Русское литературное зарубежье три волны русской эмиграции. Сочинение на тему: Три волны эмиграции русской литературы

Терминологический минимум :русское зарубежье, «шестидесятники», диссидент, театрализованный реализм, метафизический реализм, сюрреализм, филологический роман.

План

1. Третий поток русской литературный эмиграции: общая характеристика и причины формирования.

2. Проблемно-тематическое своеобразие поэзии третьего потока русского Зарубежья.

3. Значение творчества И. Бродского для мировой литературы.

4. Общая характеристика русской диссидентской прозы.

5. «Театрализованный реализм» С. Довлатова.

6. Метафизика прозы Ю. Мамлеева.

7. Сюрреализм А. Синявского, значение его публицистики.

Литература

Тексты для изучения

1. Аксенов, В. Остров Крым. Ожег (по выбору).

2. Бродский, И. Стихи.

3. Владимов, Г. Верный Руслан. Генерал и его армия (по выбору).

4. Войнович, В. Необычайные приключения солдата Ивана Чонкина. Москва 2042 (по выбору).

5. Довлатов, С. Чемодан. Зона. Иностранка. Филиал (по выбору).

6. Коржавин, Н. Поэма причастности.

7. Синявский, А. Прогулки с Пушкиным.

8. Соколов, С. Между собакой и волком. Школа дураков (по выбору).

Основная

1. История русской литературы ХХ века: учеб. пособие: в 2-х т. / под ред.
В. В. Агеносова. – М. : Юрайт, 2013.

2. Михайлов, О. Н. Литература русского зарубежья / О. Н. Михайлов. – М. : Просвещение, 2011. – 429 с.

3. Смирнова, А. И. Литература русского зарубежья (1920–1990) : учеб. пособие / А. И. Смирнова. – М. : Флинта, 2011. – 440 с.

Дополнительная

1. Бабичева, М. Писатели второй волны русской эмиграции: биобиблиографические очерки / M. Бабичева. – М. : Пашков дом, 2005. – 447 с.

2. Буслакова, Т. П. Литература русского зарубежья: курс лекций / Т. П. Буслакова. – М. : Высш. шк., 2009. – 365 с.

3. Литература русского зарубежья: учеб.-метод. пособие для студентов-филологов / сост. Л. Х. Насрутдинова. – Казань: Казан. гос. ун-т, 2007. – 72 с.

4. Русская литература ХХ века. Школы. Направления. Методы творческой работы / под ред. С. И. Тиминой. – СПб. : Logos – М. : Высш. шк., 2012. – 585 с.

4 Юпп, М. Роспись книг поэзии Российского Зарубежья ХХ века (1917–2000) / М. Юпп. – Филадельфия: Пространство, 2004. – 288 с.

1.Массовый отъезд советской научной и творческой интеллигенции за рубеж в 1966–1990 гг., названный третьей волной (потоком) эмиграции, был обусловлен социально-историческими и эстетическими причинами. С одной стороны, он явился результатом разочарования в кратковременности «оттепели», реакцией на идеологическое и политическое давление тоталитарной власти, контроль над писательским сообществом и жесткий цензурным режим. С другой, это следствие вытеснения из советской литературы писателей, которые создавали новаторские в тематическом и стилистическом отношении произведения.

Идейными течениями, предшествовавшими третьей волне эмиграции, были «шестидесятничество» и диссидентство. «Шестидесятники»
(А. Твардовский, Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Р. Рождественский,
Б. Окуджава, В. Высоцкий и др.) отстаивали идею социализма «с человеческим лицом», осуждали антидемократические акции властей, не отказываясь вместе с тем от сотрудничества с ними, критиковали Сталина и созданный им тоталитарный режим и т. п.

Диссиденты же вообще не верили в возможность реформирования социализма на основах демократии западного типа и при любом удобном случае выражали несогласие с образом действий советского руководства. В годы брежневского правления, особенно после ввода войск в Чехословакию в 1968 г., диссидентство превратилось в общественное движение, целью которого было разрушение социализма как общественной формации, а главным легальным методом – правозащитная деятельность. Его духовными вождями были А. Сахаров и А. Солженицын. Из писателей-диссидентов можно назвать В. Максимова, А. Гладилина, Г. Владимова, А. Синявского, А. Зиновьева и др. В 1960–1980-е гг. у диссидентов было три основных пути: за решетку, в психиатрическую лечебницу и в эмиграцию. Часто третий путь оказывался единственным спасительным, однако открывался он преимущественно для представителей гуманитарной интеллигенции, не располагавших секретными (по мнению властей) сведениями.

Однако вскоре стало очевидно, что коренных перемен в жизни советского общества «оттепель» не сулит. Вслед за романтическими мечтаниями последовало разочарование. Началом свертывания свободы в стране принято считать 1963 г., когда состоялось посещение Н. С. Хрущевым выставки художников-авангардистов в Манеже. Середина 60-х годов – период новых гонений на творческую интеллигенцию и в первую очередь на писателей. Произведения А. Солженицына запрещены к публикации. Возбуждено уголовное дело против Ю. Даниэля и А. Синявского, последний арестован. И. Бродский осужден за тунеядство и сослан в станицу Норенская. С. Соколов лишен возможности печататься. Поэт и журналистка
Н. Горбаневская за участие в демонстрации протеста против вторжения советских войск в Чехословакию была помещена в психиатрическую лечебницу. Первым писателем, депортированным на запад, становится в 1966 г. В. Тарсис.

В отечественном литературоведении границы третьего потока эмиграции подвижны. В противовес 1963 г. довольно часто приводится аргумент о начале потока в 1974 г., с массового отъезда деятелей искусств и науки, начавшегося после изгнания в 1974 г. А. И. Солженицына.

Гонения и запреты породили новый поток эмиграции, существенно отличающийся от двух предыдущих: в начале 70-х гг. СССР начинает покидать интеллигенция, деятели культуры и науки, в том числе писатели. Из них многие лишены советского гражданства (А. Солженицын, В. Аксенов, В. Максимов, В. Войнович и др.). С третьей волной эмиграции за границу выезжают В. Аксенов, Ю. Алешковский, И. Бродский, Г. Владимов, В. Войнович, Ф. Горенштейн, И. Губерман, С. Довлатов, А. Галич,
Л. Копелев, Н. Коржавин, Ю. Кублановский, Э. Лимонов, В. Максимов, Ю. Мамлеев, В. Некрасов, С. Соколов, А. Синявский, А. Солженицын,
Д. Рубина и др. Большинство русских писателей эмигрирует в США, где формируется мощная русская диаспора (И. Бродский, Н. Коржавин,
В. Аксенов, С. Довлатов, Ю. Алешковский и др.), во Францию (А. Синявский, М. Розанова, В. Некрасов, Э. Лимонов, В. Максимов, Н. Горбаневская), в Германию (В. Войнович, Ф. Горенштейн).

Православная ментальность, испокон веков присущая русскому народу и его власти, а потому в своих сущностных чертах никуда не исчезавшая и в советскую эпоху, предполагает серьезное отношение к слову, пожалуй, даже более серьезное, нежели к делу. Ближайшие исторические примеры тому – и наследница классики ХХ века советская литература, заменившая почти все общественные институты: мораль, право, общественное мнение, разнообразие политических движений и т. д.; и 58-я статья сталинского уголовного законодательства, ставившая знак равенства между словом и деянием.

С учетом этой закономерности слово протеста использовалось инакомыслящими не только как способ заявить о своей политической ориентированности, но и как причина отъезда.

Среди представителей третьей волны были писатели разных поколений, но большинство принадлежало к поколению 1930-х годов. Почти все они пережили гонения, испытали те или иные формы политического давления (вплоть до судов над писателями и арестов по обвинению в тунеядстве). Для многих эмиграция явилась следствием изгнания из родины, когда приходилось выбирать между новыми репрессиями и гражданской и творческой свободой. Новая волна писательской эмиграции принципиально отличалась от литераторов второй эмиграции: в основном это творчески состоявшиеся писатели, хотя были и те, кто не имел возможности в полной мере реализовать свой творческий потенциал.

Своеобразной «пересылкой» для третьей волны стала Вена, а центрами расселения – США, Германия, Париж, Израиль.

Представительный состав писательской эмиграции вызвал к жизни и новые издательские инициативы: «Континент», «Время и мы», «Эхо», «Третья волна», «Ковчег», «Синтаксис», «Стрелец». Совершенно разные жизненный опыт и мировоззрение мешали возникновению точек соприкосновения между поколениями старых и новых эмигрантов.

Главной темой в творчестве писателей и поэтов третьей волны оставалась жизнь на родине: в советских городах, деревнях, лагерях, на фронтах войны – тема русской истории и современности, русской судьбы. Исторической, духовной, культурной миссией становится возможность сказать свое свободное слово правды о времени, стране, народе, современнике. Предпринимается попытка переосмысления официальной концепции истории, проникновения в суть «комедии» и «трагедии» тоталитарного общества, демонстрируется подмена прогресса прогрессирующей энтропией.

Литературе третьей волны эмиграции принадлежит открытие темы и своеобразного жанра – «романов отъезда» («Ниоткуда с любовью» Д. Савицкого, «Нарушитель границы» и «Вольный стрелок» С. Юрьенена, «Укрепленные города» Ю. Милославского, «Младший брат» и «Плато»
Б. Кенжеева и др.). В основе их проблематики лежит особое осознание мира и своего места в нем, которое можно определить как ощущение себя «нигде» / «между», «по ту сторону жизни». Его естественным завершением становится смерть. Сюжет строится на сочетании мотивов «свершения» (мучительного преодоления границ) и разочарования (все то, от чего герой убегал, оказывается по-прежнему вокруг и в нем самом).

Литература третьей волны эмиграции обозначила и новые эстетические и философские проблемы. Жесткие требования в литературе советского периода вынудили многих писателей выступить против политизированности творчества.

Одним из ключевых понятий оказывается своего рода «потусторонность» – обостренное переживание экзистенциальных проблем. Им свойственно осознание недоступности прошлого, уверенность в окончательной смерти традиционного искусства. В эмиграции приходит новое понимание соотношения литературы и памяти: задача памяти – не столько реконструкция, сколько творчество или даже сочинение прошлого.

Мироощущение авторов-эмигрантов, чувствующих невозможность жить живой жизнью «здесь и сейчас», привело их в лоно поэтики постмодернизма. Использование фантастической образности перерастает в один из видов протеста против реализма. Новой подлинной реальностью становится вымышленная реальность создаваемого художественного пространства, игровой диалог с культурными мирами. Би- и полилингвизм текста порождает каламбуры, игровой диалог с культурами, иронию.

Устойчивость прозе придают мощное эпическое начало, неизбежный рутинный момент в писательском труде (одна эволюция образа центрального героя требует описания таких этапов и подробностей, которые усыпили бы вдохновение самого пылкого поэта), груз жизненного опыта (поэт каждое новое стихотворение начинает как бы с нуля, прежний опыт в каком-то смысле должен быть отброшен, иначе можно впасть в самоповтор) и основательность мировоззренческих установок писателя.

Основные эмоциональные комплексы, выраженные в литературе русского зарубежья третьей волны эмиграции, – ностальгия, ненависть к коммунистическому режиму и ирония. Для поэта живой русский язык и язык русской эмиграции колоссально различаются. Так, во-первых, поэты зарубежья пользуются как бы застывшими словесными конструкциями, им приходится изобретать непривычные для коренных носителей русского языка словосочетания (Д. Бобышев, Б. Кенжеев, А. Цветков), а также обращаться к лексическим пластам, находящимся на периферии словарного запаса бывших соотечественников (Ю. Кублановский), активно использовать стилистически сниженную лексику (включая ненормативную)
(И. Бродский, Л. Лосев и др.).

Во-вторых, центральное место в творчестве писателей русского зарубежья занимает тема России. Это вполне понятно, если учесть, что большинство из них уехали за рубеж в зрелом возрасте и самые яркие смысложизнеобразующие впечатления пережили на первой родине.

В-третьих, художественные системы, представленные в эмигрантской литературе конца ХХ в., разнообразны и находятся в согласии с эстетическими установками русской литературы в целом. Сложившаяся здесь ситуация может быть охарактеризована как паритетное сосуществование реализма, модернизма и постмодернизма, причем нередко в творчестве ряда авторов наличествуют сразу несколько художественных систем.

Вместе с тем именно в третьем потоке эмиграции сложилось весомое противоречие, которое в какой-то мере было снято за счет частичного или окончательного перехода в творчестве на язык принимающей страны (чаще всего таким универсальным языком становится английский). Русские писатели новой миграции имели возможность рассказать зарубежным читателям о советской цивилизации, носителями которой являлись, незнакомой и не принимаемой двумя предыдущими потоками представителей русской литературы Зарубежья.

Распад СССР и последующие за этим события положили конец литературе русского зарубежья. Было завершено осмысление в литературе богатейшего пласта русской жизни, формировавшегося, развивающегося и постепенно исчерпавшего себя. Возможность принятия двойного гражданства и открытая публикация любых художественных текстов без цензурной правки позволили к концу 1990-х гг. воссоединиться всем ветвям русской литературы – официальной, неофициальной, эмигрантской.

2.Среди поэтов третьего потока реалистические тенденции наиболее отчетливо воплощены в творчестве Наума Коржавина . Эмиграция отразилась лишь на тематике и отдельных эмоциональных аспектах его поэзии. Образная структура, ритмический рисунок, лексический состав, риторическая и реже назидательная интонация его стихотворений вызывают ассоциацию с советской гражданской поэзией 1960–1970-х гг.

У этого поэта сложная биография. Родился он в 1925 г. в Киеве. В годы Великой Отечественной войны на фронт не попал по причине сильной близорукости, поэтому находился в эвакуации. Там же окончил Карагандинский горный техникум. В конце войны переехал в Москву и поступил в Литературный институт на отделение поэзии. Писал крамольные по меркам сталинской эпохи стихи и в 1947 г. был арестован. Восемь месяцев провел в тюрьме на Лубянке, затем последовала ссылка в Сибирь. В 1955 г. Коржавин возвращается из ссылки, через год его реабилитируют, что позволяет ему завершить учебу в Литинституте.

Во время хрущевской «оттепели» поэт часто печатается в периодических изданиях, а в 1963 г. выходит его первый сборник «Годы».

При брежневском режиме Н. Коржавина публикуют редко, он считается опальным поэтом, а к началу 1970-х гг. приобретает стойкую репутацию антисоветчика. В 1973 г. власти вынуждают его эмигрировать, и поэт переселяется в Бостон (США). Эмигрантское издательство «Посев» выпустило его сборники «Времена» (1977 г.) и «Сплетения» (книга выходила двумя изданиями: первое – 1981 г., второе – 1988 г.).

В перестроечные годы Коржавин часто приезжал в Москву, подолгу там задерживался, восполняя потребность в литературной и культурной среде, которой он был лишен в Бостоне. Часто публиковался в российских толстых журналах, издавал книги «Письмо в Москву» (1991), «Время дано» (1992).

Художественный мир Н. Коржавина составляют литературно отрефлектированные размышления и переживания по поводу перипетий собственной судьбы, советской истории и власти, русского духа. Лейтмотивом эмигрантских произведений поэта выступает любовь к родине и тоска по ней. Эмиграция, с точки зрения лирического героя его поэзии, какой бы ни была ее исходная причина, – тяжкий грех, сопоставимый с предательством.

Вторая родина для лирического героя произведений поэта – всегда чужбина, и недаром эпитет «чужой» является основным у Коржавина, едва только он заводит речь о реалиях американского бытия. Вынужденный отъезд из России поэт сравнивает со смертью, а жизнь на чужбине, по его мнению, не может даровать воскрешение. Пестрой гаммой чувств – ненавистью к тоталитаризму, тоской по утраченной родине и равнодушием к зарубежью – проникнуты его стихи.

В 1982 г. Коржавин написал «Поэму причастности», в которой отражено его представление об афганской войне. Военная тема в исполнении человека сугубо штатского звучит как тема вины и покаяния перед молодым поколением, отправленным проливать кровь на чужой земле.

Гражданская по своему духу «шестидесятническая» поэзия Н. Коржавина наполнена публицистичностью. В том, что правдивость – коренное качество его поэзии, убеждает совпадение неподвластной конъюнктурным колебаниям гражданской позиции поэта с содержанием его стихотворений. Обращает на себя внимание и почти полное отсутствие у Коржавина зрительных эпитетов (человек крайне близорукий, он лишен важнейшей стороны восприятия бытия, и это отражается на его поэтике).

Один из наиболее талантливых выходцев из «ленинградской (петербургской) школы» – Дмитрий Бобышев . Он был хорошо знаком с А. Ахматовой, у которой в начале 1960-х гг. часто гостил вместе с И. Бродским, А. Найманом и Е. Рейном. Великая поэтесса посвятила Бобышеву стихотворение «Пятая роза».

Нравственный заряд, который несло в себе общение с Ахматовой, не пропал даром для начинающего поэта. Д. Бобышев не мог кривить душой, поэтому публикация в альманахе «Молодой Ленинград. 1970» оказалась для него единственной до отъезда.

В 1979 г. Д. Бобышев эмигрировал в Соединенные Штаты. На Западе вышли два его сборника: «Зияния» (1979 г., Париж) и «Звери св. Антония (бестиарий)» (1989 г., Нью-Йорк). В Санкт-Петербурге в начале 1990-х гг. изданы книги Д. Бобышева «Полнота всего» и «Русские терцины и другие стихотворения».

Этого поэта трудно отнести к какой-либо одной художественной системе, он работает на стыке реализма и модернизма. Одним из лучших его произведений является цикл «Русские терцины» (1981), состоящий из сотни десятистрочных стихотворений, написанных тем же видом строфы, что и «Божественная комедия» Данте.

По замыслу автора, «Русские терцины» – это миниатюрная «Божественная комедия», повествующая о советской действительности, своеобразный путеводитель, если так позволено будет выразиться, по социалистическому образу жизни.

Огромную часть его творчества занимают христианские мотивы («Молитва ангелу-хранителю», «Ксения Петербуржская», «Ты не забыла о дворцовой церкви…» и др.). Так что его талант достаточно многогранен.

В середине 1970-х гг. существовала андеграундная литературная группа «Московское время», в которую входили будущие эмигранты
А. Цветков и Б. Кенжеев, а также А. Казинцев, А. Сопровский и С. Гандлевский. Ее участники считали себя наследниками традиций акмеизма и, в отличие от массы тогдашних советских писателей, крайне бережно относились к поэтическому слову.

Лидер «Московского времени» Алексей Цветков , человек со сложной бурной биографией и разносторонними способностями, успел за свою жизнь до эмиграции поучиться и в Одесском, и в Московском университетах, поработать журналистом в Сибири и Казахстане, послужить рабочим сцены. Он не считал себя диссидентом, однако постарался, чтобы о существовании группы «Московское время» стало известно за рубежом.

Покинув ненавистный ему Советский Союз в 1975 г., поэт поселился в США. Через год стал редактором ежедневной газеты «Русская жизнь» (Сан-Франциско), а в 1983 г. – доктором славянских языков и литератур Мичиганского университета, защитив диссертацию по творчеству А. Платонова. Преподавал русскую литературу, работал на радиостанции «Голос Америки». С 1989 г. начал сотрудничество с радиостанцией «Свобода».

Бывшая родина обычно выступает для А. Цветкова в качестве объекта критических нападок.

В США у Цветкова вышли книги «Сборник пьес для соло» (1978), «Состояние сна» (1981), «Эдем» (1985). Название последнего из перечисленных сборников является для автора метафорой утраченной безмятежности. От стихотворения к стихотворению складывается образ уютной провинциальной России, которая осталась в далеком и невозвратном прошлом. Ностальгия выражена у Цветкова странно: не напрямую, а через неадекватные ситуации, раздраженность, косвенные намеки, мимолетные оговорки. Он отвергает эмоциональность как исходный пункт творчества.

Он родился в Казахстане, но в младенчестве был перевезен в Москву. С золотой медалью окончил школу и с отличием – химический факультет Московского университета. Эмигрировал из Советского Союза в 1982 г. Сотрудничал с «Радио Канады», а с конца 1980-х гг. часто и подолгу бывал в Москве. Кенжеева заботит будущее русской поэзии. Он открыл несколько новых поэтических дарований (среди них – блистательная саратовская поэтесса С. Кекова), для которых выступает не в качестве учителя, что почетно и не слишком обременительно, а в качестве популяризатора их творчества.

Эмиграция как духовная смерть и невозможность возвращения на родину – ключевые мотивы поэзии Кенжеева 1980-х гг. Всего два сборника вышли у этого чрезвычайно одаренного поэта за границей: «Младший брат» (1984) и «Осень в Америке» (1988).

Вторым по значимости после Иосифа Бродского поэтом русской эмиграции третьей волны западная и отчасти российская критика признает Юрия Кублановского .

В 1970 г. он окончил искусствоведческое отделение МГУ; тогда же в московском альманахе «День поэзии» состоялась первая публикация стихов поэта, которой он остался недоволен: без ведома автора одно из стихотворений подборки было сокращено.

Под псевдонимом Ю. Исполатов он публиковал переводы англоязычных поэтов (привычный путь: в трудные для себя времена даже такие величины, как Б. Пастернак, Н. Заболоцкий и А. Тарковский, переключались преимущественно на переводы).

В 1976 г. в зарубежной печати появилось письмо Кублановского «Ко всем нам», посвященное двухлетию высылки А. Солженицына, после чего, потеряв работу по специальности (суровость властей), поэт устраивается дворником, а также сторожем и истопником при московских храмах. В 1979 г. он принимает участие в «крамольном» альманахе «Метрополь». Но даже редакторы этого издания, вышедшего в США, не отважились напечатать стихотворение Кублановского с опасной строчкой: «Где партийцы воруют у всех понемногу». В 1979 г. Кублановский, находясь на грани срыва, переправляет свои стихи в США Бродскому. В результате в 1981 г. в издательстве «Ардис» вышло «Избранное» Ю. Кублановского.

После обыска в январе 1982 г. и вызовов в КГБ поэт предстал перед выбором: или арест, или немедленная эмиграция. Осенью 1982 г. Кублановский оказывается в Вене, с 1983 г. – в Париже, с 1989 г. – в Мюнхене. Устраивается корреспондентом «Радио «Свобода», издает в Париже три сборника: «С последним солнцем» (1983), «Оттиск» (1985), «Затмения» (1989).

В годы «перестройки» поэт часто приезжал в Москву, активно публиковался в российских толстых журналах, пока, наконец, не вернулся в новую Россию.

Основной пафос стихотворений Кублановского – боль за гибнущее Отечество – реализуется через обращение к библейским образам и символам. О политической ситуации в Советском Союзе начала 90-х он пишет языком, бесконечно далеким от политкорректности.

Традиционный по форме стих Кублановского благодаря индивидуальной ритмико-интонационной структуре приобретает самобытное звучание.

Постмодернистское направление в поэзии третьей волны эмиграции, помимо отдельных текстов Бродского и некоторых других поэтов, представлено творчеством Льва Лосева (псевдоним Алексея Лившица). В советский период жизни он окончил Ленинградский университет, был сотрудником пионерского журнала «Костер» и о серьезной работе в литературе не помышлял, жил по-обывательски.

В тридцатитрехлетнем возрасте перенес инфаркт, а в 1974 г. уехал в США, и тут его жизнь круто изменилась. На отметке 37 лет, роковой для многих поэтов, он начинает писать стихи. В литературу он вошел поначалу как ученый, став профессором славистики Дартмутского университета, написал книгу «Эзопов язык в новейшей русской литературе», а также ряд солидных исследований, посвященных поэзии Серебряного века.

Первые стихи опубликовал в 1979 г., а поэтические книги начали у него выходить позже: «Чудесный десант» (1985) и «Тайный советник» (1987). Обе изданы в США. Лосев выступал составителем и комментатором сборников поэзии Бродского, автором его жизнеописания.

«Постмодернистичность» Л. Лосева выражается, во-первых, в выборе главной темы поэтического творчества, в качестве которой выступает русская литература, ее авторы, персонажи, образы. Уже сами названия лосевских стихотворений отчетливо свидетельствуют о его тематических предпочтениях: «Пушкин в Михайловском», «Стихи о романе», «Моя книга», «Бахтин в Саранске», «Один день Льва Владимировича» и др. Во-вторых, стихи Лосева – не просто рефлексия по поводу русской литературы, но иронические рассуждения. Литература для него имеет «домашний», с детства знакомый облик, и восприятие ее «на полном серьезе» – давно пройденный этап. Кроме того, в силу, видимо, неромантического склада натуры, поэт не склонен доверять непосредственному впечатлению, которое он всегда подвергает испытанию иронией.

Также любопытен в лирике Лосева образ американского студента, изучающего русскую литературу под чутким руководством ученого-слависта («Один день Льва Владимировича»).

Мнение эмигрантов третьей волны о России, русском быте, русской истории и культуре в концентрированном виде представлено в стихотворении Л. Лосева «Понимаю – ярмо, голодуха…». Показательно, что автору почти ничего не пришлось придумывать: он лишь придал поэтическую форму репликам своего друга Иосифа Бродского. В стихотворении переданы характерные фразы и словечки Нобелевского лауреата, его неповторимый скепсис, описаны его мимика и настроение.

Автор дает высказаться другу, которому, несомненно, симпатизирует. Однако его позицию он не разделяет, по крайней мере, не целиком. В итоге герой стихотворения – поэт – выглядит если и правым в деталях, то неправым по существу («что-то главное он огибал…»).

Многие поэты создавали стихи с названием «Памятник» или аналогичным, есть подобное творение и у Л. Лосева. В его постмодернистском стихотворении ирония минимальна, зато в избытке интертекстуальность, помещенная в необходимый для автора контекст (цитаты из Брюсова, Набокова, Некрасова и др., образующие новые смыслы, новое содержание). Это своеобразная благодарность автора русской литературе за то, что она помогла ему состояться как поэту.

3.И все же наиболее известным представителем третьей волны русской поэзии в эмиграции является Бродский.Иосиф Александрович Бродский (24.05.1940, Ленинград – 28.01.1996, Нью-Йорк) – всемирно известный русский поэт, лауреат Нобелевской премии, детские годы провел в городе на Неве.

Писать стихи начал в 17 лет, вскоре получив известность в среде поэтической молодежи. В конце 1950-х – начале 1960-х гг. И. Бродский сближается с рядом молодых ленинградских поэтов, в 1962 г. Е. Рейн знакомит его с А. А. Ахматовой, сыгравшей важную роль в его творческом формировании.

Философские мотивы, отчетливо выделявшиеся на фоне тогдашней официальной поэзии, по-своему развиваются в начале 60-х годов в одном из первых рождественских, новогодних стихотворений Бродского «Рождественский романс» (1961) с его заданным уже в первой строке, неосознанным, а потому необъяснимым ощущением тотальной, вселенской – на земле и в мирозданьи – экзистенциальной тоски.

В проникновенном и завораживающем своей интонацией стихотворении Бродского это соотношение, сопоставление, переплетение в едином поэтическом восприятии происходящего на земле, на улицах ночной столицы и выше – над головой, в темно-синем небе, в вечерней, ветреной, морозной выси – создает единую в своей противоречивой цельности картину или точнее – образ-переживание:

Плывет в тоске необъяснимой

среди кирпичного надсада

ночной кораблик негасимый

из Александровского сада,

ночной кораблик нелюдимый,

на розу желтую похожий,

над головой своих любимых,

Для лирики Бродского начала 1960-х гг., широко включающей описательные и изобразительные элементы, характерен элегический мотив одиночества.

В первой половине 1960-х гг. стихи Бродского, уже получившие довольно широкую известность в неофициальных кругах, не находят выхода к читателю, если не считать «Баллады о маленьком буксире», опубликованной в 1962 г. в детском журнале «Костер». Поэту приходилось зарабатывать на жизнь переводами с английского, польского и других языков, и этих заработков, по его словам, едва хватало на кофе, который он выпивал, работая над стихами. Вместе с тем его деятельность в условиях шедшей на спад хрущевской «оттепели» привлекла внимание властей.

В феврале 1964 г. И. Бродский был арестован, в марте состоялся суд и был вынесен приговор, по которому поэт был осужден «за тунеядство» на пять лет административной высылки с привлечением к принудительному труду. Местом ссылки стала деревня Норенская Архангельской области. Однако в результате активных действий в его защиту в нашей стране ( А. Ахматова, К. Чуковский, С. Маршак и др.) и за рубежом уже через полтора года он был досрочно освобожден и вернулся в родной город.

После возвращения Бродский писал стихи, занимался переводами, но по-прежнему его творчество в нашей стране не имело доступа к читателю.

Период с 1965 по 1972 гг. был временем активного лирического творчества И. Бродского, интенсивной разработки его главных тем и мотивов, обогащения, углубления его художнического мировосприятия, совершенствования в области поэтической формы. Одно из характерных в этом плане стихотворений – «Сонет» (1967), опубликованное под этим названием в ряде изданий.

Столкновение бытовых предметных деталей («медный грош», «щербатый телефонный диск», «зуммер») с безбрежностью времени и пространства (космос, мир, ночь) усиливает чувство безнадежного отчуждения, тоски и ужаса, трагического одиночества человека во вселенском мраке. Во второй половине 1960-х – начале 1970-х гг. Бродский пишет ряд стихотворений, например, «Anno Domini» («Провинция справляет Рождество…»), раскрывающее сложные взаимоотношения личности и государства; «Письмо генералу Z» (1968), представляющее гуманистический протест, реакцию совести на вторжение советских войск в Чехословакию; «Конец прекрасной эпохи» (1969).

В июне 1972 г. И. Бродский был вынужден уехать из страны, по сути, оказался в изгнании и поселился в США, где стал преподавать в университетах и колледжах, выступать с лекциями и, добившись материальной независимости, смог более интенсивно заниматься поэтическим и шире – литературным творчеством.

Вместе с тем творческая деятельность Бродского интенсивна и многообразна. Одна за другой на Западе, прежде всего в Соединенных Штатах, выходят его книги: «Часть речи» и «Конец прекрасной эпохи» (1977), «Римские элегии» (1982), «Новые стансы к Августе» (1983), «Мрамор: пьеса» (1984), «Урания» (1987), «Примечания папоротника» (Швеция, 1990) и др.

Во второй половине 1980-х – начале 1990-х гг. появляется ряд публикаций в периодике, а затем и отдельные издания на родине: «Назидание», «Осенний крик ястреба», «Часть речи» (1990), «Письма римскому другу», «Стихотворения», «Холмы» (1991), «Форма времени: стихотворения, эссе, пьесы» в 2-х томах (1992), «Сочинения» в 4-х т. (1992–1995), «Пересеченная местность. Путешествия с комментариями» (1995) и др.

Говоря о поэзии Бродского, следует прежде всего подчеркнуть широту ее проблемно-тематического диапазона, естественность и органичность включения в нее жизненных, культурно-исторических, философских, литературно-поэтических и автобиографических пластов, реалий, ассоциаций, сливающихся в единый живой поток непринужденной речи, откристаллизовавшейся в виртуозно организованную стихотворную форму.

Несомненна важнейшая роль античности в философско-поэтическом мироощущении Бродского. Очевидно тяготение в его произведениях к темам, сюжетам, героям, атрибутам античности, появление стихов, персонажами и адресатами которых становятся реальные или вымышленные фигуры древнейшей греко-римской истории, мифологии, философии и литературы («Орфей и Артемида», 1964; «По дороге на Скирос» («Я покинул город, как Тезей…»), 1967; «Дидона и Эней», 1969; «Одиссей Телемаку», 1972; «Развивая Платона», 1976 и др.).

Заметное место у Бродского занимают произведения на библейско-евангельские сюжеты и мотивы из Ветхого и Нового Завета («Исаак и Авраам», 1963; «Сретенье», 1972; «Бегство в Египет» 1988 и др.), особенно «рождественские» стихотворения, которых с 1961 по 1991 гг. он написал более десяти. Еще в начале 1960-х гг., несомненно, под влиянием опыта старших поэтов (библейские стихи А. Ахматовой, «Рождественская звезда», «Магдалина», «Гефсиманский сад» Б. Пастернака из его цикла «Стихи из романа») Бродский решил каждый год к Рождественским праздникам писать по стихотворению о рождении Христа и несколько лет исполнял задуманное, но затем такие стихи стали появляться не столь регулярно. И тем не менее он не оставлял своего замысла и уже в поздний период, в конце 1980-х – начале 1990-х гг., создал такие шедевры, как «Рождественская звезда», «Колыбельная» («Родила тебя в пустыне…»), «25.XII.1993» («Что нужно для чуда? Кожух овчара…»).

Заметная часть стихов Бродского посвящена теме поэта и поэзии. Это написанные в 1961 г. «Памяти Е. А. Баратынского», «Витезслав Незвал», уже упоминавшиеся «На смерть Роберта Фроста», «Большая элегия Джону Донну», «На смерть Т. С. Элиота» и др. Среди них особое место занимают двенадцать стихотворений с посвящениями А. А. Ахматовой и эпиграфами из ее стихов. Большая часть посвященного ей написана еще при ее жизни, в 1962–1965 гг., когда Бродский в непосредственном общении впитывал жизненные, нравственные и поэтические уроки своей великой современницы. А завершается этот ряд уже в 1980-е гг. проникновенным и редкостным по своей художественной емкости и совершенству поэтическим обращением или даже одой «На столетие Анны Ахматовой» (1989).

В 1987 г. Шведская Королевская Академия удостоила И. Бродского Нобелевской премии за достижения в литературе. Он стал пятым и самым молодым среди русских писателей Нобелевским лауреатом. В 1991 г. он стал вторым русским поэтом после А. Ахматовой, получившим мантию и диплом доктора «гонорис кауза» в Оксфорде. В том же году Библиотека конгресса США объявила его первым из неанглоязычных авторов поэтом-лауреатом, звание которого у американцев ценится значительно выше, чем Нобелевская премия.

Свои мысли о роли искусства, литературы, поэзии, языка, систему своих художественно-эстетических взглядов Бродский изложил в Нобелевской лекции, прочитанной им при вручении премии в Стокгольме.

На протяжении десятилетий Бродский не раз говорил, что истинный поэт – это «инструмент» или «орудие родного языка», «часть речи». В его собственных стихах слово (речь) раскрывается в его самодвижении, саморазвитии. Это своего рода вынесенный на всеобщее обозрение мыслительно-ассоциативный процесс, подчас изливающийся, кажется, нескончаемым потоком, виртуозная запись по виду и на слух абсолютно естественной и вместе с тем мастерски оформленной средствами звуковой организации стиха живой разговорной речи.

Талант Бродского проявился и в сфере лиро-эпоса, начиная с больших поэм «Шествие» (1961), «Горбунов и Горчаков» (1968). В 80-е годы он пишет прозаические пьесы и прежде всего своеобразную антиутопию «Мрамор», действие которой происходит на исходе второго тысячелетия нашей эры в идеально организованной тюрьме и герои которой, Публий и Туллий, оказавшиеся здесь без вины, а просто в силу установленного законодательством «твердого процента» от общей численности населения, ведут философские и житейские разговоры, пересыпанные изрядной дозой ненормативной лексики.

В пародийно-сатирической одноактной пьесе «Демократия!» изображается ситуация недавнего времени, ее действующие лица – руководители небольшой страны или республики распадающейся советской «империи».

Он автор мемуарно-автобиографических и литературно-критических эссе, значительная часть которых написана им на английском языке. Помимо автобиографических («Меньше чем единица», «В полутора комнатах») и путевых очерков («Путешествие в Стамбул»), важное место в эссеистике Бродского занимают статьи о поэтах: М. Цветаевой («Об одном стихотворении»), О. Мандельштаме, А. Ахматовой («Плачущая муза»), английском поэте У. Одене, греческом – К. Кавафисе и др.

Перу И. Бродского принадлежит несколько стихотворений, написанных им на английском языке, а некоторые из своих стихов он сам перевел на английский.

Исследователи отмечали богатство освоенного Бродским отечественного и мирового художественного опыта и традиций, куда вошли античная мифология и литература (творчество Вергилия, Горация, Овидия
и др.), русский классицизм и реализм, поэзия Серебряного века (от Кантемира и Державина, Пушкина, Вяземского и Баратынского до Цветаевой и Ахматовой, Пастернака и Хлебникова), западная метафизическая поэзия XVII–XX вв. (от Джона Донна до Томаса С. Элиота) и др.

Обращают на себя внимание реализованные в поэзии Бродского богатейшие возможности ритмики (силлаботоники, дольника, по его собственным словам, «интонационного стиха»), виртуозность его рифмы и особенно строфики.

Несомненна та роль, которую Бродский сыграл в окончательном снятии каких-либо языковых ограничений и запретов, в поэтическом освоении богатств народно-разговорной, книжно-литературной, философской, естественнонаучной, бытовой речи, в расширении творческого потенциала, обогащении и развитии языка современной русской поэзии, в раскрытии еще не исчерпанных возможностей русского стиха.

4.Принято говорить об излишней политизированности третьей русской эмиграции, создававшей по преимуществу социально направленные тексты. Cтаршее поколение (В. Максимов, А. Галич, Вик. Некрасов,
Н. Коржавин, А. Зиновьев, В. Войнович) во главу угла ставило общественную значимость текста, его идейную составляющую. Однако младшие – Саша Соколов, А. Хвостенко, А. Волохонский, А. Цветков, И. Бурихин, Ю. Милославский были заняты по преимуществу вопросами формы, стиля и языка.

Очаги русской эмиграции – Франция (В. Максимов, В. Некрасов, Г. Владимов, А. Синявский, позднее туда переехал Э. Лимонов), Германия (А. Зиновьев, Ф. Горенштейн, В. Войнович), США (И. Бродский, Н. Коржавин, И. Алешковский, В. Аксенов, С. Довлатов, Ю.Мамлеев, Ю. Кублановский, Л. Лосев, А. Цветков). В Канаду «занесло» Сашу Соколова, а гражданство Великобритании получил Зиновий Зиник.

Представители третьей эмигрантской волны почти не нашли общего языка со своими предшественниками по эмиграции. Исключением был только Солженицын, которому всегда была близка дореволюционная Россия. В 1974 г. во Франции под его редакцией выходит сборник «Из-под глыб», который способствовал объединению почвеннического крыла русской эмиграции. В нем были подробно изложены идеи религиозного и национального возрождения. В том же году Максимов начинает издавать журнал «Континент», а Синявский и его жена Розанова в Париже – журнал «Синтаксис». Это издания леволиберального направления. Эмигранты активно ведут между собой борьбу на предмет того, каким должно быть будущее России. Количество эмигрантских газет и журналов растет: газета «Новый американец», журналы «Калейдоскоп». «Встречи» (США), журнал «Страна и мир» (ФРГ), «Трибуна» (Франция). Г. Владимов в 1984 г. стал главным редактором журнала второй эмигрантской волны «Грани», хотя это скорее исключение. На всем протяжении конца 1960-х–1980-х гг. против писателей-эмигрантов в советской прессе велась ожесточенная идеологическая кампания. Этих авторов представляли как предателей, агентов ЦРУ, людей без чести и совести. Даже в 1987 г. на Московской международной книжной ярмарке со стендов, где были представлены книги издательства Ardis, власть изъяла произведения Аксенова, Войновича, Саши Соколова.

Но именно 1987 год стал переломным в отношениях метрополии и диаспоры. Произведения эмигрантов начинают проникать в советскую печать и получать более объективную оценку.

Литературный путь представителей прозы третьего поколения сложен. Например, Горенштейна часто называют самым мрачным из писателей-эмигрантов. Родившийся в 1932 г., он в 1964 г. опубликовал в «Юности» первый рассказ, но его произведения впоследствии были отвергнуты цензурой (как автора сценария «Соляриса»).

Горенштейн начинается как представитель реализма, однако он часто прибегает к принципам жестокого реализма, что отражает его повесть «Зима 1953-го». Он пишет обо всем известном и привычном так, что возникает чувство нарастающего ужаса.

В 1967 г. выходит автобиографический роман «Место» о людях, которые не находили себе места в обществе. Вариант истории молодого человека, который не имеет возможности реализоваться и состояться, так как его родители репрессированы, а он занесен в рубрику детей врагов народа. Самое простое дается ему с нечеловеческим напряжением. Герой получает койку, а затем начинается борьба за то, чтобы сохранить это место. «Оттепель» вначале приносит в жизнь героя надежду, так как советское правительство обязалось вернуть репрессированным конфискованные квартиры и имущество (если нет в живых – детям). Начинается хождение героя по инстанциям, чтобы ему вернули родительскую квартиру. Они описаны в полукомическом-полудраматическом ключе, так как герой не добивается своего. Его отсылают от чиновника к чиновнику. Общество, списав все на Сталина, не чувствует своей вины за то, что происходило в годы сталинизма, за издевательства над человеком, которые происходили тогда и продолжаются теперь, но уже на законной основе. Данное произведение тоже не могло быть опубликовано по соображениям цензуры.

Долгие годы не печатаемый Горенштейн покидает в 1980 г. СССР.

Своим главным произведением он считает завершенный тогда же роман «Псалом», относящийся к мифологическому реализму. В нем представлен взгляд на Россию, Украину, Германию сквозь призму Библии, причем не Нового, а Ветхого завета. Отсюда архаизация стиля, соединение обыденно-разговорной речи с пророческими рассуждениями и поучениями. Роман состоит из 5 притч об Украине, которую Господь покарал голодом, мечом, похотью и болезнью. Каждой из притч предшествуют религиозно-философские размышления Горенштейна о нарушении людьми божественных законов. Притчи даются в общем ритме библейского повествования, как своего рода продолжение разговора о мировой истории, начатого в Библии. Реалистическое, натуралистическое сочетается в романе «Псалом» со странным, фантастическим описанием чудес религиозного характера. Роман буквально изобилует изображениями всякого рода мучений, пыток и насилий. Огромное внимание автор уделяет проблеме антисемитизма. Осуждаются геноцид и преследования по национальному признаку. Народ, ставший источником трагедии для другого народа, доказывает Горенштейн, сам одновременно переживает трагедию нравственного падения, как это произошло с немецким народом, и рано или поздно его ждет возмездие.

Наряду с реалистически конкретным повествованием, развивается и фантастический реализм, приведший к созданию ряда антиутопий: «Остров Крым» Аксенова, «Москва 2042» Войновича, «Французская ССР» Гладилина.

Аксенов допускает альтернативный исторический поворот – сохранение Крыма за белыми – и изображает экспансионистскую политику СССР, навязывающего малым народам тоталитарные режимы. На острове Крым сначала получают распространение коммунистические взгляды, а потом, после принятия решения о присоединении к СССР, торжествует тоталитаризм.

Отчасти родственен этой книге Аксенова роман Гладилина «Французская ССР». Отталкиваясь от студенческих волнений 1968 г., он пытается смоделировать, какие изменения произошли бы, если бы во Франции восторжествовала советская власть. Все партии, газеты, журналы, телеканалы неправительственного направления закрыты. Как по приказу, исчезают из магазинов продукты, выстраиваются огромные очереди; появляются мусор, безответственность, хамство. Раньше вышколенные официанты и продавцы были заинтересованы в том, чтобы клиенты приходили именно к ним, теперь этого нет. Получилась как бы копия Советского Союза. Гладилин предупреждает, что не надо ассоциировать пропагандистский образ СССР с советской действительностью.

Войнович в «Москве 2042» использует машину времени и посылает главного героя, писателя Карцева, в Советский Союз будущего. Карцев находит общество на грани экономической агонии, политического и морального упадка. Столкнувшись с разными проявлениями тоталитарной действительности, неожиданно для себя Карцев оказывается организатором новой революции, неизбежность которой предсказывает автор.

Представители литературы русского зарубежья принимают и возрождение традиций модернизма. Его философскую основу составляют, особенно в произведениях зарубежных авторов, экзистенциализм, стремление вырваться из общества и обрести свободу. Чаще всего авторы находят ее в сфере трансцендирования, и само творчество может представать как опыт трансцендирования.

Как самая значительная фигура русской прозы третьей волны эмиграции воспринимается Саша Соколов . В 1979 г. он завершает роман «Между собакой и волком». Как и в предыдущем произведении, автор использует «поток сознания». Тексту свойственно смещение времен, субъективно-метафорическая манера повествования. В роман вторгаются принципы цитатности. Само заглавие романа – цитата из Пушкина, перевод французского выражения. «Картинки с выставки» – отсылка к Мусоргскому. Заявляет о себе некоторая имитация сказовой литературы. Наиболее заметно в этом плане влияние Платонова и Зощенко. Повествование демонстративно насыщено анахронизмами, нарушением механического течения времени, разрушением границы между жизнью и смертью. Таков художественный адекват послевоенной советской действительности, когда, кажется, само время остановилось, застряло между собакой и волком. В жизни ничего не меняется, торжествуют нищета, жестокость и грубость нравов. Образ Заволочья, или Заитильщины, создаваемый в этом романе, и символизирует Советский Союз, погруженный во мрак. «Всюду сумерки, повсюду вечер, повсюду Итиль» – речь идет о самом центре России. И все-таки, дает понять автор, даже в этих условиях до конца умертвить жизнь не удается. Этот мотив силы жизни, сопротивления жизни, навязанной людям духовной смерти связан с образом Зынзырэлы. Этот калека, человек одинокий, не имеющий никакой опоры, призванный полагаться только на самого себя, у Саши Соколова проявляет поистине животную живучесть, поразительную смекалку, бодрость духа. С этим образом связана та комедийная струя, которую вносит Соколов в произведение. В чем-то напоминают героя и его друзья, люди низов, которые представлены как жертвы сталинской действительности, но в глубине души не смиряются с ней до конца. В произведении очень много калек. С одной стороны, это примета послевоенной действительности, но в то же время имеется в виду искалеченность и духовная. Люди эти стремятся проявить себя, призыв свободы витает над ними, и они, не зная, как на него ответить, реализуют себя в фольклоре.

Для послевоенного времени были характерны люди, которые ходили по вагонам поездов, по вокзалам, пели и просили милостыню, а по вечерам просто пели. Это был единственный канал, в котором народное жизнетворчество могло выявить себя. Соколов изображает это примитивное творчество с мягким, доброжелательным юмором. Произведение дышит болью за родной народ, искалеченные судьбы.

В 1981 г. ленинградский журнал «Часы» присудил Соколову премию имени А. Белого. Соколов понимает, что на Западе экспериментальную прозу можно печатать, но своего истинного читателя она обретет только в России. В последующем творчестве он переходит к постмодернизму, для которого характерно обязательное соприсутствие двух уровней – понятного массовому читателю и предназначенного для элиты. Постмодернистские принципы были отражены в романе «Палисандрия» (1986), где отражается концепция конца истории, понимаемая как конец взгляда на историю, развивающуюся линейно и непременно будто бы от худшего к лучшему: историческое развитие может вообще привести к уничтожению жизни на земле.

Соколов, как и другие постмодернисты, – противник революционных методов преобразования действительности. Для постмодернизма в его версии характерна переориентация на деидеологизацию, социальную эволюцию.

Интересны искания Георгия Николаевича Владимова (Волосевича) (1931, Харьков – 2003, Нидерхаузен, похоронен в Переделкино) – прозаика, публициста, литературного критика.

Наиболее известна его «Повесть о караульной собаке». «Верный Руслан» – первоначально небольшое произведение, в основу которой лег реальный случай из лагерной жизни. После амнистии на месте исправительного лагеря построили пионерский. И когда первая партия ребят в сопровождении взрослых шла лесной тропой к лагерю, из кустов вдруг выскочили одичавшие караульные собаки и беззвучно выстроились по обе стороны колонны, привычно охраняя ее. Условный рефлекс. Или, если можно так сказать о собаках, чувство служебного долга.

Этот жуткий эпизод и стал основой авторского замысла, из которого выросла история собаки, чья верность Хозяину и служебное рвение потрясли впоследствии весь мир. Повесть пошла гулять в самиздате без фамилии автора. Многие читатели решили, что это новое произведение
А. Солженицына. Возникла угроза утраты авторства. Тогда в 1975 г. Владимов дает вынужденное согласие на публикацию «Верного Руслана» в журнале «Грани» (ФРГ).

Реакция властей последовала незамедлительно: «запретить» и «исключить». Книги Владимова перестали печатать, они изымались из библиотек, спектакли по его сценариям сняли с просмотра. Тучи над писателем начали сгущаться еще раньше, после публикации романа «Трех минут…», который стал суровым приговором административной системе. А система не прощает нападок в свой адрес. Критика на роман была беспощадной.

Но Владимов в мае 1967 г. посмел обратиться к IV съезду Союза писателей с требованием свободы творчества и открытого обсуждения письма А. Солженицына о цензуре.

Вскоре после издания повести «Верный Руслан» за рубежом Владимов через Союз писателей был приглашен на Франкфуртскую книжную ярмарку. Но литературные чиновники даже не известили его об этом. От него скрыли приглашение известного шведского издателя, втихомолку решив, что Владимов «невыездной». Союз писателей просто игнорировал все просьбы Владимова оформить выездные документы. И тогда перед открытием ярмарки 10 октября 1977 г. он отправил в Правление Союза писателей СССР свой членский билет № 1471 с письмом о выходе из него. Но чиновникам этого показалось мало, и после добровольного ухода Владимова они исключили его еще и формально. Это еще больше осложнило положение писателя. Его буквально преследовали: поджигали почтовый ящик и двери, звонили незнакомые люди с угрозами. Георгий Николаевич вынужден был обить дверь своей квартиры железом в защиту от незваных визитеров. Его жена Наталья Кузнецова лишилась работы в Агентстве Печати Новости, и семья осталась без всяких средств к существованию.

Многое дала Г. Владимову дружба с А. Сахаровым, начавшаяся в 1972 г. Именно с его подачи Георгий Николаевич занялся правозащитной деятельностью. Шесть лет – с 1977 по 1983 гг. – Г. Владимов руководил московской секцией запрещенной в Советском Союзе организации «Международная амнистия», вплоть до выезда (Потом она прекратила свое существование, а в горбачевские времена открылась официально). 29 января 1980 г. организация выступила с обращением против вторжения советских войск в Афганистан.

В 1982 г. появилась реальная угроза ареста Владимова, 5 февраля на квартиру к нему пришли с обыском. 26 мая 1983 г. по приглашению Кельнского университета Г. Владимов уехал в Германию читать лекции о русской советской прозе. Эмиграция не входила в его планы, но буквально через месяц вышел указ о лишении его советского гражданства. Видимо, он был готов еще до отъезда писателя. Дороги назад не было. Нужно было как-то устраивать свою жизнь на Западе.

С 1984 по 1986 гг. Владимов редактировал журнал «Грани», который принадлежал Народно-трудовому союзу. С 1986 г. занимался только творчеством.

Г. Владимов жил и работал в небольшом западногерманском городке Нидернхаузене. Здесь он правдиво воспроизвел трагический период своей московской жизни, написав рассказ «Не обращайте внимания, маэстро». Работал над романами «Мой дом – моя крепость», «Генерал и его армия», «Долог путь до Типперэри». С конца 1980-х гг. активно выступает в советской (а потом и российской) печати как публицист.

В 1990 г. Г. Владимову вернули советское гражданство, и он готов был тут же приехать в Россию. Ему предоставили в аренду дом в Переделкино.

В 1994 г. журнал «Знамя» опубликовал роман «Генерал и его армия», вызвавший огромный резонанс в печати. В нем писатель снова затрагивает болезненную тему русской истории – Великую Отечественную войну, приоткрывает завесу над одной из самых запретных ее фигур – генералом Власовым. За это произведение Г. Владимов в 1995 г. был удостоен Букеровской премии, оно же получило московскую литературную премию «Триумф» и в 2001 г. было названо лучшим произведением десятилетия.

Есть у Г. Владимова и другие награды. Он лауреат премии «За честь и достоинство таланта» (1999) и премии А. Д. Сахарова «За гражданское мужество писателя» (2000).

Последние годы Г. Владимов жил на два дома – и в Переделкино, и в Германии. Но всегда с одинаковым вниманием следил за российскими проблемами и живо откликался на них в своих публицистических статьях. Он был счастлив в августе 1991-го, когда увидел воочию, как «из толпы рождается народ», – так он сказал по радио «Свобода». Он не побоялся вернуться в 1995 г., работал в Комиссии по помилованию при приезде. Он и умер по дороге на Родину: будучи уже тяжело больным, он один отправился на автомобиле через всю Германию в Россию. Сердце 72-летнего писателя не выдержало такой нагрузки. Он умер 22 октября 2003 г. и был похоронен на кладбище подмосковного писательского поселка Переделкино.

5. Если Горенштейн – самый мрачный из писателей-эмигрантов, то противоположный светлый полюс представляет творчество Довлатова (1941–1990). Это реализм, смягченный юмором. Довлатов прославился первоначально как автор рассказов о жизни эмигрантов, наполненных всякими комедийными перипетиями. Эти рассказы собраны автором в цикле «Чемодан» и других, посвященных жизни эмигрантов. Сам себя Довлатов называет идейным американцем. Он не случайно оказался в этой стране и подчеркивает, что еще с молодости полюбил американскую культуру. В американской литературе его привлекал лаконизм (Довлатов отмечал, что и в русской литературе есть очень лаконичный прозаик Пушкин). Довлатов не видел идеологического либо религиозного аспекта в произведениях американских авторов и подчеркивал, что американские авторы решаются затрагивать такие проблемы (например, из сферы сексуального), которые в советской литературе просто немыслимы. Он легко прижился в США, тем более, что неплохо знал и еще подучил американский английский язык. Довлатов жил в Нью-Йорке на Форест-Хилл и говорил, что в этом районе (заселенном русскими эмигрантами) можно нигде так и не столкнуться с английским языком.

Даже в США свою повесть «Зона» Довлатов опубликовал с большим трудом. Он работал над ней с 1965 по 1982 гг. Эту книгу составляют рассказы о советском лагере 1970-х гг., связанные между собой непосредственными авторскими комментариями, имеющими обобщающий характер. Необычность книги в том, что в текст включена история ее создания. Произведение имеет автобиографическую основу. Не сдав сессию, Довлатов был призван в армию, а там направлен на службу в караульные войска. Так, никогда не задумываясь об этом ранее, Довлатов попал в лагерь в качестве охранника. Оказавшись в этой реальности, он испытал настоящий шок и впервые понял, что такое свобода. У него возник свой собственный литературный мир, куда вся грязь и ужас мира если и проникали, то пропущенные через призму эстетического. Главный герой Алиханов имеет своим прототипом самого Довлатова.

Лагерь в повести – модель советского государства. В нем есть «диктатура пролетариата» (режим), «народ» и «милиция». Довлатов доказывает, что советская власть – давно уже не форма правления, а образ жизни, который и за решеткой, и снаружи очень похож. Воля и зона зеркально отражаются друг в друге. Заключенные одеты в жуткие телогрейки, шапки, сапоги. Но и солдаты носят почти такую же одежду. У заключенных и солдат головы одинаково острижены наголо. Заключенные валят лес на морозе, и солдаты тоже вынуждены целый день торчать на холоде, охраняя их. Развлечения уголовников – игра в карты и выпивка (официально запрещенные), а у солдат-охранников в свободное от службы время – тоже игра в карты и выпивка (тоже официально запрещенные). У уголовников дело доходит до поножовщины, которая часто заканчивается смертью, и в солдатской среде тоже рождаются ссоры, энергия не находит выхода. На общем фоне своей интеллигентностью резко выделяется Алиханов, которому чужды обе стороны. Его ужасает полуживотный образ жизни солдат и офицеров, для которых это нечто обычное, привычное; в итоге Алиханов становится объектом нападения своих.

Необычность повести заключается в том, что в ней много смеха. Наряду с жутким и ужасным, многое настолько смешит повествователя, что в полной мере проявляет себя его комический талант. Это отражено и в постмодернистской вставке, в которой речь идет о культурной работе среди заключенных, постановке соцреалистического спектакля «Кремлевские звезды», в котором задействованы уголовники.

Даже за границей Довлатову говорили, что лагерную тему полностью раскрыл в своих текстах Солженицын, а поэтому публиковать «Зону» уже не имеет смысла. Однако издание имело большой успех.

«Зона» начала создаваться в момент, когда только что были опубликованы «Колымские рассказы» В. Т. Шаламова и «Один день Ивана Денисовича» А. И. Солженицына, однако акцент у Довлатова сделан не на воспроизведении чудовищных подробностей армейского и зэковского быта, а на выявлении обычных жизненных пропорций добра и зла, горя и радости. В замкнутом пространстве Усть-вымского лагпункта концентрируются обычные для человека в целом противоречия.

Норма и безумие – центральные понятия поэтики Довлатова. Разумно упорядоченный мир становится безумным, когда привычные связи между вещами разрываются, «контуры действительности» размываются безумием. Мир оказывается организованным по законам абсурда. Такой мир описывается уже не реалистически, а в соответствии с принципами литературного абсурда.

«Зона» была для С. Д. Довлатова одной из наиболее важных книг. Ее он обдуманно, упорно и педантично выстраивал, объединяя лагерные рассказы в то, что он назвал повестью. Автор говорил, что именно тюрьма сделала его писателем, лагерь стал для него «хождением в народ».

В основе всех произведений Довлатова лежат факты из биографии писателя. «Зона» – записки лагерного надзирателя, которым Довлатов служил в армии. «Компромисс» – история эстонского периода жизни Довлатова, его впечатления от работы журналистом. «Заповедник» – ироничное повествование, основанное на его опыте работы экскурсоводом в Пушкинских Горах. «Наши» – семейный эпос Довлатовых. «Чемодан» – воспоминания о ленинградской юности. «Ремесло» – заметки «литературного неудачника». Большинство довлатовских героев имеет прототипы и носит их имена. Но, помимо отдельных персонажей, в прозе писателя создан обобщенный образ людей его круга, называемых «мы». Довлатовское поколение не хотело жить по законам общества, устроенного абсурдно и бесчеловечно, не желало «в мире призраков соответствовать норме» («Ремесло»). В отношении этих людей понятие «безумие» обретает другой смысл. Несоответствие норме – разновидность неординарности. Сумасшествие – разрушение стереотипов. Такая концепция личности близка к романтической.

Усиливая эффект странности героев, абсурдности их поведения, Довлатов использует гиперболы, вырастающие до гротеска. Его описания подчеркнуто ироничны.

Сборник «Компромисс» (1981) содержит истории эстонского периода жизни писателя, его впечатления от работы журналистом. Автор показывает изнанку журналистской работы, то, что скрывается за внешним благополучием и оптимизмом газетных репортажей. Журналистские материалы не имеют ничего общего с действительностью, изображенной в комментариях к ним.

Ироничное изображение эмигрантской жизни стало основой сборника рассказов «Иностранка» (1986). В своей, по признанию критиков, лучшей книге «Заповедник» (1983) писатель воссоздает почти сказочный сюжет: поиски настоящего Пушкина, обретает которого писатель, переживающий тяжелый творческий и жизненный кризис. Постепенно накапливаются совпадения: свою жизнь в заповеднике писатель выстраивает по образцу Болдинской осени. В этом контексте «Заповедник» воспринимается как роман испытания. В финале писатель оказывается способным видеть мир как единое целое, где «все происходило одновременно» и все совершалось на его глазах.

Виртуозный мастер, удивительный человек С. Довлатов оказался лишним, ненужным в советской культуре. Сейчас очевидно, что это один из крупнейших писателей XX в., достойно продолжающий великую литературную традицию. 3 сентября 2007 г., в день рождения писателя в Санкт-Петербурге на ул. Рубинштейна, 23, где Довлатов прожил 30 лет, была открыта мемориальная доска в его честь.

Когда началась перестройка, Довлатов пишет повесть «Филиал» о симпозиуме эмигрантов «Россия: альтернативы и перспективы». Споры, склоки, неумение прийти к единому решению – микромодель будущей России. Нет жажды единения ради блага новой России. С юмором крупным планом изображены фигуры Панаева (прототип – В. Некрасов), Ковригина (Коржавин). В книге встречаются и данные прямым текстом анекдоты. Когда на симпозиум приезжает представительница от России, выясняется, что это ставленница КГБ, т. е. не истинный представитель России. В 2001 г. писателя не стало.

Критики по-разному определяют черты творческого метода Довлатова. Сам он называл свой метод псевдодокументализмом. Создавая свои чисто художественные произведения, он всегда имитировал документальную основу, но на 90 % они всегда были сочиненными, результатом вымысла. Тенденция эта новая в реализме, и в дальнейшем она тоже получила своих приверженцев.

Выявляя сущность довлатовской прозы, критик и друг писателя
А. Арьев назвал реализм Довлатова «театрализованным реализмом». Реализм Довлатова условен: созданный им мир скорее контрастирует с внехудожественной реальностью, нежели копирует ее.

Проза Довлатова, по словам А. Арьева, – это «театр одного рассказчика», причем последний выступает еще и в качестве режиссера: «Жизнь здесь подвластна авторской режиссуре, она глядит вереницей мизансцен» . И, наконец, в-третьих, «театрализованный реализм» Довлатова предполагает определенную форму отношений человека с миром, при которых артистизм, лицедейство – спасительное шутовство, «единственная панацея от всех бед». Таким образом, следуя за мыслью А. Арьева, театрализацию можно назвать специфическим свойством довлатовского реализма: она распространяется на сферу изображения действительности, героя и его отношения к миру, а также влияет на механизмы наррации. Необходимо заметить, однако, что высказывание Арьева о «театрализованном реализме» Довлатова носит характер тезиса и попутных замечаний к нему, намеченных лишь пунктирно, и, на наш взгляд, нуждается в дальнейшей разработке.

6. Творчество Ю. В. Мамлеева – весьма заметное явление в современной русской литературе, это один из ярких представителей русской литературной эмиграции третьей волны, значимая фигура в творческих кругах Западной Европы и США. Его перу принадлежат как прозаические, так и поэтические, драматургические произведения, однако внимание читателей и исследователей они привлекают не только своим жанровым разнообразием, но прежде всего мировоззренческой глубиной, многотемностью и сложностью философских поисков. С уверенностью можно сказать, что Ю. В. Мамлеев – это писатель философского толка, известный как автор и основатель такого художественного метода, как метафизический реализм. Весьма интересные суждения Ю. В. Мамлеева, касающиеся его философских взглядов на искусство, литературу, человека как феномена, объединенные в общий трактат «Судьба бытия» (2006), нашли наиболее полное и последовательное воплощение, безусловно, в прозе писателя. Ю. В. Мамлеев – автор романов «Московский гамбит», «Шатуны», «Блуждающее время», «Мир и хохот», «Другой», повести «Вечный дом», многочисленных сборников рассказов, философских работ («Судьба бытия», «Невидимый град Китеж», «Россия вечная»), эссе («Метафизика искусства»), работ по истории русской литературы («Философия русской патриотической лирики»).

Философские установки Ю. В. Мамлеева на поиски первоначала в человеке, личностного ядра, «самости», имеющие весьма отчетливый теологический характер (хотя о каком-то религиозном и тем более христианском абрисе мировоззренческих исканий писателя говорить, конечно, не приходится) во многом обусловливают художественные особенности его произведений на мотивном, образном, языковом уровнях, задавая определенную систему пространственно-временных координат повествования. Автор подходит к конструированию особого двоемирия – явления, достаточно широко распространенного в литературе различных эпох, переосмысливая его в соответствии с собственной этико-философской позицией и интерпретируя в общем русле поэтических завоеваний русского постмодернизма. Таким образом, категория двоемирия, воплощенная в системе пространственно-временных координат произведений Ю. В. Мамлеева, является отражением не только его философской концепции, но и особенностей его художественного мастерства, художественного новаторства в целом. В качестве материала для исследования нами выбрана так называемая «малая» проза, прежде всего рассказы автора, поскольку, на наш взгляд, именно в них наиболее отчетливо проявляется специфика мамлеевского двоемирия благодаря их небольшому объему и компактной форме метафорического повествования.

Категория двоемирия в рассказах Ю. В. Мамлеева имеет этико-философские основания, берущие начало в философских взглядах писателя как основателя метода метафизического реализма. Внимание автора привлекает момент выхода внутреннего «Я» человека (как правило, обывателя) за различные «рамки» (телесные, разумные, социальные), сковывающие Божественное в нем (Бездну, Абсолют). Такой «выход» (момент осознания в себе Божественного начала, Бездны) предполагает наличие двоемирия – привычной реальности, в которой существует человек, и Вечного, «новоосознанного» «инобытия».

Категория двоемирия в художественной практике Ю. В. Мамлеева вариативна, что обусловлено качеством тех «рамок», которые он рассматривает в том или ином произведении. Статус «другой реальности» может обрести и сама телесность, и область непознанного духа, получившего свободу, и сфера сна, и потусторонняя реальность. Поэтому если в рамках одного произведения вполне можно говорить о двоемирии, то в общем контексте «малой» прозы писателя – о множественности конструируемых миров, которые, как иллюстрация к его философским поискам и размышлениям, обладают в высшей степени условным и метафорическим характером.

Со спецификой мамлеевского понимания двоемирия связана и своеобразная мотивика его рассказов; наиболее значимыми в художественной интерпретации данной категории являются мотивы открытия Высшего «Я» в себе («Дорога в бездну», «Черное зеркало»), готовности умереть, перейти границу между жизнью и смертью («Жу-жу-жу», «Коля Фа», «Простой человек»), поиска тайн человеческого бытия в могилах, в земной бездне – Первоначале жизни на земле («Люди могил», «Случай в могиле», «Дикая история»), а также мотивы бегства, хохота, плача, вопля, танца и проч., т. е. различных физиологических проявлений вдруг обретенной свободы, резонирующих с обычным поведением человека как социального существа. При этом сами герои как социально-психологические типы и характеры интересуют автора гораздо меньше, поскольку человек в рассказах Ю. В. Мамлеева является прежде всего иллюстрацией его философских идей; отсюда их условность и схематичность.

Среди основных приемов, к использованию которых прибегает автор при структурировании двоемирия, прежде всего необходимо отметить гротеск, который позволяет совместить обычное и необычное, обозначив таким образом «прорыв» за грани обыденности, и антитезу. Гротеск проявляется в гротесковости ситуаций (например, в описании монстров («Дикая история»), в различных трансформациях человеческого тела («Удалой»), в появлении существ из иного мира, при этом герои-«пришельцы» либо просто появляются среди обычных людей («Коля Фа», «Люди бездны», «Люди могил» и др.), нередко это происходит на кладбище, либо отражаются в зеркале или выходят из него («Черное зеркало»), в невероятности слов и поступков персонажей (практически во всех проанализированных нами произведениях). Гротеском обусловлены абсурдистско-гиперболичный стиль текстов, смена нарративных стратегий, иронический модус повествования (маска юродивого), которые помогают читателю воспринимать все, описываемое автором, не как фантастическое, а скорее как символико-метафорическое, создавая условный «код» восприятия философской прозы писателя. Антитеза отражает конфликт реального и потустороннего, сакрального и профанного в художественном мире
Ю. В. Мамлеева. Противопоставлению подвергаются все вариации «другой реальности» в представлении писателя: духовное и материально-телесное, разумное и иррациональное, социальное и экзистенциальное.

К языковым средствам создания двоемирия у Ю. В. Мамлеева относятся прежде всего оксюморонные сочетания, метафоры и метонимии, посредством которых автор обозначает «выход» за грань привычного, развернутые эпитеты, подчеркивающие странность происходящего, а также лексема «вдруг» и лексика, принадлежащая к семантической области необычного, непознанного, потустороннего, ирреального.

Новое осознанное бытие у Ю. В. Мамлеева – это прежде всего внезапное понимание окружающей пустоты, которая помогает почувствовать онтологическое одиночество человека в мире, одиночество его духа и посредством этого – приблизиться к собственному трансцендентному «Я».

Мировоззрение Ю. В. Мамлеева представляет собой что-то среднее между философской системой и религией. Для обозначения такого рода мировоззрений в работе «Судьба бытия» писатель предложил термин «утризм».

Другую грань этого учения представляет концепция метафизического «Я», «Бога в себе», изложенная Ю. В. Мамлеевым и в философских работах («Судьба бытия», «Россия вечная»), и в большинстве художественных произведений. В основе этой концепции – восточная метафизика, суть которой заключается в обретении человеком Бога внутри себя, причем не искры Божией, не осознания Бога, а Бога целиком, полностью совпадающего с Абсолютом, открытие так называемой «бездны» (о чем говорится и в заглавиях многих его рассказов).

Содержание категории двоемирия обусловлено разновидностью тех «рамок», которые преодолеваются в результате прорыва к Абсолюту, высвобождения человеком трансцендентного «Я»: 1) телесных (рассказы «Бегун», «Нога», «Ваня Кирпичиков в ванне», «Золотые волосы»), отсюда статус особой реальности обретают и сама телесность, и область непознанного духа, получившего свободу; 2) разумных («Люди могил», «Коля Фа», «Люди бездны», «Валюта», «Происшествие», «Черное зеркало»), где самостоятельной реальностью становится «Я» человека; 3) социальных («Петрова», «Свадьба»), при этом сама реальность качественно меняется в сторону абсурда, сосуществуя параллельно с привычным социальным бытием человека, т. е. с теми нормами и стереотипами, на которые опирается читатель в процессе восприятия текста.

При изображении «инобытия» писатели играют с границей между реальностью и фантазией и используют принципы фрагментарности, интертекстуальности, «перевертывания», стилизации, «двойного кодирования» и технику «метатекста». Мир может быть сном, напоминать виртуальную реальность, существовать в виде воспоминаний человека или записанных историй, которые по своей сути являются легко изменяемыми элементами. При этом «другая реальность», насколько бы вымышленной и условной она не была, всегда имеет черты современной действительности: так реализуется социально-критический пафос категории двоемирия в современной литературе. Подчеркнуто неправдоподобный мир «инобытия» во многом начинает напоминать читателю его повседневную жизнь, что и подчеркивает абсурдность, алогичность, противоестественность последней.

В художественной практике Ю. В. Мамлеева, прозаика и основателя такого литературного течения (художественного метода), как метафизический реализм, указанная выше социально-критическая направленность в интерпретации категории «двоемирия» ощущается достаточно хорошо. По мнению писателя, жизнь современного человека окована различными рамками, прежде всего социальными, которые подавляют его самосознание, его «Я» – искру Божественного Абсолюта, заложенную в его душу. В результате его жизнь превращается в существование, в неосмысленное, а следовательно, бесцельное бытие. Однако в изучении данной проблемы писатель идет еще дальше и касается «рамок» более глубокого и сложного характера: рамок телесных, которые также сковывают человеческий Дух, рамок разумных, которые не позволяют его мышлению выйти за границы дозволенного. В результате Ю. В. Мамлеев констатирует онтологическую трагичность человеческого бытия. Однако преодоление ее и рамок, сковывающих человеческое «Я», по мнению автора, возможно, и именно момент осознания себя человеком (как правило, самым простым обывателем, ничем не приметным в обществе) и становится предметом художественного анализа писателя, во многом обусловливая внутреннюю структуру его рассказов.

7. Андрей Донатович Синявский (псевдоним – Абрам Терц) (8.10.1925, Москва – 25.02.1997, Фонтэне-о-Роз, под Парижем) – прозаик, литературовед, критик. Родился в семье участника революционного движения, впоследствии работавшего в народном образовании инженером-химиком (арестован в 1951 г.). В годы Великой Отечественной войны служил (с 1943 г.) в армии на военном аэродроме радиомехаником. В 1949 г. окончил филологический факультет МГУ, после окончания аспирантуры в 1952 г. защитил кандидатскую диссертацию о творчестве Горького. Работал научным сотрудником в Институте мировой литературы АН СССР и одновременно преподавал в МГУ и Школе-студии МХАТ.

Заявил о себе как талантливый, активно выступающий в печати литературовед и критик (статьи и рецензии печатались в руководимом
А. Твардовским журнале «Новый мир») со статьями о И. Бабеле, Э. Багрицком, А. Ахматовой, Б. Пастернаке и др. В 1957 г. им написана статья «Что такое социалистический реализм» (опубл. во Франции в 1959 г.)

Применение интерактивной технологии научная дискуссия

1. Каковы основные положения статьи?

2. Согласны ли вы с основными ее постулатами?

3. Кто из литературоведов опровергает мнение Синявского?

С 1955 г. Синявский также работает в области художественной прозы: рассказ «В цирке» (1955), повесть «Суд идет» (1956) и др. И хотя ничего антисоветского в них не было, напечатать их в советской стране он не пытался: господствовавшему в советской литературе художественному методу писатель противопоставлял фантасмагорию, тяготение к которой возникло в результате осознания им окружающей его советской действительности как «фантастической реальности». При этом он отчетливо осознавал свою преемственность по отношению к русской литературной классике, только вел свою родословную не от «правдоподобно реалистической прозы» (А. С. Пушкина, Л. Н. Толстого), а от той, что названа им «утрированной» (Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского).

Нелегально переданные на Запад, эти сочинения начали публиковаться с 1959 г. во Франции. Абрам Терц, под именем которого они появились (а потом и все художественные произведения Синявского), стал для писателя не псевдонимом, а литературной маской.

8 сентября 1965 г. Синявский был арестован и предан суду (вместе с Ю. Даниэлем, также печатавшимся за рубежом под псевдонимом Николай Аржак) по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде, в распространении антисоветской литературы. Несмотря на многочисленные протесты со стороны советской и мировой общественности, процесс состоялся 10–14 февраля 1966 г. Синявский был приговорен к 7 годам заключения в лагере строгого режима. Отбывал наказание в лагере под Потьмой, где был занят на тяжелых физических работах. Свои литературные произведения Терц писал на воле, а в лагере создал свои главные историко-критические сочинения – «Прогулки с Пушкиным», ставшие его самой читаемой книгой, «Голос из хора», первую главу «В тени Гоголя» и кусками «Ивана-дурака». При этом в Москве он числился старшим научным сотрудником академического института, имел доступ к библиотекам, в сообщество коллег и т. д., а в лагере был всего этого лишен. По причинам, которые нам предстоит понять, Дубровлаг больше Москвы и Парижа стимулировал исследовательскую и критическую работу Синявского, но был менее благодатен в отношении его литературной работы.

Освобожден 6 июня 1971 г. и в 1973 г. эмигрировал во Францию. Там Синявский в качестве профессора Парижского университета преподает русскую литературу, активно работает как литературовед и критик, публикует новые художественные произведения. Вместе с женой
М. В. Розановой с 1978 г. издает «Синтаксис» – журнал, содержание которого составляют публицистика, критика, полемика; кроме самих издателей, здесь сотрудничают Е. Эткинд, И. Померанцев, Ж. Нива и др.

Для Синявского писатель всегда словно бы преступник, чужак в мире людей. Позднее двойное бытие осознается им как основа существования, на которое был обречен советский человек, и как основополагающий факт собственной творческой биографии, что находит выражение, если обратиться к сочинениям А. Терца, на всех уровнях текста. В вызвавшей ожесточенную критику определенной части читателей и литераторов книге «Прогулки с Пушкиным» (впервые издана в Лондоне в 1975 г.) Синявский ведет разговор о гениальном поэте без привычного пиетета: за легковесность и даже развязность принят недоброжелателями артистизм стиля автора, воспринимающего Пушкина как своего современника. Книга эта создавалась в лагере, передавалась на волю отдельными кусками (чем и объясняется в значительной степени ее фрагментарный характер), являя пример внутренней раскрепощенности не сломленного лагерем писателя.

Фрагментарность характерна и для других, написанных позднее книг Синявского: «Голос из хора» (1973), «В тени Гоголя» (1975), построенной на автобиографическом материале книги «Спокойной ночи» (1984), составленных из объединяемых лишь прихотливым движением авторской мысли заметок, отрывков из писем, размышлений, живо написанных зарисовок лагерного быта. Фрагментарность книг А. Терца объясняется не только условиями, в которых они создавались, но и стремлением писателя к созданию текста в ключе сюрреализма (сверхреализма). Такие произведения воспринимаются как сатирические, направленные против укоренившегося в советском обществе тотального страха, чувства недоверия к человеку, атмосферы всеобщей слежки. В повести «Любимов» Синявский вводит элементы антиутопии, утверждая право человека на свободную,
т. е. счастливую, жизнь. А в повести «Крошка Цорес» (1980) Синявский усваивает традиции Гофмана, ставя проблему греховности человека. Обращение к ней продиктовано лежащими в основании творчества писателя этическими принципами, обусловленными христианским вероучением.

Итоги русской прозы второй половины века весьма значительны. Она противостояла фальсификации прошлого и настоящего, несла гуманистические идеалы. Проза переживает проблемное, тематическое и эстетическое обновление. Произведения писателей третьей эмигрантской волны завоевывают популярность в мире, дает представление о сопротивлении тоталитаризму.

Вопросы и задания для самоконтроля

1. Впишите в историю третьего потока эмиграции творчество
А. И. Солженицына. Какие произведения являются ключевыми в таком случае?

2. Дайте определения понятиям «метафизический реализм», «театрализованный реализм». Почему их развитие стало возможно в эмигрантской литературе?

3. Перечислите отличительные черты русской антиутопии за рубежом.

4. Обоснуйте причины завершения истории эмигрантской литературы, выдвинув три самых весомых, на ваш взгляд, аргумента.

Предметом нашего исследования являются история и основные закономерности христианской деятельности русской эмиграции после 1917 года. Процесс эмиграции шел неравномерно, в определенные периоды времени на постоянное место жительства за границу выезжали значительные массы людей, в другие периоды потоки эмиграции по разным причинам “иссякали”. Рассмотрим подробнее эти потоки (волны эмиграции), обращая особое внимание на их отношение к христианской жизни.

Принято выделять четыре волны русской послереволюционной эмиграции:

Первая (1920-е годы);

Вторая (1940-е годы);

Третья (1970-е годы);

Четвертая (конец 1980-х - начало 1990-х годов).

Однако прежде чем перейти к более подробному рассмотрению этих потоков эмиграции, необходимо упомянуть дореволюционную эмиграцию , которая оказала значительное влияние на религиозную деятельность русской эмиграции в послереволюционное время.

До революции существовали два основных потока русской эмиграции: в Западную Европу и в США и Канаду; во втором потоке особо следует отметить украинцев.

а) Представители русской аристократии и буржуазии, выехавшие из России по различным причинам и после 1917 года оставшиеся за границей. Из этой среды вышло весьма немного духовных лиц, но они могли оказать и часто оказывали значительную материальную помощь церковным общинам за рубежом и занимались иными видами церковной благотворительной деятельности (в частности, помогая неимущим русским эмигрантам в процессе их адаптации к новой жизни за границей).

б) Эмигранты еврейского происхождения (в основном из западных и южных регионов Российской империи), спасающиеся от погромов. Эта часть эмигрантов, как правило, в той или иной степени исповедовала иудаизм и поэтому не имеет прямого отношения к предмету нашего исследования.

в) Эмигранты из Украины (преимущественно из западной части и так называемой Карпатской Руси). Основной причиной их эмиграции обычно считается экономическое стремление к обретению земель в Канаде и в США, однако для их эмиграции были и определенные политические и религиозные причины. В числе политических причин можно назвать противостояние полонизации с одной стороны и русификации - с другой (по­скольку эта часть населения обладала определенным национальным (в частности, языковым, обрядовым и др.) своеобразием и стремилась сохранить его). По религиозной принадлежности эти украинские эмигранты были частью православные, частью католики восточного обряда (униаты). Первые нередко вступали в противоречие с католическим окружением, вторые - как с православной (поскольку они официально считались православными, но отказывались принимать таинства Православной Церкви), так и с латинской католической иерархией, поскольку далеко не все представители традиционного (латин­ского) католичества признавали правомерность как самого использования восточного обряда, так и некоторых его особенностей (в частности, женатого духовенства). Приехав в США и Канаду, они также встретились с неприятием со стороны местных иерархов Католической Церкви, что стало одной из причин массового обращения этой части эмиграции в Православие. Другой, более важной причиной обращения послужила большая миссионерская работа, проводимая православными в Америке. Этой работе оказывали особое содействие бывшие тогда правящими архиереями в Америке епископ Алеутский и Аляскинский Владимир (Соколовский, в Америке с 1887/1888 по 1891 годы), принявший в Православие эту группу верующих, наследовавший ему на этой кафедре епископ Николай (Зиоров, 1891–1898) и архиепископ Алеутский и Северо-Американский Тихон (Бела­вин, будущий Святейший Патриарх Московский и всея Руси, причисленный позднее к лику святых; 1898–1907). Обосновавшись в Америке, эта группа эмигрантов оказывала большое содействие становлению православных общин в США и Канаде. Из ее среды вышли многие видные епископы, священники и богословы Православной Церкви в Америке (Orthodox Church in America), до настоящего времени играющие ведущую роль в руководстве этой Церковью. В качестве примеров современных потомков этих эмигрантов можно назвать предстоятелей этой Церкви Высокопреосвященнейших Феодосия и Германа, митрополитов всея Америки и Канады, заведующих канцелярией Православной Церкви в Америке протопресвитеров Даниила Губяка (бывшего впоследствии настоятелем Московского подворья Православной Церкви в Америке, ученика и последователя видного американского православного богослова протопресвитера Александра Шмемана) и Родиона Кондратика, ответственного секретаря Православной Церкви в Америке по связям с общественностью протоиерея Григория Гавриляка и многих других.

г) Русские духоборы, выехавшие в Америку по ходатайству Л. Н. Толстого. Духоборы, как правило, старались сохранить в эмиграции принятые ими традиции и обряды, жили весьма обособлено и в целом не оказали значительного влияния на духовную жизнь русской эмиграции.

д) Революционеры, сторонники различных русских политических партий и течений, скрывавшиеся от преследования властей (в основном в Западной Европе), незначительная часть которых по различным причинам осталась в эмиграции после революции. Эта группа, как правило, была настроена атеистически, и лишь немногие из нее впоследствии пришли в Церковь.

Первая волна русской эмиграции, как мы отмечали выше, приходится на 1920-е годы. Гражданская война Белой армией проиграна, и многие россияне, по тем или иным причинам опасающиеся преследования со стороны большевиков, вынуждены эмигрировать.

В составе русской эмиграции первой волны можно выделить следующие основные потоки:

а) Эмигранты с Юга России (вместе с отступающими частями армии генерала П. Н. Врангеля). Путь их, как правило, лежал через Константинополь на Балканы (в Югославию, Чехословакию и Болгарию). Затем многие представители этого течения русской эмиграции переехали в Западную Европу (преимущест­венно во Францию), а часть обосновалась в США. Подобным путем проследовал, например, видный русский иерарх митрополит Вениамин (Федченков, в конце жизни, правда, вернувшийся в Россию) и многие другие.

б) Эмигранты с Востока России (вместе с отступающими частями армии адмирала А. В. Колчака). Многие из них попали в Китай, а после китайской революции были вынуждены выехать в Австралию. Незначительная часть этого потока осталась в Австралии, а большинство переехало в Америку.

в) Эмигранты с Запада России, многие из которых невольно оказались в эмиграции в связи с изменением государственных границ (Польша, Финляндия, Латвия, Литва и Эстония стали самостоятельными государствами, Западная Украина и Западная Белоруссия вошли в состав Польши и т. д.). Некоторые из них остались на месте, другие же через Восточную Европу проследовали в Западную; часть их отправилась затем далее, в США и Канаду.

Пути эмиграции ряда представителей этой волны были и иными, но они не носили массового характера.

Религиозная деятельность первой волны эмиграции оказала огромное влияние на духовную жизнь не только русского зарубежья, но и населения самих тех стран, в которых оказались русские изгнанники. В качестве примеров можно назвать создание и деятельность Русского студенческого христианского движения (РСХД), Свято-Сергиевского Православного богословского института в Париже, Института им. Н. П. Кондакова в Праге, Свято-Владимирской Православной духовной семинарии в Крествуде (США), Свято-Троицкой Православной духовной семинарии в Джорданвилле (США) и многие другие.

Приведем некоторые вехи развития религиозной деятельности первой волны эмиграции.

В начале 1920-х годов создается Русское студенческое христианское движение (РСХД). Начало организованному Движению было положено 1–8 октября 1923 года на I общем съезде РСХД в местечке Пшеров близ Праги (Чехословакия).

В 1925 году начинает работу Свято-Сергиевский Богословский институт в Париже, преподавателями которого в разные годы были ведущие православные богословы и религиозные деятели русского зарубежья: епископ (впоследствии митрополит) Вениамин (Федченков), протопресвитеры Борис Бобринской, Василий Зеньковский, Алексий Князев, архимандрит Киприан (Керн), протоиереи Сергий Булгаков, Георгий Флоровский; А. В. Карташев, Г. П. Федотов и другие. Институт окончили или учились в нем митрополит Николай (Еремин), архиепископы Георгий (Вагнер), Никон (Греве), Павел (Голышев), Серафим (Дулгов), Серафим (Родионов), епископы Александр (Семенов Тян-Шанский), Дионисий (Лукин), Константин (Ес­сен­ский), Мефодий (Кульман), Феодор (Текучев), протопресвитеры Александр Шмеман и Иоанн Мейендорф, протоиереи Николай Озолин, Михаил Фортунато, иеромонах Савва (Струве), один из руководителей Русского студенческого христианского движения К. А. Ельчанинов, видные православные богословы П. Н. Евдокимов и И. М. Концевич и др.

В ноябре 1927 года в храме Свято-Сергиевского подворья в Париже была совершена первая литургия на французском языке, а в конце 1928 - начале 1929 годов родился первый франкоязычный православный приход святой Женевьевы (Геновефы Парижской), настоятелем которого был назначен о. Лев (Жил­ле). Первые богослужения проходили в помещении РСХД на бульваре Монпарнас, д. 10, а затем, благодаря содействию П. Н. Ев­докимова, приходу был предоставлен бывший лютеранский храм Святой Троицы в 13-м округе Парижа .

Значительную роль в духовной жизни русского зарубежья сыграло также братство святителя Фотия, действовавшее под омофором Московского Патриархата. В это братство входили братья Евграф, Максим и Петр Ковалевские, В. Н. Лосский и другие.

В составе первой волны эмиграции были представители аристократии, буржуазии, армии, творческой интеллигенции, а также немало выходцев из народа - крестьян и рабочих. Социальный состав этой волны эмиграции представляет интерес для изучения религиозной деятельности русского зарубежья прежде всего в связи со значительным социальным расслоением эмигрантской массы (особенно в первое время). Люди из близких социальных слоев старались держаться вместе, и, как отмечал митрополит Евлогий, описанное социальное расслоение иногда накладывало существенный отпечаток на устройство церковной жизни целых приходов.

Так, в 1925 году общество галлиполийцев в Париже (объеди­нявшее многих представителей военной эмиграции, имевших отношение к этой военной кампании) арендовало помещение для своих собраний и устроило там церковь во имя преподобного Сергия Радонежского. В духовной жизни этого прихода долго имели место нестроения, пока его настоятелем не был назначен отец Виктор Юрьев (будущий протопресвитер), сам бывший галлиполийцем . В другом православном приходе в городе Кламаре под Парижем собрались представители русской аристократии (член учредительного комитета Свято-Сергиевско­го подворья в Париже граф К. А. Бутенев-Хрептович, князья Трубецкие, Лопухины и др.). Духовная жизнь этого прихода стала возрождаться после назначения туда настоятелем пожилого священника Михаила Осоргина, родственника Трубецких, в прошлом кавалергарда, а затем губернатора. Как писал митрополит Евлогий, отец Михаил Осоргин был “среди своих многочисленных родственников в Кламаре <…> как бы патриарх над всем родовым объединением: судит и мирит, обличает и поощряет, а также крестит, венчает, хоронит. Пастырь добрый, евангельский” .

Вторая волна русской эмиграции (1940-е годы) имела одно главное направление: с оккупированных территорий запада СССР в Германию и Австрию (в соответствии с отступлением немецкой армии), а оттуда - в Южную Америку (Аргентина и др.), США и Канаду, но в нее, как и в первую эмиграцию, было вовлечено немало людей. Представителями ее в основном были люди, интернированные фашистской Германией из России во время второй мировой войны. Другая часть этой волны состояла из людей, по различным причинам покинувших Советский Союз с отступающими немецкими войсками. И, наконец, третья, менее многочисленная, часть этой волны добровольно, по тем или иным причинам, приняла решение сотрудничать с Германией в ее войне против Советского Союза, в том числе лица, объединенные в составе так называемой “Русской освободительной армии” (РОА) под руководством генерала А. А. Вла­сова (“власовцы”). Все они справедливо опасались возвращения в СССР, где их с большой вероятностью ожидали жестокие репрессии.

После окончания войны некоторые из указанных лиц по соглашению между державами-победительницами были высланы в СССР и репрессированы. Желая избежать репатриации, представители второй волны эмиграции покидали Европу и в конце концов осели в Южной Америке (Аргентина, Чили и др. страны), в США и Канаде.

Духовное состояние второй волны эмиграции было весьма своеобразным. С одной стороны, эмигранты второй волны в течение длительного времени жили в условиях советского атеистического строя. С другой стороны, многие из них еще помнили религиозную жизнь в дореволюционной России и стремились к восстановлению религиозных устоев. Вторая эмиграция дала русскому зарубежью не много священников и богословов, но значительную массу верующих, пополнивших состав православных приходов в Южной и Северной Америке (преимущест­венно под омофором Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ)). В числе наиболее ярких религиозных деятелей второй волны можно назвать архиепископа Андрея (Рымаренко) и протоиерея Димитрия Константинова.

Сравнивая первую и вторую волну эмиграции, протоиерей Димитрий Константинов отмечает, что последняя, “осев по ряду причин не столько в Европе, сколько на других континентах, стала эмиграцией <…> храмостроительной” . В то же время он подчеркивает, что представители духовной элиты первой волны эмиграции относились ко второй волне с известным пренебрежением, как к «чему-то малоценному, “советскому”, непонятному, невежественному и едва ли не полудикому» .

Третья волна эмиграции (1970-е годы) носила преимущественно политический характер. Ее основу составили лица еврейской национальности, эмигрировавшие в Израиль, ряд правозащитников и диссидентов, подвергшихся репрессиям в СССР (в том числе преследуемых за веру), а также так называемые “невозвращенцы”. Некоторые из них оставались в Израиле, другие перебирались оттуда в США. Совсем немногие направлялись непосредственно в США, и единицы - в Западную Европу.

Духовный уровень христианской части этой волны эмиграции был весьма невысок, однако в условиях эмиграции некоторые ее представители пришли к Богу и стали священниками и богословами. В числе религиозных деятелей третьей волны можно упомянуть, например, священников Илию Шмаина, служившего в Святой Земле и во Франции, а затем возвратившегося на родину, и настоятеля храма Христа Спасителя в Нью-Йорке священника Михаила Аксенова.

Четвертая волна эмиграции началась после перестройки в конце 1980-х годов. Она носила преимущественно экономический характер. Эмигранты 80-х годов ехали в США, Канаду, Западную Европу (преимущественно в Германию) и, по сложившейся традиции, в Израиль.

Некоторые уезжали за границу для получения серьезного классического богословского образования. В качестве примеров религиозных деятелей четвертой волны можно назвать известного богослова иеромонаха Николая (Сахарова), исследователя духовного наследия архимандрита Софрония (Сахарова), и настоятеля храма Сошествия Святого Духа на апостолов в г. Бридж­порте (США) священника Вадима Письменного.

В целом же духовный уровень представителей этой волны примерно соответствовал уровню третьей волны. Так же, как и тогда, люди, далекие от веры, оказавшись в эмиграции, в одиночестве и в отрыве от привычного им уклада, нередко стремятся к русскоязычному общению. Православный храм часто становится не только духовным центром, но и местом регулярных встреч русской общины. Постепенно люди приходят к Богу и включаются в духовный ритм православного богослужения.

В заключение необходимо отметить общую для русского зарубежья тенденцию. Многие потомки русских эмигрантов во втором и особенно в третьем поколении перестают владеть русским языком и, оставаясь православными, в значительной степени теряют духовную связь с родиной своих предков. Один из видных пастырей русской эмиграции протоиерей Борис Старк (1909–1996), представитель первой волны, вспоминает, в частности: “Я знал одну семью в Париже, где дети воспитывались совершеннейшими французами. Все русское было под запретом, даже язык. Родители, на себе испытавшие тиски ностальгии, не хотели таких же мук для своих чад <…> Не берусь осуждать этих людей. Они желали детям только добра, хотели уберечь их от горьких метаний, чтобы они не рвались на утраченный русский берег. Почти все дети, бывшие моими воспитанниками в Русском доме в Париже и оставшиеся там, сейчас уже в самой малой степени осознают себя русскими. А что говорить об их детях!” . В то же время, как было отмечено выше, на Запад прибывают новые эмигранты из России, которые пополняют русскую общину (хотя изначально они в целом весьма далеки от религии), и некоторые из них в эмиграции постепенно находят путь к Богу и к Церкви.

Таким образом, можно видеть, что представители всех волн русской эмиграции нашли свое место в религиозной жизни русского зарубежья. Религиозная деятельность во все времена была и остается важной составной частью жизни русской эмиграции.

Бер-Сижель Е. Первый франкоязычный православный приход // Альфа и Омега. 2002. № 3(33). С. 326, 330, 332.

Константинов Д. В. Через туннель XX столетия / Под редакцией А. В. Попова . (Материалы к истории русской политической эмиграции. Вып. III). М., 1997. С. 363.

Интервью с протоиереем Борисом Старком // Переписка на исторические темы. Сб. статей. М., 1989. С. 324.

Русские писатели третьей эмиграции - это авторы, покинувшие Советский Союз и обосновавшиеся в других странах с начала 1970-х гг., когда такая возможность появилась, и до начала 1990-х гг., когда переезд в другую страну потерял однозначный политический смысл и перестал быть необратимым.

ВТОРАЯ ВОЛНА ЭМИГРАЦИИ (1940-е - 1950-е годы)

Вторая волна эмиграции, порожденная второй мировой войной, не отличалась таким массовым характером, как эмиграция из большевистской России. Со второй волной СССР покидают военнопленные, перемещенные лица - граждане, угнанные немцами на работы в Германию. Большинство эмигрантов второй волны селились в Германии (преимущественно в Мюнхене, имевшем многочисленные эмигрантские организации) и в Америке. К 1952 в Европе насчитывалось 452 тысячи бывших граждан СССР. 548 тысяч русских эмигрантов к 1950 прибыло в Америку. Среди писателей, вынесенных со второй волной эмиграции за пре-делы родины оказались И.Елагин, Д.Кленовский, Ю.Иваск, Б.Нарциссов, И.Чиннов, В.Синкевич, Н.Нароков, Н.Моршен, С.Максимов, В.Марков, Б.Ширяев, Л.Ржев-ский, В.Юрасов и др. На долю выехавших из СССР в 1940-е выпали тяжелые испытания. В эмигрантской поэзии 1940-1950-х преобладает политическая тематика, а также философская, медитативная лирика и д.р. В книгах прозаиков второй волны изображены герои, не сжившиеся с советской действительностью, изображены. + лагерная тема.

Большинство писателей второй волны эмиграции печатались в выходившем в Америке "Новом журнале" и в журнале "Грани".

ТРЕТЬЯ ВОЛНА ЭМИГРАЦИИ (1960-1980-е годы)

Писатели-эмигранты третьей волны, как правило, принадлежали к поколению "шестидесятников", немаловажную роль для этого поколения сыграл факт его формирования в военное и послевоенное время. "Дети войны", выросшие в атмосфере духовного подъема, возлагали надежды на хрущевскую "оттепель", однако вскоре стало очевидно, что коренных перемен в жизни советского общества "оттепель" не сулит. Началом свертывания свободы в стране принято считать 1963, когда состоялось посещение Н.С.Хрущевым выставки художников-авангардистов в Манеже. Середина 1960-х - период новых гонений на творческую интеллигенцию и, в первую очередь, на писателей. Первым писателем, высланным за границу, становится в 1966 В.Тарсис.

В начале 1970-х СССР начинает покидать интеллигенция, деятели культуры и науки, в том числе, писатели. Из них многие были лишены советского гражданства (А.Солженицын, В.Аксенов, В.Максимов, В.Войнович и др.). С третьей волной эмиграции за границу выезжают: Аксенов, Ю.Алешковский, Бродский, Г.Владимов, В.Войнович, Ф.Горенштейн, И.Губерман, С.Довлатов, А.Галич, Л.Копелев, Н.Коржавин, Ю.Кублановский, Э.Лимонов, В.Максимов, Ю.Мамлеев, В.Некрасов, С.Соколов, А.Синявский, Солженицын, Д.Рубина и др. Большинство писателей эмигрирует в США, где формируется мощная русская диаспора (Бродский, Коржавин, Аксенов, Довлатов, Алешковский и др.), во Францию (Синявский, Розанова, Некрасов, Лимонов, Максимов, Н.Горбаневская), в Германию (Войнович, Горенштейн).

Писатели третьей волны во многом были не приняты своими предшественниками, чужды "старой эмиграции". В отличие от эмигрантов первой и второй волн, они не ставили перед собой задачи "сохранения культуры" или запечатления лишений, пережитых на родине. Совершенно разный опыт, мировоззрение, даже разный язык мешали возникновению связей между поколениями.

Развитие литературы первой волны эмиграции можно разделить на два периода:

1920 - 1925 гг. - период становления литературы эмиграции, надежды на возвращение. Преобладает антисоветская, антибольшевистская тематика, ностальгия по России, гражданская война изображается с антиреволюционных позиций.

1925 - 1939 гг. - интенсивное развитие издательской деятельности, формирование литературных объединений. Надежды на возвращение утрачиваются. Большое значение приобретает мемуарная литература, призванная сохранить аромат утраченного рая, картины детства, народные обычаи; исторический , как правило, основывающийся на понимании истории как цепи случайностей, зависящих от воли человека; революция и гражданская война изображаются уже с более взвешенных позиций, появляются первые произведения о ГУЛАГе, концлагерях (И. Солоневич "Россия в концлагере", М. Марголин "Путешествие и страну Зе-Ка", Ю. Бессонов "26 тюрем и побег с Соловков").

В 1933 г. признанием русской зарубежной литературы стала Нобелевская премия Бунину "за правдивый артистический талант, с которым Бунин воссоздал русский характер".

Вторая волна русской эмиграции была порождена Второй мировой войной. Она складывалась из тех, кто выехал из Прибалтийских республик, присоединенных к СССР в 1939 году; из военнопленных, опасавшихся возвращаться домой, где их могли ожидать советские лагеря; из угнанных на работу в Германию советских молодых людей; из тех, кто связал себя сотрудничеством с фашистами. Местом жительства для этих людей стала сначала Германия, затем США и Великобритания. Почти все сейчас известные поэты и прозаики второй волны начали свою литературную деятельность уже в эмиграции. Это поэты О. Анстей, И. Елагин, Д. Кленовский, И. Чиннов, Т. Фесенко, Ю. Иваск. Как правило, они начинали с социальных тем, но затем переходили к лирическим и философским стихам. Писатели В. Юрасов, Л. Ржевский, Б. Филиппов (Филистинский), Б. Ширяев,

Н. Нароков рассказывали о жизни Советского Союза в преддверии войны, о репрессиях, всеобщем страхе, о самой войне и тернистом пути эмигранта. Общим для всех писателей второй волны было преодоление идеологической направленности творчества, обретение общечеловеческой нравственности. До сих пор литература второй волны остается мало известной читателям. Одним из лучших доступных произведений является роман Н. Нарокова "Мнимые величины", рассказывающий о судьбах советских интеллигентов, живущих по христианским законам совести в сталинские годы.

Третья волна эмиграции связана с началом диссидентского движения в конце 1960-х годов и с собственно эстетическими причинами. Большинство эмигрантов третьей волны формировались как писатели в период хрущевской "оттепели" с ее осуждением культа личности Сталина, с провозглашаемым возвращением к "ленинским нормам жизни". Писатели вдохнули воздух творческой свободы: можно было обратиться к прежде закрытым темам ГУЛАГа, тоталитаризма, истинной цены военных побед. Стало возможным выйти за рамки норм социалистического реализма и развивать экспериментальные, условные формы. Но уже в середине 1960-х годов свободы начали свертываться, усилилась идеологическая цензура, подверглись критике эстетические эксперименты. Начались преследования А. Солженицына и В. Некрасова, был арестован и сослан на принудительные работы И. Бродский, арестовали А. Синявского, КГБ запугивал В. Аксенова, С. Довлатова, В. Войновича. В этих условиях эти и многие другие писатели были вынуждены уехать за границу. В эмиграции оказались писатели Юз Алешковский, Г. Владимов, А. Зиновьев, В. Максимов, Ю. Мамлеев, Соколов, Дина Рубина, Ф. Горенштейн, Э. Лимонов; поэты А. Галич, Н. Коржавин, Ю. Кублановский, И. Губерман, драматург А. Амальрик.

Характерной чертой литературы третьей волны было соединение стилевых тенденций советской литературы с достижениями западных писателей, особое внимание к авангардным течениям.

Крупнейшим писателем реалистического направления был Александр Солженицын, за время эмиграции написавший многотомную эпопею "Красное колесо", воспроизводящую важнейшие "узлы" истории России. К реалистическому направлению можно отнести и творчество Георгия Владимова ("Верный Руслан", "Генерал и его армия"), Владимира Максимова ("Семь дней творенья", "Заглянуть в бездну", автобиографические романы "Прощание из ниоткуда" и "Кочевье до смерти"), Сергея Довлатова (рассказы циклов "Чемодан", "Наши" и т. д.). Экзистенциальные романы Фридриха Горенштейна "Псалом", "Искупление" вписываются в религиозно-философское русло русской литературы с ее идеями страдания и искупления.

Сатирические, гротескные формы характерны для творчества Василия Аксенова ("Остров Крым", "Ожог", "В поисках грустного бэби"), хотя трилогия "Московская сага" о жизни поколения 1930-40-х годов являет собой чисто реалистическое произведение.

Модернистская и постмодернистская поэтика ярко проявляется в романах Саши Соколова "Школа для дураков", "Между собакой и волком", "Палисандрия". В русле метафизического реализма, как определяет свой стиль писатель, а по сути в русле сюрреализма пишет Юрий Мамлеев, передающий ужас и абсурд жизни в рассказах цикла "Утопи мою голову", "Русские сказки", в романах "Шатуны", "Блуждающее время".

Третья волна русской эмиграции дала многочисленные и разнообразные в жанрово-стилевом отношении произведения. С распадом СССР многие писатели вернулись в Россию, где продолжают литературную деятельность.

Как скачать бесплатное сочинение? . И ссылка на это сочинение; Три волны эмиграции русской литературы в XX веке уже в твоих закладках.

Вперед:
Назад:

1. Назовите писателей старшего поколения - эмигрантов I волны. И. Бунин, А. Белый, Б. Зайцев, А. Куприн, Д. Мережковский, 3. Гиппиус, А. Ремизов, В. Ходасевич, М. Цветаева, И. Шмелев и др. 2. Почему младшее поколение писателей-эмигрантов было названо незамеченным? Писатели младшего поколения ко времени эмиграции еще не сложились в творческом отношении в России. Они не имели своего стиля, своих читателей, не были известны. Поэтому в эмиграции они оказались в тени старшего поколения, не
Литература русского зарубежья складывается из трех волн русской эмиграции. Эмиграция первой волны - трагическая страница русской культуры. Это уникальное явление и по массовости, и по вкладу в мировую культуру. Массовый исход из Советской России начался уже в 1919 году. Уехало более 150 писателей и более 2 млн. человек. В 1922 году по постановлению государственного политического управления (ГПУ) из страны были высланы на так называемом "философском корабле" более 160 религиозно-философских писателей
В Советском Союзе имя Николая Гумилёва шестьдесят пять лет находилось под запретом. Его произведения выходили в основном за границей и лишь небольшими тиражами самиздата на родине. Особое значение имело творчество Николая Степановича для литературы русского зарубежья. В разных центрах эмиграции (Берлине, Константинополе, Париже, Праге, Риге, Таллинне, Харбине, Шанхае и др. городах) появились литературные объединения, напоминающие гумилёвский "Цех поэтов". Образ Гумилёва стал для русского зарубежья символом чести, мужества, верности долгу. Интерес к
В жизни русской филологии Гофман сыграл свою очевидную и важную роль. Друг Блока, Ремизова, Вяч. Иванова, Городецкого, автор известной в начале века «Книги о русских поэтах последнего десятилетия» (1907), он и сам был поэтом. В 1907 году Гофман выпустил поэтический сборник под названием «Кольцо. Тихие песни скорби», а в 1910-м - «Гимны и оды». Именно благодаря М. Л. Гофману, осуществившему научную редакцию, мы получили полное собрание сочинений Е. А. Баратынского (1914–1915). После
Особым явлением в русской литературе первой волны эмиграции был Владимир Владимирович Набоков (1899-1977 гг.), (до 1940 г. - Сирин). Как и многие писатели его генерации, он покинул Россию в юности, только начав публиковаться в периодической печати. Но, в отличие от них, назвать Набокова "незамеченным" невозможно. Он сразу вошел в литературную жизнь эмиграции. В 1922-1923 гг. вышли сборники стихов "Горный путь", "Гроздь". С 1920-х по 1940-е гг. Набоков - наиболее значительный
Любое произведение литературы неразрывно связано с той страной, в которой родился и вырос его автор. Писатель творит национальный духовный мир с высоким сознанием своей ответственности, своего писательского призвания и общественного долга. В этом заключается творческая свобода. Но если мы посмотрим на историю России, то увидим, что творческая свобода нередко оборачивалась для писателей преследованиями и даже изгнанием. Особенно когда писатель направлял свои обличительные стрелы против власти и тех, кто олицетворял эту власть.
Четвертый по счету роман Тургенева подводил итог большому периоду в творческой деятельности писателя и открывал вместе с тем новые перспективы художественного осмысления переломного этапа русской жизни. Появление романа в печати вызвало невиданные еще в истории русской литературы ожесточенные споры. Причина этого - и сама напряженнейшая историческая эпоха, отразившаяся в романе, и замечательное умение писателя обнаружить в русской жизни зарождение новых социально-психологических типов, которые становились подлинным открытием для читателей. Что происходит в

С третьей волной эмиграции из СССР преимущественно выехали деятели искусства, творческая интеллигенция. В 1971 15 тысяч советских граждан покидают Советский союз, в 1972 - эта цифра возрастет до 35 тысяч. Писатели-эмигранты третьей волны, как правило, принадлежали к поколению "шестидесятников", с надеждой встретившему ХХ съезд КПСС, развенчание сталинского режима. "Десятилетием советского донкихотства" назовет это время повышенных ожиданий В. Аксенов. Немаловажную роль для поколения 60-х сыграл факт его формирования в военное и послевоенное время. Б. Пастернак так охарактеризовал этот период: "По отношению ко всей предшествующей жизни 30-х годов, даже на воле, даже в благополучии университетской деятельности, книг, денег, удобств, война оказалась очистительной бурей, струей свежего воздуха, веянием избавления. Трагически тяжелый период войны был живым периодом:, вольным, радостным возвращением чувства общности со всеми". "Дети войны", выросшие в атмосфере духовного подъема, возложили надежды на хрущевскую "оттепель".

Однако вскоре стало очевидно, что коренных перемен в жизни советского общества "оттепель" не сулит. Вслед за романтическими мечтаниями последовала 20-летняя стагнация. Началом свертывания свободы в стране принято считать 1963, когда состоялось посещение Н. С.Хрущевым выставки художников-авангардистов в Манеже. Середина 60-х годов - период новых гонений на творческую интеллигенцию и, в первую очередь, на писателей. Произведения А. Солженицына запрещены к публикации. Возбуждено уголовное дело против Ю. Даниэля и А. Синявского, А. Синявский арестован. И. Бродский осужден за тунеядство и сослан в станицу Норенская. С. Соколов лишен возможности печататься. Поэт и журналистка Н. Горбаневская (за участие в демонстрации протеста против вторжения советских войск в Чехословакию) была помещена в психиатрическую лечебницу. Первым писателем, депортированным на запад, становится в 1966 В. Тарсис.

Гонения и запреты породили новый поток эмиграции, существенно отличающийся от двух предыдущих: в начале 70-х СССР начинает покидать интеллигенция, деятели культуры и науки, в том числе, писатели. Из них многие лишены советского гражданства (А. Солженицын, В. Аксенов, В. Максимов, В. Войнович и др.). С третьей волной эмиграции за границу выезжают: В. Аксенов, Ю. Алешковский, И. Бродский, Г. Владимов, В. Войнович, Ф. Горенштейн, И. Губерман, С. Довлатов, А. Галич, Л. Копелев, Н. Коржавин, Ю. Кублановский, Э. Лимонов, В. Максимов, Ю. Мамлеев, В. Некрасов, С. Соколов, А. Синявский, А. Солженицын, Д. Рубина и др. Большинство русских писателей эмигрирует в США, где формируется мощная русская диаспора (И. Бродский, Н. Коржавин, В. Аксенов, С. Довлатов, Ю. Алешковский и др.), во Францию (А. Синявский, М. Розанова, В. Некрасов, Э. Лимонов, В. Максимов, Н. Горбаневская), в Германию (В. Войнович, Ф. Горенштейн).

Писатели третьей волны оказались в эмиграции в совершенно новых условиях, они во многом были не приняты своими предшественниками, чужды "старой эмиграции". В отличие от эмигрантов первой и второй волн, они не ставили перед собой задачи "сохранения культуры" или запечатления лишений, пережитых на родине. Совершенно разный опыт, мировоззрение, даже разный язык (так А. Солженицын издает Словарь языкового расширения, включавший диалекты, лагерный жаргон) мешали возникновению связей между поколениями.

Русский язык за 50 лет советской власти претерпел значительные изменения, творчество представителей третьей волны складывалось не столько под воздействием русской классики, сколько под влиянием популярной в 60-е годы в СССР американской и латиноамериканской литературы, а также поэзии М. Цветаевой, Б. Пастернака, прозы А. Платонова. Одной из основных черт русской эмигрантской литературы третьей волны станет ее тяготение к авангарду, постмодернизму. Вместе с тем, третья волна была достаточно разнородна: в эмиграции оказались писатели реалистического направления (А. Солженицын, Г. Владимов), постмодернисты (С. Соколов, Ю. Мамлеев, Э. Лимонов), нобелевский лауреат И. Бродский, антиформалист Н. Коржавин. Русская литература третьей волны в эмиграции, по словам Наума Коржавина, это "клубок конфликтов": "Мы уехали для того, чтобы иметь возможность драться друг с другом".

Два крупнейших писателя реалистического направления, работавшие в эмиграции - А. Солженицын и Г. Владимов. А. Солженицын, вынужденно выехав за рубеж, создает в изгнании роман-эпопею "Красное колесо", в котором обращается к ключевым событиям русской истории ХХ века, самобытно трактуя их. Эмигрировавший незадолго до перестройки (в 1983), Г. Владимов публикует роман "Генерал и его армия", в котором также касается исторической темы: в центре романа события Великой Отечественной Войны, отменившие идейное и классовое противостояние внутри советского общества, замордованного репрессиями 30-х годов. Судьбе крестьянского рода посвящает свой роман "Семь дней" творенья В. Максимов. В. Некрасов, получивший Сталинскую премию за роман "В окопах Сталинграда", после выезда публикует "Записки зеваки", "Маленькую печальную повесть".

Особое место в литературе "третьей волны" занимает творчество В. Аксенова и С. Довлатова. Творчество Аксенова, лишенного советского гражданства в 1980, обращено к советской действительности 50-70-х годов, эволюции его поколения. Роман "Ожог" дает феерическую панораму послевоенной московской жизни, выводит на авансцену культовых героев 60-х - хирурга, писателя, саксофониста, скульптора и физика. В роли летописца поколения Аксенов выступает и в «Московской саге»

В творчестве Довлатова - редкое, не характерное для русской словесности соединение гротескового мироощущения с отказом от моральных инвектив, выводов. В русской литературе ХХ века рассказы и повести писателя продолжают традицию изображения "маленького человека". В своих новеллах Довлатов точно передает стиль жизни и мироощущение поколения 60-х, атмосферу богемных собраний на ленинградских и московских кухнях, абсурд советской действительности, мытарства русских эмигрантов в Америке. В написанной в эмиграции "Иностранке" Довлатов изображает эмигрантское существование в ироническом ключе. 108-я улица Квинса, изображенная в "Иностранке", - галерея непроизвольных шаржей на русских эмигрантов.

В. Войнович за рубежом пробует себя в жанре антиутопии - в романе "Москва 2042", в котором дана пародия на Солженицына и изображена агония советского общества.

А. Синявский публикует в эмиграции "Прогулки с Пушкиным", "В тени Гоголя" - прозу, в которой литературоведение совмещено с блестящим писательством, и пишет ироническую биографию "Спокойной ночи".

К постмодернистской традиции относят свое творчество С. Соколов, Ю. Мамлеев, Э. Лимонов. Романы С. Соколова "Школа для дураков", "Между собакой и волком", "Палисандрия" являются изощренными словесными структурами, шедеврами стиля, в них отразилась постмодернистская установка на игру с читателем, смещение временных планов. Первый роман С. Соколова "Школа для дураков" был высоко оценен В. Набоковым - кумиром начинающего прозаика. Маргинальность текста - в прозе Ю. Мамлеева, в настоящий момент вернувшего себе российское гражданство. Наиболее известные произведения Мамлеева - "Крылья ужаса", "Утопи мою голову", "Вечный дом", "Голос из ничто". Э. Лимонов имитирует соцреализм в повести "У нас была прекрасная эпоха", отрицает истэблишмент в книгах "Это я - Эдичка", "Дневник неудачника", "Подросток Савенко", "Молодой негодяй".

Среди поэтов, оказавшихся в изгнании - Н. Коржавин, Ю. Кублановский, А. Цветков, А. Галич, И. Бродский. Видное место в истории русской поэзии принадлежит И. Бродскому, получившему в 1987 Нобелевскую премию за "развитие и модернизацию классических форм". В эмиграции Бродский публикует стихотворные сборники и поэмы: "Остановка в пустыне", "Часть речи", "Конец прекрасной эпохи", "Римские элегии", "Новые стансы к Августе", "Осенний крик ястреба".

Оказавшиеся в изоляции от "старой эмиграции" представители третьей волны открыли свои издательства, создали альманахи и журналы. Один из известнейших журналов третьей волны "Континент" - был создан В. Максимовым и выходил в Париже. В Париже также издавался журнал "Синтаксис" (М. Розанова, А. Синявский). Наиболее известные американские издания - газеты "Новый американец" и "Панорама", журнал "Калейдоскоп". В Израиле основан журнал "Время и мы", в Мюнхене - "Форум". В 1972 начинает работать издательство "Ардис", И. Ефимов основывает издательство "Эрмитаж". Вместе с этим, свои позиции сохраняют такие издания, как "Новое русское слово" (Нью-Йорк), "Новый журнал" (Нью-Йорк), "Русская мысль" (Париж), "Грани" (Франкфурт-на-Майне).