Восьмая глава повести С. Довлатова "Наши".
В восьмой главе повести С. Довлатова "Наши" ведется рассказ об авторе писателя. В главе описывается характер отца, его мировозрение во время сталинских времен, разоблачение Сталина и в конце концов отъезд за граниу в Америку.
Отец автора еврей, актер, жизнь воспринимал как драматическую игру или разыгрывал трагедию, в общем жизнь была для него театрализованным представлением, где добро торжествовало над злом и центральным героем был он сам.
Жили они во Владивостоке, который по тем временам был похож на Одессу. В городе хулиганили моряки, повсюду играла африканская музыка, работали ресторанчики.
Отец закончил театральный институт и стал режиссером, после чего работал в академическом театре.
Все шло хорошо, потом наступили тревозные сталинские времена. Мать ненавидела Сталина, отец оправдывал исчезновение людей их же поступками или характером. Один был пьяницей, другой плохо обращался с женщинами. Неожиданностью для отца стал арест деда, ведь дед был хорошим человеком, один недостаток он много ел.
Потом отца выгнали из театра. Причиной стала его национальность, еврей, у которого брат за границей, а отец растрелян. Отец стал писать для эстрады. Публика любила его репризы, в зале всегда смеялись. Отец был поставщиком каламбуров и шуток.
Родители развелись, ведь они были совершенно разными людьми. Например, того человека, который уволил отца из театра мать ненавидела всю жизнь, а отец пил с ним уже через месяц.
Развод, халтура, женщины.. культ личности, война, эвакуация - это происходило в следующие годы.
Затем Вождя разоблачили, дед был реабилитирован, отец во второй раз женился. Тем не менее, отец считал, что при Сталине было лучше. При Сталине издавали книжки, затем расстреливали авторов. Сейчас писателей не расстреливают. Книжек не издают. Еврейских театров не закрывают. Их просто нет... Наследники Сталина разочаровали отца, отец был убежден, что Сталина похоронили зря, Сталин был необыкновенным смертным.
После этого жизнь для отца казалась унылой, тусклой и однообразной. Отца в принципе не интересовала жизнь, его интересовал театр. Он стал преподавать в эстрадном классе в театральном училище. Один из педагогов написал донос. Отца вызвали, он внимательно посмотрел на бумагу, изучил почерк, узнал анонимщика. Анонимщика разоблачили. Графологическое исследование дало блестящие результаты. Богуславский сознался.
В отце было глубокое и упорное непонимание реальной жизни... Автор в это время печатался на Западе и была опасность оказаться за решеткой в тюрьме, дочка отца собиралась уезжать. Потом отца выгнали с работы, остро стал вопрос о выезде за границу. Вся семья переехала жить в Америку, через год в Америку приехал отец. Поселился в Нью-Джерси. Играет в бинго. Все хорошо, драма больше не разыгрывается.

Каждая глава Наших посвящена реальным лицам, родственникам Сергея Довлатова - его дедушкам и бабушкам, родителям, дядям и теткам, жене, дочери и даже любимой собачке Глаше. Эта книга - своего рода портрет семьи писателя.

Герой и обстоятельства

Судьбы всех этих людей развивались в условиях жизни в Советском союзе и, как следствие, оказались не слишком счастливыми. Сам Довлатов, эмигрировавший в Соединенные штаты, уже пишет о своем отношении к родине с некоторым сарказмом, вспоминая политическую агитацию, нехватку продуктов и жизнь в коммунальных квартирах.

Об этом же он вспоминает, когда пишет о своих родственниках, сопоставляя жизнь зарубежную и жизнь в Союзе. Например, в рассказе, посвященном дяде Леопольду, Довлатов упоминает его переписку со своим отцом:

Свою бедность Леопольд изображал так: Мои дома нуждаются в ремонте. Автомобильный парк не обновлялся четыре года...

Письма моего отца звучали куда более радужно: ...Я - литератор и режиссер. Живу в небольшой уютной квартире. (Он имел в виду свою перегороженную фанерой комнатушку.) Моя жена уехала на машине в Прибалтику. (Действительно, жена моего отца ездила на профсоюзном автобусе в Ригу за колготками.) А что такой инфляция, я даже не знаю...

Также он описывает подарки, которыми обменивались эти братья, а также то, как впервые встретился с дядей Леопольдом за границей. По этим эпизодам видно, насколько менялось отношение человека к родине после переезда в США.

Отношение человека к родине

Однако именно в эмиграции становится понятно, что в общем-то Довлатов любит эту странную родину, вместе со всеми ее проблемами и неприятностями.

Особенно трогательно это показано в главе, посвященной любимой собачке Довлатова, фокстерьерше Глаше: ...иногда тихонько стонет. Возможно, ей снится родина. Например, мелкий частик в томате. Или сквер в Щербаковом переулке....

Но обстоятельства не позволяют там остаться: сам Довлатов, его жена, мать и дочь, а также верная собачка, вынуждены эмигрировать.

Довлатов воспринимает как родину не только Советский союз. Очевидно, некоторой своей прародиной он считает Армению, и это подчеркивается в рассказе, посвященном дедушке, воспитание и горячий кавказский нрав которого Довлатов вспоминает.

Другой же его дед был крестьянином, и от него Довлатов перенял множество странных привычек, за которые позднее ругала его жена.

Развитие внутреннего мира героя

В сборнике рассказов также видно, что у Довлатова с детства были условия для развития своей личности, для образования: его тетя была редактором, мать - корректором, отец иногда писал стихи.

Довлатов в каждом рассказе обращает внимание читателя на то, что семья его была словно политически неуместной в Советском союзе. Поэтому писатель и оказался в Америке, где родился его младший сын - уже гражданин США. Это то, к чему пришла моя семья и наша родина - пессимистично завершает Довлатов повествование о своих родных.

Произведения Сергея Довлатова давно уже разлетелись на цитаты, как в свое время рассказы и фельетоны Михаила Зощенко. К сожалению, признание и популярность на родине пришли к писателю лишь после смерти. Никто не скажет и не напишет про его жизнь и творчество лучше, чем его современники. Мы собрали их воспоминания.

Иосиф Бродский

Зависимость реальности от стандартов, предлагаемых литературой, — явление чрезвычайно редкое. Стремление реальности навязать себя литературе — куда более распространенное. Все обходится благополучно, если писатель — просто повествователь, рассказывающий истории, случаи из жизни и т.п. Из такого повествования всегда можно выкинуть кусок, подрезать фабулу, переставить события, изменить имена героев и место действия. Если же писатель — стилист, неизбежна катастрофа: не только с его произведениями, но и житейская.

Сережа был прежде всего замечательным стилистом. Рассказы его держатся более всего на ритме фразы; на каденции авторской речи. Они написаны как стихотворения: сюжет в них имеет значение второстепенное, он только повод для речи. Это скорее пение, чем повествование, и возможность собеседника для человека с таким голосом и слухом, возможность дуэта — большая редкость. Собеседник начинает чувствовать, что у него — каша во рту, и так это на деле и оказывается. Жизнь превращается действительно в соло на ундервуде, ибо рано или поздно человек в писателе впадает в зависимость от писателя в человеке, не от сюжета, но от стиля.

Соломон Волков

Я бы сравнил Довлатова с Высоцким, популярность которого была «от пионеров до пенсионеров», причем в самых разных кругах общества. Последними признали Довлатова те, кого в Америке называют «академиками», университетская профессура. Но в их кругу, конечно, популярность Довлатова не сравнится с таковой Бродского или даже Пригова, Сорокина и Пелевина. С Довлатовым происходит то, что Саша Генис обозначил так: «То, что трудно читается, легко объясняется, и наоборот».

Анатолий Найман

Он производил впечатление человека, которому доступно все, чего он ни пожелает: любая дружба, любая ответная влюбленность, свобода, деньги, элегантный костюм, беспредельная сила, любой талант. В действительности, однако, дела обстояли не так роскошно. Денег практически не было, влюблялись не только в него, друзьями становились, пусть на несколько дней, люди, которых он не знал по имени. Даже сила оказывалась достаточной лишь для перемещения в пространстве одного его могучего тела, и когда он помогал переезжать на новую квартиру моему брату, в ход пошли валидол и система длительных перекуров.

И талант. Он был наглядно талантлив, бесспорно талантлив, талантливо талантлив. Из всех своих возможностей проявить талант он выбрал литературу. Потому что это занятие ему в общем нравилось, потому что он литературу обожал, и еще потому, что талантливый человек, не привязавший себя ни к одному из предлагаемых ему стойл, считается «погубившим свой талант». Он был много одаренней писателя Довлатова, хотя он мог предъявить свои достижения «по гамбургскому счету» и в литературе. Подозреваю, что писательство было для него еще и средством отгородиться от порядков и людей, так или иначе терзающих каждого. Он был ранимый человек и своими книгами защищался, как ширмой. В конце концов всякая ширма берет на себя функции стены, как всякая маска — лица. Он ее украшению и укреплению отдавал почти все силы, публика таким его и воспринимала, таким и судила. Но жить ему было настолько же неуютно, как тем из нас, кто пользуется любой возможностью эту неуютность подчеркнуть и свою позицию отчужденности, то есть другую ширму, продемонстрировать.

Евгений Рейн

Он какое-то время в эмиграции писал на русские, советские темы, а потом остановился и долго не писал вообще. И это был мучительный для него период. Потом Серёжа написал два или три небольших и не самых удачных рассказа из эмигрантской русской жизни. Советский, русский материал был исчерпан, а на американские темы он писать не хотел или не мог — в общем, перед концом он был в ужасной депрессии, сильно пил.

Александр Генис

По-моему, Довлатов, заново открывший «средний штиль» Ломоносова, и сам не заметил совершённой им революции. Сергей просто физически не выносил, когда пишут «пах» вместо «пахнул», а за «представлять из себя» мог, как я выяснил, преследовать неделями.

Возделывая и пропалывая наш грамматический садик, Довлатов расчистил почву для всех. В «Новом американце» все стали взыскательными читателями других и настороженными писателями для себя. Боясь позора, мы, готовые отвечать за каждое лишнее, неточное или скучное слово, писали, озираясь, как в тылу врага.

Валерий Попов

Если ему не хватало жизни, он создавал искусственное поле напряжения, переживания. Проклятье писателя в том, что лоб себе разобьет, но историю расскажет. Осторожность тут неуместна. Кровь — и есть чернила. Он кровью писал. Своей и чужой тоже, потому что чужая кровь тоже на нем, он «вырезал» образы из окружающих. Начиная с образа собственного отца — и его он не пожалел «ради красного словца». В его руках все становилось ярче, интереснее, литературнее — и страшней. И с этим приходится смириться

Лев Лосев

Довлатов знал секрет, как писать интересно. То есть он не был авангардистом. После многих лет приглядывания к литературному авангарду я понял его главный секрет: авангардисты — это те, кто не умеет писать интересно. Чуя за собой этот недостаток и понимая, что никакими манифестами и теоретизированиями читателя, которому скучно, не заставишь поверить, что ему интересно, авангардисты прибегают к трюкам. Те, кто попроще, сдабривают свои сочинения эксгибиционизмом и прочими нарушениями налагаемых цивилизацией запретов. Рассчитывают на общечеловеческий интерес к непристойности. Те, кто неначитанней, посмышленее, натягивают собственную прозу на каркас древнего мифа или превращают фабулу в головоломку. Расчет тут на то, что читателя увлечет распознавание знакомого мифа в незнакомой одежке, разгадывание головоломки. И этот расчет часто оправдывается. Чужое и общедоступное, не свое, не созданное литературным трудом и талантом, подсовывается читателю в качестве подлинного творения. Это можно сравнить с тем, как если бы вас пригласили на выступление канатоходца, а циркач вместо того, чтобы крутить сальто на проволоке, разделся догола и предложил вам полюбоваться своими приватными частями. Или вместо того, чтобы ходить по проволоке, прошелся бы по половице, но при этом показывая картинки с изображениями знаменитых канатоходцев.

eksmo.

Один наш приятель всю жизнь мечтал стать землевладельцем. Он восклицал:
— Как это прекрасно — иметь хотя бы горсточку собственной земли!
В результате друзья подарили ему на юбилей горшок с цветами.
("Записные Книжки")

Девушка-экскурсовод ела мороженое в тени. Я шагнул к ней:
— Давайте познакомимся.
— Аврора, — сказала она, протягивая липкую руку.
— А я, — говорю, — танкер Дербент. Девушка не обиделась.
— Над моим именем все смеются. Я привыкла... Что с вами? Вы красный!
— Уверяю вас, это только снаружи. Внутри я — конституционный демократ.
— Нет, правда, вам худо?
— Пью много... Хотите пива?
— Зачем вы пьете? — спросила она. Что я мог ответить?
— Это секрет, — говорю, — маленькая тайна...
("Заповедник")

«Сцена в больнице. Меня везут на процедуру. На груди у меня лежит том Достоевского. Мне только что принесла его Нина Аловерт. Врач-американец спрашивает:

Что это за книга?

Достоевский.

- «Идиот»?

Нет, «Подросток».

Таков обычай? - интересуется врач.

Да, - говорю, - таков обычай. Русские писатели умирают с томом Достоевского на груди.

Американец спрашивает:

Ноу Байбл? (Не Библия?)

Нет, - говорю, - именно том Достоевского.

Американец посмотрел на меня с интересом».

Сергей Довлатов, «Соло на ундервуде»

— Это не ваше — "К утру подморозило..."?
— Нет, — говорил я.
— А это — "К утру распогодилось..."?
— Нет.
— А вот это — "К утру Ермил Федотович скончался..."?
— Ни в коем случае.
— А вот это, под названием "Марш одноногих"?
— "Марш одиноких", — поправил я. Он листал рукопись, повторяя:
— Посмотрим, что вы за рыбак... Посмотрим... И затем:
— Здесь у вас сказано: "...И только птицы кружились над гранитным монументом..." Желательно знать, что характеризуют собой эти птицы?
— Ничего, — сказал я, — они летают. Просто так. Это нормально.
— Чего это они у вас летают, — брезгливо поинтересовался редактор, — и зачем? В силу какой такой художественной необходимости?
— Летают, и все, — прошептал я, — обычное дело...
— Ну хорошо, допустим. Тогда скажите мне, что олицетворяют птицы в качестве нравственной эмблемы? Радиоволну или химическую клетку? Хронос или Демос?
От ужаса я стал шевелить пальцами ног.
— Еще один вопрос, последний. Вы — жаворонок или сова?
Я закричал, поджег бороду редактора и направился к выходу.
("Хочу быть сильным")

Вообще я уверен, что нищета и богатство — качества прирожденные. Такие же, например, как цвет волос или, допустим, музыкальный слух. Один рождается нищим, другой — богатым. И деньги тут фактически ни при чем. Можно быть нищим с деньгами. И — соответственно — принцем без единой копейки.
Я встречал богачей среди зеков на особом режиме. Там же мне попадались бедняки среди высших чинов лагерной администрации...
Бедняки при любых обстоятельствах терпят убытки. Бедняков постоянно штрафуют даже за то, что их собака оправилась в неположенном месте. Если бедняк случайно роняет мелочь, то деньги обязательно проваливаются в люк.
А у богатых все наоборот. Они находят деньги в старых пиджаках. Выигрывают по лотерее. Получают в наследство дачи от малознакомых родственников. Их собаки удостаиваются на выставках денежных премий...
("Иностранка")

Джаз — это стилистика жизни... Джазовый музыкант не исполнитель. Он — творец, созидающий на глазах у зрителей свое искусство — хрупкое, мгновенное, неуловимое, как тень падающих снежинок... Джаз — это восхитительный хаос, основу которого составляют доведенные до предела интуиция, вкус и чувство ансамбля... Джаз — это мы сами в лучшие наши часы. То есть, когда в нас соседствует душевный подъем, бесстрашие и откровенность...
("Довлатов и окрестности")

Отправными точками для художественного повествования Сергея Довлатова послужили произведения Солженицина и Шаламова («Письмо издателю»).

«Зона» писателя выстроена как философский очерк, развивающий идеи парадоксального современного миро устройства. «Зона» раскинулась по обе стороны лагерных заборов», «… лагерь представляет собой довольно точную модель государства. Причем именно Советского государства». В лагере имеется политический режим (правила внутреннего распорядка), народ (заключенные), милиция (охрана). Там есть партийный аппарат, культура, индустрия. Есть все, чему положено быть в государстве».

Мир довлатовской «зоны» был ужасен. В этом мире убивали за пачку чая. Но жизнь продолжалась. Более того, здесь сохранялись обычные жизненные пропорции. Соотношение добра и зла, горя и радости - оставалось неизменным.

Надзиратель Сергей Довлатов признает, что «советская тюрьма - одна из бесчисленных форм тирании. Одна из форм тоталитарного всеобщего насилия». Однако, тем жизненнее становится театр абсурда - кульминация произведения, где роли Ленина и Дзержинского исполняют опасный рецидивист Гурин и осужденный Цуриков по прозвищу Мотыль.

Складывается ощущение, что художественный текст автора соткан из органумов и диафоний, т.е. двухголосий, мира «воли» и мира зоны», которые по сути ничем не отличаются. Вот одна наиболее яркая:

«Рисуешь на скале бизона - получаешь вечером жаркое». Автор проводит аналогию с лагерной живописью («лагерные портреты необычайно комплиментарны»). «На воле так изображают крупных партийных деятелей» - пишет Довлатов. Согласимся, что между «формулой бизона» и современной масс-медиа можно уверено ставить знак равенства.

Но есть красота и в лагерной жизни. Одно из восхитительных украшений - затейливый, картинно живописный, орнаментальный и щеголеватый язык. Лагерная речь помогает выжить героям Довлатова.

Лагерный монолог здесь - это законченный театральный спектакль. Это балаган, яркая, вызывающая и свободная творческая акция (Д.С.Лихачев).

Речь бывалого лагерника заменяет ему все привычные гражданские украшения. А именно - прическу, заграничный костюм, ботинки, галстук и очки. Более того - деньги, положение в обществе, награды и регалии. Хорошая лагерная речь является в лагере преимуществом такого же масштаба, как физическая сила. Хороший рассказчик на лесоповале значит гораздо больше, чем хороший писатель в Москве.

В лагере еще жива форма словесного поединка: «Что там у вас за дела? Поганку к юбилею заворачиваете?». Автор часто наблюдал эти бои - с разминкой, притворной апатией и внезапными фейерверками убийственного красноречия. С отточенными формулировками на уровне Крылова и Лафонтена:

«Волк и меченых берет…»

В лагере не клянутся родными и близкими. тут не услышишь божбы и многословный заверений. тут говорят:

Клянусь свободой!

Кстати о свободе. Исповедуя свой кодекс чести, герой Довлатова также может оказаться свободным за решеткой, как, например, рецидивист Кунцов (двойник Алиханова).

«Год назад… Фидель за какую-то провинность остановил этап. Сняв предохранитель, загнал колонну в ледяную речку. Зеки стояли молча, понимая, как опасен шестизарядный АКМ в руках неврастеника и труса.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Федеральное государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования

«Челябинская государственная академия культуры и искусств»

Факультет информационных ресурсов и технологий

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

По курсу «История отечественной литературы»

Феномен прозы Сергея Довлатова

Челябинск 2012

Введение

Заключение

Введение

«Проза Довлатова действительно образец той массовой культуры, которую так часто презирают в России. Я бы сказал, что это самый достойный образец из всех, которыми может похвастаться сегодня русская литература. Уверен, что Сергея такой титул -- автор массовой литературы -- нисколько бы не покоробил. Он любил быть популярным, был им и будет», - писал о Сергее Довлатове Александр Генис. Подтверждением популярности С. Довлатова в нашей стране и за рубежом является огромное количество критической и научной литературы, обилие мемуаров, специальных статей, рецензий, сайтов, а также заметно выросшее в последние годы количество переизданных сборников, собраний сочинений.

«Заповедник», «Зона», «Иностранка», «Наши», «Чемодан» - эти и другие удивительно смешные и пронзительно печальные довлатовские вещи давно стали классикой. Его произведения переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Такое вполне соразмерное достоинствам писателя внимание обусловлено несколькими причинами: масштабом его художественного дарования, стилевым своеобразием произведений, оригинальностью.

Сергей Довлатов родился в 1941 г. в Уфе, в семье театрального режиссёра и литературного корректора. С 1944 года жил в Ленинграде. В 1959 году поступил на отделение финского языка филологического факультета Ленинградского государственного университета и учился там два с половиной года. Из университета был исключён за неуспеваемость. Затем три года армейской службы во внутренних войсках. Вернувшись, Довлатов поступил на факультет журналистики ЛГУ, писал рассказы.

С сентября 1972 до марта 1975 года жил и работал в Эстонии. В своих рассказах, вошедших в книгу «Компромисс», Довлатов описывает истории из своей журналистской практики в качестве корреспондента «Советской Эстонии», а также рассказывает о работе редакции и жизни своих коллег-журналистов.

В 1975 году вернулся в Ленинград. Работал в журнале «Костёр». Писал прозу. Журналы отвергали его произведения. Рассказ на производственную тему «Интервью» был опубликован в 1974 году в журнале «Юность». Довлатов публиковался в самиздате, а также в эмигрантских журналах «Континент», «Время и мы». В 1976 г. был исключен из Союза журналистов СССР.

В 1978 году из-за преследования властей Довлатов эмигрировал из СССР, поселился в Нью-Йорке, где стал главным редактором еженедельной газеты «Новый американец». Газета быстро завоевала популярность в эмигрантской среде. Одна за другой выходили книги его прозы. К середине 1980-х годов добился большого читательского успеха, печатался в престижных журналах «Партизан Ревью» и «The New Yorker». За двенадцать лет эмиграции издал двенадцать книг в США и Европе. В СССР писателя знали по самиздату и авторской передаче на радио «Свобода». До признания своего таланта на родине писатель не дожил всего пару месяцев. Сергей Довлатов умер в Нью-Йорке от инфаркта в карете «скорой помощи» по дороге в госпиталь.

Творчество Сергея Донатовича Довлатова - одно из самобытных явлений русской литературы конца XX столетия. Его писательская художественная манера отмечена особым вниманием как со стороны читательской аудитории, так и со стороны отечественной и зарубежной критики. «Он пишет легко и живо, дает достоверное представление о советской жизни 60-х и 70-х годов, освещая ее в метко схваченных эпизодах, основанных на собственном опыте», - так оценивает произведения Довлатова немецкий литературовед Вольфганг Казак.

Писатель всегда жестоко иронизировал по поводу интеллектуального снобизма. Язык Сергея Довлатова предельно прост и бесхитростен. Его произведения читаются на одном дыхании. Это еще одна существенная причина его необыкновенной популярности в настоящее время. Но в этом кроется и опасность. Благодаря этой простоте Довлатова могут принять за обыкновенного юмориста, счесть его творчество поверхностным и легковесным, не заметить его продуманную позицию. Отнестись к нему не всерьез. В этом и заключается необычность, феноменальность довлатовской прозы - в глубокой смысловой наполненности, скрытой за внешней простотой.

1. Cпецифика произведений С. Довлатова

В самой основе всех своих произведений Довлатов излагал факты и события из своей биографии. «Зона» - это записки лагерного надзирателя, которым служил в армии Довлатов. «Компромисс» - это уже история эстонского периода его жизни, тут впечатления от работы журналистом в газете. «Заповедник» - это претворенный в горькое, ироничное повествование собственный опыт работы экскурсоводом. «Чемодан» - книга о вывезенном за рубеж нашей страны житейском скарбе, зарисовки о питерской юности. «Ремесло» - это скорее заметки «литературного неудачника». Но книги Довлатова не везде документальны, продуманный и созданный в них жанр сам писатель позже называл «псевдодокументалистикой». Довлатов не преследовал документальность, а «ощущение реальности», постоянной узнаваемости описанных ситуаций в творческом «документе». Довлатов в своих новеллах точно передает свой стиль жизни и мироощущение того поколения 1960-х годов, всю атмосферу богемных собраний на питерских и московских кухоньках, абсурд советской современности, мытарства российских эмигрантов в США.

Довлатов называл себя не писателем, а рассказчиком, то есть тем, кто рассказывает о жизни людей. А вот писатель, по мнению Довлатова, пишет о том, ради чего люди живут. Поэтому, став рассказчиком, он рвет с уже существующей традицией и уклоняется от обязательных для русского литератора решения нравственных и этических задач. Как-то раз он сказал, что русская литература берет на себя интеллектуальную трактовку мира, подобно философии, и берет на себя духовное и нравственное воспитание народа, подобно религии. Довлатову же больше всего нравилось то, что было самой литературой - немного текста, из-за которого мы печалимся или радуемся. Писатель ценил именно само рассказывание и получал от написания огромное удовольствие.

Это писатель - минималист, настоящий мастер сверхкороткой формы: рассказа, анекдота, бытовой зарисовки, афоризма. Его стилю присущ лаконизм, чуткое внимание к художественной детали, постоянная разговорная интонация. А вот характеры героев в его произведениях обычно проявлялись в мастерски построенных диалогах. Довлатов тщательно работал над каждой фразой, над каждым словом. Он часто повторял: «Сложное в литературе намного доступнее простого». В рассказах «Зона», «Заповедник», «Чемодан» автор пытался вернуть слову утраченное им содержание. Простота и ясность довлатовского высказывания - плод громадного мастерства, прекрасной словесной выделки. И, на первый взгляд, простые и понятные высказывания на самом деле являются итогом огромного и кропотливого труда писателя. Поэтому критики называли его «трубадуром отточенной банальности».

Так как Довлатов избрал себе позицию рассказчика, то он мог себе позволить уходить от оценок. Никогда не выносил приговор героям своих произведений и не давал нравственную оценку человеческим отношениям и поступкам. У Довлатова все равны: охранник и заключенный, злодей и праведник. Автор тесно переплел смешное и трагическое, абсурдное и комическое, юмор и иронию.

Нравственность своих рассказов Сергей Довлатов передавал через восстановление нормы, пытаясь вызвать у всех читателей ощущение этой самой нормы. Самым серьезным ощущением, которое было связано с тем временем, было ощущение абсурда, когда «сумасшествие» было нормальным явлением. Об этом Довлатов рассказал американцу Джону Глэду, исследователю русской литературы. Например, в «Заповеднике» можно прочитать такие строки: «Я шел и думал - мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда». В своих произведениях Довлатов писал об абсурдных ситуациях, но не потому, что он любил абсурд. Герой Довлатова, при всей своей абсурдности не перестает быть нормальным, гармоничным, действительным.

В произведениях Сергея Довлатова нет морализации и нравоучений. Автор лишь задает вопросы, но не ставит своей целью ответить на них. «Рассказы Довлатова не объясняют жизнь, а покорно следуют за ней», - как писал Александр Генис. Однако именно это отталкивает некоторых читателей, воспринимающих подобную литературу как не имеющую смысловой подоплеки.

2. Восприятие читателями творчества С. Довлатова

Алексей Зверев упоминал реакцию зрительного зала на концерте популярного чтеца, который включил в программу отрывок из довлатовской «Зоны», сцену лагерного спектакля «Кремлевские звезды». Эти несколько страниц читались под несмолкающий хохот. Он продолжался и дальше, когда уголовники-актеры вместе с уголовниками-зрителями поют «Интернационал», а у рассказчика, по собственному признанию, сжимается горло, потому что он впервые «ощутил себя частью моей особенной, небывалой страны». Публика таких ощущений явно не испытывала. Никакой сближенности, слитности. Происходящее воспринималось как паноптикум, как ярмарочный балаган, где едва узнаешь предметы в искривленных зеркалах.

Как бы скептично Довлатов ни оценивал свои наблюдения, раз за разом именуя их элементарными, тривиальными и т.п., репутация сочинителя, у которого нечего искать нетрафаретных понятий о жизни, создана прежде всего критикой. А еще больше -- публикой, настроенной замечать у него не размышление, не печаль, даже не дар наблюдательности, но исключительно смех, причем уж точно не омраченный горестными заметами. Просто смех и ничего другого.

Тут происходит довольно частая ошибка, когда за жанром перестают распознавать литературу.

3. Анализ рассказа «Поплиновая рубашка»

довлатов рассказ проза рубашка

Попробуем на примере рассказа «Поплиновая рубашка» из книги «Чемодан» показать, какой смысл может быть скрыт за внешней простотой.

Как и все произведения Довлатова, этот рассказ максимально приближен к разговорной речи. Владимир Ронкин отмечал, что для произведений С. Довлатова, ориентировавшегося в своем творчестве на непринужденность и даже некоторую интимность устной беседы, характерна литературная имитация особенностей устной спонтанной речи. Нельзя не заметить своеобразность, соответствующую экспрессивность синтаксиса: множество неполных предложений, парцелляция. («И вот раздается звонок. На пороге - молодая женщина в осенней куртке. По виду - школьная учительница, то есть немного - старая дева. Правда, без очков, зато с коленкоровой тетрадью в руке».) Большое количество рядов однородных членов предложения. («За эти годы влюблялись, женились и разводились наши друзья. Они писали на эту тему стихи и романы. Переезжали из одной республики в другую. Меняли род занятий, убеждения, привычки. Становились диссидентами и алкоголиками. Покушались на чужую или собственную жизнь».)

В тексте присутствует просторечная и даже грубая лексика.

- Оборотень, - кричал Леонид, - золоторотец, пьяный гой!

- Заткнись, жидовская морда! - отвечал Савелий.

Рассказ производит впечатление простой жизненной истории, поведанной кому-то в дружеском разговоре, напоминает исповедь. Он абсолютно не замысловат. Часто встречающаяся ирония делает его похожим на простую сатиру, памфлет. («Только у дверей сидел орденоносец Решетов, читая книгу. По тому, как он увлекся, было видно, что это его собственный роман».) Однако обратимся к смысловому подтексту произведения.

Мотив рассказа - лень и равнодушие. С этого и начинается повествование: «Это безумие - жить с мужчиной, который не уходит только потому, что ленится...» Сразу становится ясно, что речь пойдет о губительной лени, которая может ломать людям жизнь. Она доходит до абсурдной невнимательности к себе, своему внешнему виду. Герой же называет свою лень попыткой избегать ненужных забот. Корни его лени уходят в детство. Еще маленьким он был готов терпеть что угодно, лишь бы его оставили в покое. С возрастом эта лень сказалась на всем образе жизни героя и его судьбе. Он из стремления к покою лишил себя возможности испытывать чувства, счастливой семейной жизни и, в конце концов, семьи.

Параллельно с самого начала проскальзывают намеки на ужасы тоталитарного режима. «Она все делала невнимательно, потому что боялась ареста». Описание выборов, отношение героев к этому процессу, упоминание портрета Солженицына - небольшие детали полностью воссоздают атмосферу советской реальности.

Герою кажется, что его жена похожа на него, так же, как и он, равнодушна ко всему и стремится к покою. Он видит в ней отражение себя, говорит: «Так неужели мы похожи?» Их отношения он называет «взаимной обособленностью и равнодушием к жизни». Однако в отличие от героя Лена, его жена, способна совершать поступки. Ее отстраненность от жизни вызвана скорее извечной печалью, которую заметил герой на всех ее фотографиях, нежели равнодушием. С самого начала, с момента их встречи она решается на некие действия, делает выбор, тогда как герой только плывет по течению. Лена решила пренебречь своими обязанностями, лишилась должности, оставшись с героем. Незаметно для непутевого мужа она меняла место работы, выучилась. Елена Борисовна вероятно испытывала к мужу несколько более глубокие чувства, чем он. И для героя, для которого вся их семейная жизнь казалась чем-то несерьезным, был потрясением тот факт, что его жена вложила в свой альбом его фотокарточку. Ее внимание к нему, некое проявление нежности было неожиданным, ведь он считал, что их равнодушие взаимно. Потому и багровели его щеки. «Если я впервые это чувствую, то сколько же любви потеряно за долгие годы?» - думает герой. И казалось бы, должен сделать соответствующие выводы, поменять отношение к жене и жизни в целом. Но испугавшись дальнейших еще больших потрясений, он просто живет дальше, открещивается от мыслей об этом. «Если у меня сейчас трясутся руки, что же будет потом?» Вот и губительная лень, которая не сводится к простому нежеланию лишних забот, а приводит к атрофии чувств. Обломовская лень, мешающая движениям души. И это уже литературный подтекст - отсылка к роману Гончарова.

Елена повторяет действия Ольги Ильинской: решает покинуть страну и, вместе с тем, мужа. Однако это не значит, что она абсолютно равнодушна к нему. И ее прощальный жест - импортная поплиновая рубаха, вынесенная в заголовок - говорит сам за себя. Все-таки покупка на оставшиеся, стало быть, последние деньги дорогой подарок мужу, которого она оставляет, свидетельствует о ее добром отношении к супругу.

Герой теряет вместе с семьей все. И подаренная рубашка ему не нужна, так как некуда в ней пойти. Он остается ни с чем, лишается всего благодаря своему равнодушию и лени. Ведь он тоже мог поехать с женой, но не решился вовремя и не мог понять, как решилась она. Довольно четкая параллель с романом Гончарова «Обломов» подчеркивает моральную составляющую произведения. Несмотря на то, что главный герой - литератор, его жена производит впечатление более образованного человека. Она говорила с ним о литературе, тогда как он просто поддакивал, создавал видимость собственной начитанности. Тем же он занимался и в ресторане, пытаясь демонстрировать свою причастность к известным литераторам. Все это лишает читателя веры в его талант. И вся его жизнь, его мечты, стремления, о которых он говорит как будто с гордостью, видятся никчемными. И финал рассказа подтверждает эту никчемность, ведь герой не сумел ничего ни создать, ни сохранить.

Также в ходе повествования встречаются несколько самостоятельных эпизодов, каждый из которых несет собственную мораль, или даже совсем маленьких отступлений. Например, упоминание о прежнем большом количестве знаменитостей в Ленинграде, из которого одних расстреляли, а другие уехали в Москву. Это опять же отсылка к политической теме. Или рассказы о литераторах, присутствующих в ресторане. Это и история карьериста Данчковского, пишущего на заказ и вместе со своим братом отказавшегося от своих корней. И описание орденоносца Решетова, зачитавшегося по-видимому собственным романом. Каждый из таких эпизодов характеризует какой-то свойственный людям того времени порок, а значит и всю эпоху.

Таким образом, мы видим, что перед нами не просто жизненная история или сатирическое изображение советской реальности. В рассказе множество подтекстов, скрытых за мелкими эпизодами и деталями. Литературная аллюзия к «Обломову» Гончарова увеличивает смысловую наполненность рассказа. Вспоминая о судьбе Ильи Обломова, читатель глубже задумывается над долей героя Довлатова, причинами, по которым он лишился всего, и мотивами его апатии и равнодушия. Стоит также заметить, что герой несколько раз назвал себя «особым человеком», объясняя этим пренебрежение к «бессмысленным действиям». Обломов же мотивировал свою бездеятельность стремлением сохранить чистоту своей души. Это еще одна параллель между двумя литературными героями.

Ясно видится политическая направленность произведения. Критикой режима, описанием его многочисленных изъянов и приспособленчества к нему многих людей пропитан весь рассказ. Это как бы фоновый смысловой оттенок. Основная же проблема данного текста - личное отношение человека к происходящему вокруг, в частности к близким людям.

Ранчин А. М. писал о произведениях Сергея Довлатова: «Как известно, сказка - ложь, да в ней намек. Рассказ Довлатова - вроде бы, как бы быль. Но он таит не один «намек», в его ткань искусно вплетено множество самых разных смыслов». Анализируя рассказ «Шоферские перчатки» из книги «Чемодан», этот исследователь отмечал наличие отсылки к «Медному всаднику» Пушкина. То есть мы можем сделать вывод о том, что для произведений Довлатова характерны параллели с классическими текстами. Разумеется, такие параллели обуславливают наличие в довлатовских книгах глубокого подтекста, касающегося многих проблем.

Заключение

Итак, на примере рассказа Сергея Довлатова «Поплиновая рубашка» из книги «Чемодан» мы доказали смысловую наполненность текста, внешне очень простого и незамысловатого. За просторечием лексики, за организацией текста, приближенной к разговорной речи, за несложным сюжетом кроется не один повод к размышлениям, не один смысл. Нужно также помнить о том, что простота языка Довлатова достигнута нелегким путем. Как писал Александр Генис: «Простота Довлатова -- не изначальна, она является результатом вычитания, продуктом преодоления сложности». Следовательно, она сама является средством передачи определенного смысла, идеи. Иначе автор не возводил бы ее в свою конечную цель, не оттачивал бы свои тексты, отсекая все ненужное.

Подтвердив наличие глубокого смысла в легко читаемых произведениях, популярность которых так высока в настоящее время, мы проиллюстрировали феномен прозы Сергея Довлатова. В стремлении к простоте он достиг такого уровня, что за этой простотой некоторые читатели могут не заметить глубины произведения. Это указывает на необыкновенный талант писателя, его большое мастерство.

Список использованной литературы

1. Арьев, А. История рассказчика // Сухих, И. Сергей Довлатов: время, место, судьба. СПб.: РИЦ «Культ-информ-пресс», 1996. 315 с.

2. Генис, А. На уровне пустоты / А. Генис // Звезда. 1994. № 3. С. 125-131.

3. Зверев, А. Шаг от парадокса к трюизму / А. Зверев // Стрелец. 1995. № 1. С. 33-35.

4. Курганов, Е. Сергей Довлатов и линия анекдота в русской прозе // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба / сост. А.Ю. Арьев. СПб.: Звезда, 1999. 320 с.

5. Ранчин, А.М. Как сшиты «Шоферские перчатки»: некоторые наблюдения над поэтикой Сергея Довлатова / А.М. Ранчин // Литература - Первое сентября. 2002. № 10. С. 14-15.

6. Ронкин, В. Аналитичность идиостиля Сергея Довлатова // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба / сост. А.Ю. Арьев. СПб.: Звезда, 1999. 320 с.

Размещено на Allbest.ru

Подобные документы

Маленький человек в литературе шестидесятых годов. Сосуществование двух миров: вечного и повседневного в творчестве Довлатова. Отношение писателя к герою и стилю, его жизни, в отношении к тексту и читателю. Стилевые особенности прозы Сергея Довлатова.

дипломная работа , добавлен 21.12.2010


Историческое положение в России во второй половине XX века - в период жизни Сергея Довлатова. Свобода Сергея Довлатова в определении себя как "рассказчика". Права и свободы героя в прозе писателя, довлатовская манера умолчания и недоговоренности.

курсовая работа , добавлен 20.04.2011


Изучение биографии и личности Сергея Довлатова через призму восприятия его современников. Композиционно-синтаксические средства выражения литературной кинематографичности идиостиля автора. Реализация монтажного принципа повествования в сборнике "Чемодан".

курсовая работа , добавлен 22.06.2012


Нарратология как составляющая прозы Довлатова. Изучение имплицитности нарратора в повести "Иностранка". Мемуарность семантического пространства в "Ремесле". "Комедия строгого режима" как социально-политический фарс и первая попытка экранизации писателя.

дипломная работа , добавлен 02.06.2017


Исследование вещного портрета повествователя-рассказчика. Определение субъектно-функционального статуса предметного мира сборника рассказов Довлатова "Чемодан". Характеристика вещи, как средства создания предметного мира в художественном произведении.

дипломная работа , добавлен 24.05.2017


Своеобразие ритмической организации тургеневского повествования. Структурно-семантический подход к исследованию особенностей поэтического и прозаического типов художественной структуры. Переходные формы между стихом и прозой. Ритм художественной прозы.

статья , добавлен 29.07.2013


Изучение литературного процесса в конце XX в. Характеристика малой прозы Л. Улицкой. Особенности литературы так называемой "Новой волны", появившейся еще в 70-е годы XX в. Своеобразие художественного мира в рассказах Т. Толстой. Специфика "женской прозы".

контрольная работа , добавлен 20.01.2011


Встреча с А. Блоком в 1915 году, появление в печати первых стихов Сергея Есенина. Установление контактов с социал-демократическими кругами. Независимость молодого поэта в литературно-художественной и эстетической позиции. Поездка С. Есенина на Кавказ.

презентация , добавлен 10.12.2010


Проблема становления и эволюция художественного стиля А. Платонова. Систематизация исследований посвященных творчеству А. Платонова. Вопрос жизни и смерти – это одна из центральных проблем всего творчества А. Платонова. Баршт К.А. "Поэтика прозы".

реферат , добавлен 06.02.2009


Мир народнопоэтических образов в лирике Сергея Есенина. Мир русского крестьянства как основная тематическая направленность стихотворений поэта. Крах старых патриархальных устоев русских деревень. Образность и мелодичность творчества Сергея Есенина.