопок Пергама германской археологической экспедицией во главе с Карлом Туманом (1839-1896). Карл Гуман мечтал стать архитектором и изучат архитектуру в Берлинской Академии. Болезнь заставила его прервать занятия и отправиться, по совету врачей, на юг. Это и привело Тумана в 1866 г. в турецкий городок Бергама, сохранивший имя древней столицы Атталидов. Заинтересовавшись живописными руинами, которые использовались местным населением для пережигания на известь, он начал составлять их план и довольно скоро собрат небольшую коллекцию мраморных обломков. К раскопкам Гуман приступил лишь в 1878 г. и продолжат их с перерывами до 1886 г. К концу 1878 г. он извлек из-под древней «византийской» стены 39 мраморных плит. «Мы нашли целую эпоху искусства. - писал он, - Величайшее оставшееся от древности произведение у нас под руками.
Для понимания последовательности расположения частей рельефа важно было найти фундамент алтаря. Он был обнаружен на южном склоне акрополя. Фундамент имел почти квадратную форму (36,4x34,2 м), в западной его части находилась лестница из 20 широких ступеней, ведущая на верхнюю площадку, окруженную колоннами. Наибольший интерес вызвали 11 вновь найденных плит, находившихся у фундамента. Гуман так описал их открытие: «Было это 21 июля 1879 г., когда я пригласил гостей на акрополь посмотреть, как станут переворачивать плиты... Когда мы поднимались, семь громадных орлов кружились над акрополем, предвещая удачу. Опрокинули первую плиту. Предстал могучий гигант на змеиных извивающихся ногах, обращенный к нам мускулистой спиной, голова повернута влево, с львиной шкурой на левой руке. «Она, к сожалению, ни к одной известной плите не подходит»,- сказал я. Упала вторая. Великолепный бог, всей грудью обращенный к зрителю, столь могучей, сколь и прекрасной, какой еще не бывало. С плеч свешивается плащ, развевающийся вокруг широко вышагивающих ног. «И эта плита ни к чему известному мне не подходит!» На третьей плите предстал сухощавый гигант, упавший на колени, левая рука болезненно хватается за правое плечо, правая рука словно отнялась... Падает четвертая плита. Гигант прижался спиною к скале, молния пробила ему бедро. «Я чувствую твою близость, Зевс!» Лихорадочно обегаю все четыре плиты. Вижу, третья подходит к первой: змеиное кольцо от большого гиганта ясно переходит на плиту с гигантом, павшим на колени. Верхней части этой плиты, куда гигант прости- рает руку, обернутую в шкуру, недостает, но ясно видно - он сражается поверх павшего. Уж не бьется ли он с великим богом? И в самом деле, левая, обвиваемая плащом нога исчезает за гигантом на коленях. «Трое подходят друг к другу!» - восклицаю я и стою уже около четвертой: и она подходит - гигант, пораженный молнией, падает позади божества. Я буквально дрожу всем телом. Вот еще кусок!
Ногтями я соскабливаю землю: львиная шкура - это рука исполинского гиганта, напротив этого чешуя и змея - эгида! Памятник, великий, чудесный, был вновь подарен миру... Глубоко потрясенные, стояли мы, три счастливых человека, вокруг драгоценной находки, пока я не сел на Зевса и не облегчил душу крупными слезами радости».

Особенности эллинистической поэзии

Первым условием успешной литературной деятельности оказалось теперь надежное владение всей предыдущей традицией, активное обращение к ней. Отсюда возникла необходимость иметь достоверные выверенные и стабильные тексты, а затем систематизировать и классифицировать их. Первые шаги в этом направлении уже были предприняты Аристотелем и перипатетиками в Афинах. Теперь, когда одно из средств упрочения власти новые монархи нашли в меценатстве, они стали оспаривать у Афин репутацию «школы Эллады». На этом поприще особенно успешной была деятельность Птолемея I Сотера, который сумел превратить Александрию в культурный центр всего эллинистического мира. Ворота столицы гостеприимно распахнулись перед всеми, кого правитель считал полезным в своих замыслах и начинаниях. Одним из первых оказался в Александрии Деметрий Фалерский, ставший в 307 г. политическим изгнанником Афин. Ему, последователю Аристотеля и другу Феофраста, философу и ученому, принадлежала идея создания в Александрии некоего подобия аристотелевского Ликея. Так возник знаменитый александрийский Музей, храм Муз, божественных покровительниц всех видов художественного творчества и науки. /…/

В Александрии процветали книгопроизводство и книжная торговля, появились первые иллюстрированные книги. Основным предметом экспорта на мировом рынке сделался египетский папирус, который по своим качествам намного превзошел финикийский. Все возрастающие богатства александрийской библиотеки способствовали рождению новой науки - филологии, основоположниками которой последовательно были грамматик Зенодот Эфесский, Аристофан Византийский, Аристарх Самофракийский. Среди них своими трудами по изданию Гомера особенно прославился Аристарх (начало II в. до н. э.), которого считали подлинным отцом современной филологии. Первые филологи, грамматики, как они себя называли, отбирали и готовили к тиражированию тексты; устраняли интерполяции, подбирали глоссы, составляли комментарии и словари. Только им обязаны мы подбором биографических сведений о писателях прошлого, составлением канонов и выделением жанров, перечнем образцовых авторов и их произведений. Примерно через два столетия после основания библиотеки и Музея один александрийский хронист писал, что после всеобщего культурного упадка как следствия войны между преемниками Александра александрийцы сделались наставниками всех греков и варваров (Афиней, IV, 8, 4 в). Александрия оставалась наиболее притягательным центром. Но духовная жизнь эллинистического мира продолжалась и за пределами Египта. /…/

Включение в художественный мир в качестве объектов изображения детей свидетельствовало о новых исканиях и прежде всего о новом отношении к героической теме и о переоценке героических образов прошлого. В художественном сознании предшествующих эпох социальной значимостью обладал лишь состоявшийся член конкретного коллектива, сумевший уже проявить себя в качестве такового, либо способный реализовать свою миссию в будущем. Мужчина должен был показать себя доблестным воином, мудрым старейшиной или же благонамеренным гражданином, готовым управлять и подчиняться. Женщине предстояло стать хранительницей домашнего очага, женой и матерью. Эпос, лирика и драма, т. е. все три вида словесного художественного творчества, полностью отвечали этим задачам; создаваемые в них образы героев, события и ситуации либо гармонировали друг с другом, либо противостояли друг другу во всевозможных конфликтах. При этом до Еврипида даже самые экстремальные конфликты либо оказывались мнимыми, либо завершались победой нормативного героя — он оставался самим собой, несмотря на все препятствия.

В новых условиях продолжали существовать эпос, лирика и драма, но размывались границы их видов, менялись, а зачастую утрачивались функции, а главное, преображались сами герои, лишаясь постепенно своего социально обусловленного облика. Герои преображались не сразу и не одновременно; они сохраняли свои имена и становились некими обобщенными людьми, суммарно разделенными по половозрастным или же имущественным признакам. Все новации коренились в традиции и ничего не происходило на пустом месте. Прецеденты для подобных переосмыслений существовали уже в гомеровском эпосе.

В «Одиссее» были герой-странник и страстотерпец, его верная жена и послушный сын, хорошие и плохие слуги, его добрые помощники и коварные враги. Все изменения диктовались перестройкой сознания в условиях кардинальной модификации действительности. Первые перемены сперва происходили лишь в рамках сложившихся видов и жанров словесного творчества. Когда мифологическое предание утрачивало историческую достоверность, оно казалось сказкой. Мир сказки, который некогда существовал вне времени и пространства, локализовался вне известного и обжитого мира и в неком утраченном времени. Временные и пространственные реалии мифа казались иллюзорными, и это способствовало остроте ощущений слушателей и читателей, стимулировало рост интереса к подобным произведениям. Отсюда обращение к мифологии и к эпосу у эллинистических авторов. Новым эпическим поэтам приходилось демонстрировать свое доскональное знание мифологии, умение свободно излагать знакомые и малоизвестные истории, произвольно варьировать мотивы и сюжеты, подновлять общеизвестные художественные приемы, чтобы придавать аромат новизны не только всему произведению, но и каждому его эпизоду. В эпоху эллинизма все жанры эпического повествования словно рождались заново, начиная от военно-героического и приключенческого эпоса, кончая дидактическим и историческим. Оригинальность и новаторство поэтов должны были раскрываться в мастерстве варьирования художественными средствами на основании свободного владения традицией.

Творчество Каллимаха

Каллимах из Кирены вошел в историю греко-римской и европейской литературы как самый известный и значительный из эллинистических поэтов времени наивысшего расцвета литературы эллинизма. /…/

Сохранилась автоэпитафия Каллимаха, которой он, вероятно, согласно устойчивой традиции завершил сборник своих эпиграмм:

Баттова сына могилу проходишь ты, путник. Умел он

Песни слагать, а подчас и за вином не скучать.

(пер. Л. Блуменау)

Поэт вместо своего имени использовал громкий патроним. Однако дважды назвал свое имя в эпитафии отцу, умолчав об его имени, но дважды обыграв значение собственного имени («каллимах» по-гречески означает «прекрасный воитель»).

Кто бы ты ни был, прохожий, узнай: Каллимах из Кирены

Был мой родитель, и сын есть у меня Каллимах.

Знай и о них: мой отец был начальником нашего войска,

Сын же искусством певца зависть умел побеждать.

Не удивляйся - кто был еще мальчиком Музам приятен,

Тот и седым стариком их сохраняет любовь.

(пер. Л. Блуменау)

Его творческая деятельность началась еще в 80-х годах, а завершилась, вероятно, в конце 40-х годов III в. до н.э., судя по тем реальным событиям, с которыми связаны его произведения. Время его рождения определено указанием на то, что он был младшим современником Арата, учился у Зенодота и увлекался вместе с Аратом сочинениями о поэзии и истории перипатетика Праксифана. Отсюда датой его рождения примерно считается 310 г. до н. э. Ничего неизвестно о его родителях, кроме имен, а деда он сам называет первым военачальником своей страны. Вполне вероятно, что Каллимах Старший встречал Александра Македонского, направляющегося в оазис Сива к оракулу Аммона. Вероятно, ко времени юности внука киренского генерала благосостояние и доходы семьи Баттиадов не были блестящими. Однако принадлежность к высшему сословию оставалась гарантией образования.

/…/ Все сочинения Каллимаха составляли более 800 книг. Вполне возможно, что в это число были включены также произведения его тезки, племянника, неизвестного нам эпического поэта. Но даже такое предположение не сужает границ разносторонней деятельности Каллимаха, ученого и поэта. Круг интересов его поразителен. Он писал трактаты о птицах и о реках европейских и азиатских, куда включались также африканские, о ветрах и названиях рыб, о календарных наименованиях и их различиях у разных народов, об основании греческих поселений и о происхождении их наименований, о всевозможных чудесах и суевериях и т. д. и т. п. Тщательное изучение мифологии отразилось в трудах об истории Семелы, о прибытии в Ливию Ио, о поселениях, основанных аргонавтами, об Аркадии, о Главке и других. Неизвестно, какова была форма этих сочинений, были ли они поэтическими или прозаическими. В перечне поэтических произведений Каллимаха упоминаются его эпические и элегические стихотворения, трагедии, сатировские драмы, лирические стихи и песни, ямбы и инвективы.

В рукописной традиции из его поэтического наследия сохранилось 6 гимнов, 64 эпиграммы и множество папирусных фрагментов из недошедших полностью произведений. Особое место среди папирусных текстов, связанных с именем Каллимаха, занимают отрывки всевозможных грамматических, метрических и лексографических комментариев к его произведениям, составленные в разные времена, пересказы содержания его стихов и пометы к ним. Никто из античных авторов за исключением Гомера не вызывал к себе такого интереса в поздней античности, как Каллимах. Его не переставали изучать даже в Византии, а читали вплоть до начала XIII в., т. е. до захвата и разгрома Константинополя участниками четвертого крестового похода. После этого уцелели лишь гимны, вошедшие в собрание гомеровских, орфических и прокловских гимнов, и несколько десятков эпиграмм, включенных в византийские сборники, Палатинскую и Планудовскую антологии, или же цитируемые другими авторами.

Хронология поэтических произведений Каллимаха устанавливается только на их же основе и потому не может быть точной. Вероятно, наиболее ранним является первый гимн, посвященный Зевсу, который датируется концом 80-х годов, т. е. ранним периодом правления Птолемея II. Уже здесь можно обнаружить две основные особенности каллимаховского стиля, в большей или в меньшей степени характерные для всей его поэзии. Исходным пунктом этого стиля будет строгая внешняя традиционность, в данном случае — следование гомеровской традиции как в оформлении текста, так и в лексическом отборе. Но традиционностью прикрывается нечто совсем иное, антитрадиционное. Поэтому каждое слово, каждая фраза или отдельный период наполняются новыми тончайшими нюансами и намеками, утрачивают былую однозначность и наполняются новым содержанием, не лишаясь старого и привычного. Поэт как бы наслаждается своим открытием, отстаивает свое право пользоваться неожиданными ассоциациями, многомерностью изображаемого им, открывает новые оттенки и неожиданные звучания привычно стертых слов и оборотов. Он словно увидел мир иным, чем представляли его раньше, обрел возможность и нашел средства раскрытия этого преображенного мира. Порядок от века установлен в мире Зевсом, который был рожден, чтобы сделать мир Космосом, т. е. упорядоченным, и воцариться над богами:

…кого ж воспевать нам пристойней,

Как не его самого - вовеки державного бога,

Кто Землеродных смирил и воссел судией Уранидов…

(ст. 1—3; пер С. Аверинцева)

Но, во-первых, при всей традиционности прославления рождения бога, т. е. Рождества божьего, Каллимах обращается к Зевсу не на торжественном празднике, а только «совершая возлияния» и внося этим несвойственную гимнам доверительную интимность. Впрочем, возлияния с равным успехом могут совершаться как в частной обстановке, так и всенародно, на общественных праздниках. Но дальнейший текст уже не оставляет сомнений. Сомневается рассказчик, не зная, какого именно Зевса воспевать, ведь он помнит, что идет «немалая тяжба о родине бога». Любой реальный праздник исключал подобные сомнения: праздник всегда соответствовал определенной географической ипостаси данного божества. Например, свой праздник имел Зевс Олимпийский, иным был праздник Додонского или Пеласгийского Зевса, различны были праздники Диктейского, т. е. Критского, Зевса и Зевса Ликейского, или Аркадского. Каллимах (в лице рассказчика) шутливо обыгрывает две версии о месте рождения бога. Остановив выбор на аркадской, он объясняет, что поступает так, потому что недаром критяне слывут издавна лгунами. Но затем обе версии сводятся воедино. Зевс появился на свет действительно в Аркадии, но Рея повелела новорожденного «тайно доставить на Крит и воспитывать в месте надежном».

Традиция требует наличия чудес, которые должны сопровождать рождение бога. Каллимах не отступает от правил, но в его интерпретации чудо приобретает несколько необычный оттенок. Роженица-богиня тщетно бродит в поисках проточной воды, чтобы вымыться и выкупать младенца. Ведь Аркадия в те стародавние времена пребывала безводной. Поэтому Рея, «воздев могучую руку», посохом рассекла скалу, и из расщелины хлынул поток. Дальнейший перечень аркадских рек содержит отголоски ученых разысканий Каллимаха. Одновременно он выполняет роль необходимого отступления для перехода к рассказу о младенчестве и детстве Зевса. Ребенок спит в золотой колыбельке, нимфы кормят его козьим молоком и медом, а плач заглушают куреты бряцанием оружия и ударами копий о бронзовые щиты. Конечно, все эти детали поэт нашел в мифах и реальных обрядах, но, сосредоточив на них внимание, удовлетворил интересы современников к детализации описываемого, к бытовым реалиям и к детям.

С той же легкостью и изяществом сочетает Каллимах восхваление Зевса с прославлением земного бога — Птолемея II. Сопоставление обоих владык подается тонко и ненавязчиво, без всяких следов лести или раболепия, которые становятся совершенно очевидными, например лет десять спустя в феокритовском энкомии Птолемею (XVII идиллия). Зевс как основоположник и хранитель миропорядка сделался властелином благодаря своей мощи и силе. Каллимах с негодованием отвергает общеизвестный миф о распределении владений по жребию между ним и его братьями - «речи старинных певцов не во всем доверья достойны» сделать сноску 5. Но земных властителей Зевс выбирает и назначает уже сам и бдительно следит за ними. Подобно тому как Зевс превосходит всех богов, «наш владыка», говорит Каллимах, превышает всех остальных. В финале гимна говорится о том, что не было, нет и не будет никого, кто смог бы по достоинству воспеть деяния Зевса. Иначе говоря, не отказываясь от шутливой интонации, поэт стремится самооправдать новации, чтобы завершить гимн сакраментальной просьбой к Зевсу-богу или же к Зевсу-Птолемею ниспослать ему доблесть, добродетель и достаток.

Своеобразная двойственность стиля гимнов Каллимаха давно и неоспоримо установлена. За основу Каллимах выбирает гомеровскую или гесиодовскую гимническую традицию, в которой находит ростки каждому собственному нововведению. Однако одно из них составляет исключение, подсказанное новыми целями и задачами поэтического творчества эллинистическои эпохи. Совершенно новым является в гимнах образ рассказчика-поэта. Это уже автор, а не боговдохновенный провидец, любимец богов и хранитель их откровений, не народный благовещатель.

Во всех гимнах появляется образ рассказчика, с которым связано также первое, авторское лицо. Это человек, который привык все проверять прежде чем верить или сомневаться, он наделен острым зрением и хорошим слухом, любитель шуток, мелких пословиц и поговорок, хорошо знающий предания своей родины и земли далеких предков, широко образованный и чуть-чуть ироничный. Мир гимнов Каллимаха полон звуков и красок. Шумит и трепещет листва, стонет срубаемое дерево, волны вздымаются с шумом, скрипят растворяемые двери, звенят щиты под ударами мечей и копии, скрипят оси несущихся колесниц, ржут кони, шипят меха, раздуваемые кузнецами, звенят наковальни под ударами молотов и ухают в такт ударам кузнецы, стонут горы, смеются нимфы, поют хоры и звучит лира. /…/

Во времена Каллимаха все изменения поэтики происходят только в рамках сложившихся традиций. Отсюда архитрадиционны способы и средства обращения или же инвектива в его сборнике «Ямбы». Отсюда приверженность поэта к мифам, общеизвестным и редким, почти позабытым, к пословицам, поговоркам, сентенциям, использование цитат или же образов предшественников. В одном из фрагментов он говорит о том, что никогда не пользуется незасвидетельствованными речами. Столь же традиционна пестрота тематики «Ямбов». В них должен быть обязательный адресат, конкретный друг или недруг, столь же конкретный повод или же столь же конкретная ситуация. В дальнейшем римские авторы, опираясь на Каллимаха и широко используя его, не приемля конкретности, заменяют ее обобщенной направленностью, но сохраняют обязательное обращение. Так, четвертый ямб, в котором Каллимах порицает какого-то Евфидема, променявшего радости юности на безудержное стяжательство, Тибулл использует в четвертой элегии I книги. А Двенадцатый ямб, ставший недавно известным благодаря диегесам и кратким отрывкам, приблизил разгадку тайны четвертой эклоги Вергилия, создавшей у апологетов христианства для Вергилия репутацию боговдохновенного пророка, предсказавшего рождение Христа.

Каллимах в своем стихотворении использует традицию культовых гимнов, исполняемых на празднике в честь дня рождения бога или героя (genetlion emar). Но, как обычно для Каллимаха, неизменная ситуация изложена в сниженном варианте при сохранении также основного возвышенного плана. Адресат двенадцатого ямба — некий Леон, друг или знакомый поэта; повод для сочинения — рождение его дочери и праздник седьмого дня, когда согласно обычаю происходило наречение младенца, а собравшиеся родные и близкие приносили ему подарки. Каллимах напоминает, как некогда на Олимпе все боги пришли поздравить новорожденную Гебу и принесли ей богатые подарки. Но, когда возник спор, чей дар лучше, все единогласно признали первенство за Аполлоном, сочинившим для Гебы песню. Поэт тем самым выражает надежду, что Леон и его гости последуют примеру богов и предпочтут всем дарам его скромное подношение — стихотворение. Изящная шутка Каллимаха у Вергилия вышла за пределы словесной игры для посвященных ценителей. У эллинистического поэта божественная малютка Геба превратилась в дочурку Леона.

У Вергилия же реальный ребенок, рожденный в доме Асиния Полиона, отождествился с богом, сохраняя все атрибуты божества, и вписался в ирреальную действительность внеземного вечного бытия. Каллимах увел свою героиню из обветшалого для него мира мифа, а Вергилий вернул младенца в им создаваемый идеальный мир, мир новых мифов, где обобщал частное явление; эллинистический—сводил к частному общее, но генезис их был общим: первичный для Каллимаха и вторичный для Вергилия. Многие ямбы Каллимаха посвящены борьбе с литературными противниками. И тут поэт отстаивает свои творческие принципы, находя опору в авторитете Гиппонакта (ямб I), Эсопа (ямбы II, IV), но наивысшим авторитетом выступают у него Аполлон и Музы, его постоянные покровители на всем жизненном пути. /…/

Упреки противников в пестроте и многообразии творческой манеры Каллимаха также были вызваны его отношением к традиции и звучали вполне обоснованно. Согласно сложившимся поэтическим канонам архаического и даже классического периода каждый вид и жанр словесного изобразительного творчества был обусловлен местом и временем своего возникновения, своими первоначальными функциями в родоплеменных и полисных условиях жизни определенного общества. В эпоху кризиса, а затем и крушения полисного уклада, в период создания новых эллинистических монархий назначение и значение словесного поэтического творчества кардинально менялось. Однако далеко не все понимали наступившие перемены. Каллимах и немногие его приверженцы выступали за сознательное восприятие традиций прошлого искусства, они искали путей и способов их освоения в новых условиях. Сознавая себя пионером и носителем великой миссии, Каллимах нередко сам становился жертвой своих экспериментов. В этих случаях его спасала самоирония, своеобразное отстранение от своего материала, те приметы авторского самовыражения, которые также оказывались новаторскими.

Он легко владел различными поэтическими диалектами и разными поэтическими словарями, виртуозно контаминируя их, мастерски использовал различные стихотворные размеры, вплоть до самых редких и замысловатых. Отдавая предпочтение диалектическим ритмам, он обращался и к мелическим. Гимн в честь Бранха, любимца Аполлона и прорицателя, основателя храма Аполлона Дидимского возле Милета с культом, аналогичным дельфийскому, был сочинен в хориямбах (фр. 229). Так называемое «Обожествление Арсинои» — тренодия в честь умершей в 270 г. Арсинои — сочинена в архебулейоне (фр. 228). Застольный гимн Диоскурам и Елене был составлен четырнадцатисложным стихом, который в древности носил название «еврипидовского» (фр. 227). Из песни о лемносских женщинах сохранилась одна строка фалекова стиха (фр. 226).

Особенности виртуозной манеры Каллимаха и его литературной программы хорошо представлены в одном из эпизодов третьей книги «Причин». В основе этой истории лежит местное этиологическое предание о кеосской семье Аконтидов. Каллимах указывает и на свой источник — поэму кеосского поэта середины V в. Ксеномеда. Но этиология и Ксеиомед стали для Каллимаха лишь поводами демонстрации учености, мастерства и уважения Симониду и Вакхилиду. Поэт как бы на равных соперничает с ними. Вкратце содержание легенды таково.

Кеосский юноша Аконтий на ежегодном делосском празднике увидел красавицу Кидиппу и влюбился в нее. Не зная, как обратить на себя ее внимание, он отправился за Кидиппой и ее нянькой к храму и там бросил к ее ногам яблоко, выцарапав на нем надпись: «Клянусь Артемидой, я буду женой Аконтия!». Кидиппа подняла яблоко, вслух прочла надпись и, сама не ведая, связала себя клятвой. Кстати, эта подробность — веское доказательство того, что под чтением античность понимала только чтение вслух. После возвращения Кидиппы домой, на остров Наксос, отец решил выдать ее замуж. Но как только наступал день свадьбы, девушку постигала тяжелая болезнь. Три года подряд приготовлял отец свадебный пир, на четвертый год он решил спросить совета у дельфийского оракула. Аполлон ответил, что Кидиппа дала клятву Артемиде и должна выйти замуж за Аконтия. Каллимах так начинает свой рассказ:

Сам бог Эрот учителем был, когда юный Аконтий

Жгучую страсть ощутил.

«Дивными звездами своих островов» называет он девушку и юношу. А бог Аполлон следующим образом характеризует отца Кидиппы его будущего зятя:

Ты серебро со свинцом не сольешь, взяв Аконтия зятем, —

Нет, поистине ты в золото вправишь янтарь.

Ты, Кодрид, станешь тестем; жених — уроженец Кеоса,

Отпрыск жрецов, что в горах Зевса-Аристия чтут,

Зевса — подателя влаги; явление Майры зловещей

Должно им уследить, ярость ее укротить,

Зевса о ветре молить, который бессчетные стаи

Птиц загоняет всегда в тонко сплетенную сеть.

(пер. М. Е. Грабарь-Пассек)

Современников Каллимаха, как и вообще всех античных людей, не удивляли туманные и загадочные ответы дельфийского оракула. Напротив, поэт искусно радовал своих читателей, легко расшифровавших каждый намек, всецело актуальный для них, но совершенно непонятный тем, кто обращался к этому тексту впоследствии, без должного комментария. Остров Наксос был клерухией Аттики и поэтому род отца Кидиппы гордился своей знатностью, он вел происхождение от последнего афинского Царя Кодра. В свою очередь, Аконтий был не менее знатен. Он происходил из рода жрецов Аристея, сына Аполлона и нимфы Кирены. По киренскому мифу, столь близкому Каллимаху, Аристей некогда спас кеосцев, когда те погибали от эпидемии чумы. В самое жаркое время года Аристей смело отправился на Кеос, где воздвиг алтарь Зевсу-Икемию как богу влажного воздуха, а затем установил этому Зевсу и Сириусу ежегодные жертвоприношения на холмах острова. С тех пор после восхода Сириуса, Большого Пса или Майры в течение сорока дней остров обвевался влажным ветром. Поэтому на Кеосе Аристея, киренское божество, почитали как Зевса-Аристея. Так в четыре дистиха прорицания Аполлона Каллимах вложил с присущим ему изяществом и грацией максимум актуальнейшей информации, следуя своему принципу раскрывать многое в малом.

На протяжении своей долгой жизни Каллимах никогда не переставал ощущать себя наследником всего культурного богатства Эллады, древнейшей частью которой он считал свою родную Кирену. Он славил страну, которая некогда называлась островом Каллисто, а затем Фера и была праматерью Кирены (фр. 716). В трудные для его родины времена он молил нимф, повелительниц Ливии, помочь выжить Кирене (фр. 602). По его собственным словам, он никогда не скупился на песни (фр. 538). Независимо от того, как интерпретировать эту краткую сентенцию, она далеко не полностью раскрывает роль и значение всей поэтической деятельности Каллимаха. Сам поэт ничего не сказал о своей посмертной славе. Но к нему вполне можно отнести слова, адресованные им его современнику Феетету: «Я шел всегда чистой дорогой» и могу надеяться, что мою «поэзию постоянно будет славить Эллада».

Литература эпохи Эллинизма ( Хачатрян: 10 лекций по истории античной литературы, Лосев: Античная литература, М- ЧеРо 543 с. 2005г)

Классический период греческой литературы кончается вместе с развалом рабовладельческого полиса, то есть в IV в. до н.э. Далее начинается послеклассический период, который иначе называется эллинизмом. В 336 г. после смерти македонского царя Филиппа, царем становится его сын Александр. Одаренный, честолюбивый, справедливый и прекрасно образованный, он за 11 лет своего царствования завоевал всю Грецию, Египет, Персию, построил 70 городов. Перед походом в Индию он умирает.

Эпоха культурного подъема этого периода, продолжавшегося почти 200 лет, называется эллинистической, хотя “эллинизм” (термин акад, Дройзена, 1833) – односторонний, предполагает только влияние греческой культуры на восточную, но было и значительное обратное влияние. Под эллинизмом следует понимать взаимообогащенную культуру IV-П веков до н.э.

В литературе, в отличие от искусства с его монументализмом, происходит сужение проблем, появляется интерес к судьбе “маленького” человека, тематика становится исключительно бытовой. Прежде всего человек этой культуры оказывался погруженным в бытовую жизнь. В широком смысле слова быт был всегда и везде, и без него вообще не существует человека. Быт в том узком смысле слова, в котором он употребляется, является бытом, исключающим всякую мифологию или магию, всякое свободное социально-политическое творчество; другими словами, это быт, ограниченный узкими интересами субъекта, интересами семьи или общества, но только в условиях полного аполитизма.

Такой быт не был известен в Греции до эпохи эллинизма, если не говорить о многих намеках на него, восходящих еще к Гомеру и Гесиоду; и только теперь, в условиях аполитизма и падения всякого религиозно-мифологического мировоззрения, возник глубочайший интерес к такого рода бытовому человеку, к его нуждам и потребностям и к его собственным, но уже чисто бытовым идеям. Бытовизм удобно было изображать прежде всего в комедии, но не в той древней аристофановской комедии, тоже слишком перегруженной всякого рода общественно-политическими и религиозно-философскими идеями. Для изображения нового быта появилось то, что в истории литературы носит название новоаттической комедии, ставшей основным жанром литературы эллинистической эпохи. Её название противопоставляет “новую” комедию старой, аристофановской, но развитие ее также происходит в Аттике.

В соответствии с интересами общества комедия IV века разрабатывает темы любви и семейных отношений. Комедия делится на 5 актов, между которыми выступал хор. Тексты песен не входили в текст комедии. Устанавливается новое представление о различиях трагедии и комедии. В трагедии, по Аристотелю, изображаются “превратности героической судьбы”, а герои – боги, цари, полководцы, если же герои – простые люди с обыденными переживаниями, то это – комедия, даже при отсутствии юмора, сатиры, пародии, смеха. В отличие от трагедии, в комедии финал – благополучный, даже трогательный.

Сюжеты комедий довольно однообразны, это любовь юноши и девушки, препятствия, которые они преодолевают, узнавание во взрослом возрасте подкинутых в детстве детей. Однообразию сюжетов соответствовало и однообразие масок: юноша, девушка сводник, служанка (или кормилица), отцы и новые в литературе образы парасита (помощники при исполнении религиозных культов, имевшие пра­во участвовать в общих застольях) и гетеры.

Самым известным автором новоаттической комедии был Менандр Афинский, написавший около 100 комедий. Рукописи на папирусе дошедших до нас его 3 комедий (“Третейский суд”, “Отрезанная коса”, “Угрюмец”) были найдены в Египте в 1905 г.

Сюжет - «Третейского суда» этакая «Санта-Барбара» древности - Запоминайте героев -Молодой состоятельный афинянин Харисий во время ночного празднества, в состоянии опьянения изнасиловал девушку Памфилу, потеряв при этом свой перстень. Впоследствии он женится на Памфиле по сговору родителей, но не узнает ее. Во время отлучки Харисия из города, через 5 месяцев после свадьбы Памфила рожает ребенка и подкидывает его. Возвратившись, Харисий понимает, что ребнок – не его, огорчается, т.к. успел полюбить свою жену и предается кутежам с друзьями и гетерой Габротонон. Тем временем два раба приглашают отца Памфилы разрешить их спор. Один из них месяц назад нашел ребенка и отдал другому, но тот потребовал и вещи, которые были при ребенке. Старик присуждает вещи тому рабу, которому был отдан ребенок. Раб узнает в вещах перстень своего хозяина. Появляется Габротонон и узнав перстень Харисия, вспоминает историю изнасилованной на ночных празднествах девушки и решает назваться матерью ребенка, женить на себе Харисия.Но Габротонон узнает в жене Харисия ту самую девушку и возвращает ребенка родителям. В конце комедии Харисий выкупает Габротонон на свободу.

Менандр смел и человечен. Характеры его статичны, но разнообразны. Для его комедий характерны гуманизм и динамичность.

Эллинистическая (александрийская) поэзия развивалась не только в Александрии, это искусство образованной верхушки и обращено к элите. Поэтам чужды общественные интересы, политика, философские споры. Они проявляют интерес к интимным чувствам индивида, “чувствительному” восприятию природы. Особое внимание обращают на детали, мимолетные настроения. Развиваются малые формы – элегии, эпиграммы, составляются “антологии”, т.е. сборники стихотворений. Мастером малых форм был Каллимах из Кирены, автор “Причин” и “Ямбов”. Более крупные поэтические формы разрабатывал Аполлоний Родосский, заведующий Александрийской библиотеки, автор “Аргонавтики”, в новом изящном стиле пересказывающий старый миф об аргонавтах. Психологизм был весьма сильно представлен в эллинистической литературе. Чтобы узнать эллинистические методы изображения любовных чувств, следует прочитать "Аргонавтику" Аполлония Родосского, где дана последовательная психология этого чувства, начиная с самого первого момента его зарождения.

Особую роль в развитии поэзии дальнейших эпох сыграл эллинистический поэт Феокрит, создатель жанра идиллии. Идиллии Феокрита основаны на древних песнях пастухов, волопасов, игравших на свирелях. Но это не реальные пастухи, а нежные влюбленные, носители любовного томления. Обязательным для идиллий является описание природы, раскидистых деревьев, журчащих ручьев, цветущих лугов, щебетанья птиц.

Эллинистическая эпоха дала новые повествовательные жанры (в классическую эпоху была только историография), а в римскую эпоху проза почти вытеснила поэзию.

Другим жанром эллинистической литературы, где тоже процветало изображение быта (правда, в соединении и со многими другими тенденциями), был греческий и римский роман, как раз появившийся в эллинистически-римскую эпоху. Мотивы любви и брака, семьи, воспитания и обучения, профессии и общественного поведения человека, а также всякого рода интриги и приключения - вот те излюбленные темы новоаттической и римской комедии. Роман - жанр о приключениях одного или двух главных действующих лиц. Полнее всех сохранился греческий любовный роман. Целиком дошли “Хэрей и Каллирея” Харитона, “Дафнис и Хлоя” Лонга, “Эфиопская повесть” Гелиодора.

По сюжету они однотипны: юноша и девушка влюбляются, женятся или тайно обручаются, иногда бегут, если родители против. Такова завязка. Далее – они разлучаются, один из них попадает во власть разбойников, другой ищет, находят друг друга, потом снова разлучаются. Приключения стандартизированы: буря, кораблекрушения, плен, рабство. Иногда встречается мотив мнимой смерти. Все несчастья – капризы судьбы. Обычная концовка романа – счастливая развязка.

“Дафнис и Хлоя” Лонга – наиболее законченное произведение. Пастушеские божества в трудный момент приходят на помощь героям. Дафнис и Хлоя были в свое время подкинуты своими родителями и выросли в среде пастухов. Основное содержание – это возникновение и развитие чувства любви у подростков, хотя сохранены и традиционные похищения, плен, кораблекрушение. Заканчивается роман благополучно, родители “узнают” своих детей и женят их.

Роман вызвал в средние века массу подражаний в жанре пасторального романа, прообразом которого он явился.

При решительном преобладании прозы поэзия оставалась (хоть и на 2 плане) непременным атрибутом празднеств. Забыты были эпическая поэзия, басня, эпиграмма. Сохраняется анакреонтическая лирика (поэзия о воспевании веселой, беззаботной жизни), хотя и уступает христианским гимнам. Ученость проникла в область поэзии. Поэты всячески стремятся показать свою ученость и пишут либо поэмы, посвященные науке уже по самой своей тематике, как, например, поэма Арата о небесных светилах, либо произведения по теме своей мифической или поэтические, но наполненные всякого рода ученостью и архаическими редкостями (таковы, например, гимны Каллимаха, понимать которые можно только с помощью специальных словарей).

Единственное нововведение – рифма, последнее завещание греческой ритмики мировой поэзии.

В переходе от быта к более глубокому утверждению личности в период эллинизма появляется развитая и углубленная внутренняя жизнь субъекта вместо простоты, наивности и часто суровости человеческого субъекта периода классики.

Наконец, не замедлила прийти на помощь самоутверждающейся личности и философия. Три основные философские школы раннего эллинизма - стоицизм, эпикурейство и скептицизм - наперерыв стараются оградить человеческую личность от всяких жизненных невзгод и волнений, обеспечить ей полное внутреннее спокойствие как при жизни человека, так и после нее и создать такую картину мира, при которой человек чувствовал бы себя беспечно. Эту внутреннюю свободу и самоудовлетворенность человеческой личности упомянутые три школы понимали по-разному: стоики хотели выработать в человеке железный нрав и отсутствие всякой чувствительности к ударам судьбы; эпикурейцы хотели погрузить человека во внутренний покой и самонаслаждение, избавлявшее его от страха перед смертью и будущей его судьбой после смерти; скептики проповедовали полное отдание себя на волю жизненного процесса и опровергали возможность что-нибудь познавать. Однако сразу же бросается в глаза общая эллинистическая природа всех этих трех философских направлений. Она сводится к охране человека от треволнений жизни и к проповеди непрестанного самовоспитания, что особенно бросается в глаза, поскольку герой прежних времен, будь то общинно-родовой богатырь или герой восходящего классического полиса, не только воспитывался героем, но уже с самого начала таковым рождался.