Образ странствующего героя в произведениях отечественной литературы. Самые знаменитые литературные путешественники Несколько интересных сочинений

АННОТАЦИЯ

В статье предпринята попытка систематизации образов путешественника в русской литературе по тематическому признаку, обусловленному спецификой освоения пространства. Показано, что двумя продуктивными формами реализации идеи путешествия выступает эксплицитно маркированное перемещение и иллюстрация сюжетов нравственного развития персонажа.

ABSTRACT

An attempt of systematization of traveler’s characters in the Russian literature on the thematic sign caused by specifics of development of space is made in the article. It is shown that explicitly marked movement and an illustration of plots of moral development of the character acts as two productive forms of implementation of the idea of a travel.

Изучение типологии текстов с сюжетом путешествия, воплощенных в различных формах, – одно из динамично развивающихся направлений современного литературоведения. Предметом интересов исследователей становятся как канонические текстовые структуры, так и свободные жанровые образования. Отказ от исключительно жанрового контекста интерпретации путевой литературы позволяет рассматривать ее в контексте художественных универсалий – прежде всего как ситуацию путешествия, желание или необходимость движения, внешнего или внутреннего.

Д. Н. Замятин подчеркивает, что «путешествие способствует созданию целенаправленных географических образов, в структуре которых доля физико- и экономико-географической информации, статистических сведений и т.д. меньше культурных, эмоциональных, психологических элементов и связей, что ведет к “выпуклости”, рельефности, усложненной морфологии образа местности, страны, региона, через которые лежит путь» .

Н. В. Черепанова, анализируя путешествие как феномен культуры, подчеркивает, что это «перемещение (реальное или виртуальное) в чужое культурное пространство с целью выхода за пределы наличного бытия для познания себя и мира повседневности Другого» . Размышляя о путешествии как мифологической структуре, К. Воглер отмечает, что «путешествие героя – модель, которая распространяется не только на параметры, характеризующие нашу действительность. Кроме всего прочего, она отражает процесс создания мифологического путешествия как необходимой части истории» . Интерпретация идеи странствования как своеобразного духовного квеста не нова, но попытка наложить разнообразные сюжеты путешествий на закономерности внутренней эволюции персонажа может породить развернутую типологию образных систем художественного произведения.

Итак, homo peregrinus, человек путешествующий. В одном из наших исследований предлагается классификация текстов путешествий в зависимости от объекта, субъекта и объекта перемещения – эта простая формула не исчерпывает всех их разновидностей, но актуализирует идею пространственного перемещения как маркера «деятельности» персонажа. Этот аспект выступал системообразующим вплоть до середины XVIII века, когда Л. Стерн задает новый вектор для всех, кто отправляется из пункта А в пункт Б – теперь это не столько детальное описание увиденного, сколько передача разнообразных проявлений эмоционального состояния субъекта путешествия.

Типология путешественников в русской литературе детерминирована закономерностями историко-литературного процесса и экстралитературными факторами. Д. Н. Замятин отмечает, что «посредством литературных произведений (и текстов, ставших таковыми) Россия осознавала и осмысляла огромные, слабо освоенные пространства» .

При первом приближении даже традиционный стадиальный подход к систематизации историко-литературного процесса оказывается весьма плодотворным. Так, путешественник Древней Руси – это, прежде всего, смиренный и восхищенный созерцатель хождения или дотошный и ответственный составитель статейного списка или землепроходческой скаски.

Ситуация (за вычетом истории Афанасия Никитина) не меняется вплоть до начала XVII века, эпохи русского ренессанса, когда, как подчеркивает О. В. Творогов, «происходит открытие человеческого характера во всей его сложности, противоречивости и изменчивости» .

Образ путешественника становится более сложным и реализуется на персональном уровне: так, например, в повести о Савве Грудцине пространственное перемещение хоть и является прямым детерминантом описываемых событий, но не является их смысловым центром; судьба мятежного протопопа Аввакума становится попыткой измерить бескрайнее пространство России в ее трагической противоречивости.

Путешественник петровской эпохи – человек новой формации. Переживая трагический разрыв с многовековыми традициями и устоями, отринутыми в пользу европейской модели развития, герои своего времени стремятся мыслить актуальными категориями: в петровских повестях сюжетная составляющая путешествия выполняет две функции – непосредственную фабульную и идеологическую. Европа видится тем идеальным пространством, освоение которого обеспечивает сопричастность новым имперским ценностям.

Затем появляется иной путешественник:

• студент-стажер, который едет в Европу за систематическим образованием (Г. У. Райзер, Д. И. Виноградов и др.);
• ученый, описывающий академическую экспедицию, в которой он принимает участие (Л. Делиль, В. Беринг, Г.Ф. Миллер, С. П. Крашенниников);
• мореплаватель (Н. Полубояринов, Ю. Ф. Лисянский, И. Ф. Крузенштерн);
• участник военных действий (Ф. Ефремов, Р. М. Цебриков, П. А. Левашов);
• представитель образованного русского дворянства, путешествующий по Европе: (А. Г. Бобринский, П. А. Строганов, Ф. П. Лубяновский, Д. П. Горихвостов) .

На исходе столетия появляются женские записки о путешествиях (Е. Р. Дашкова, Е.П. Барятинская, А. И. Толстая), а также происходит неизбежный процесс олитературивания документальной модели (А. Н. Радищев, Д. И. Фонвизин, Н. М. Карамзин).

В литературе XIX века можно выделить две тематические группы текстов, содержащих сюжет о путешествии:

• эксплицитно маркированное перемещение (путешествие как основа сюжета, перемещение имеет физические, географические, темпоральные, пространственные, культурные приметы);
• путешествие как иллюстрация сюжета нравственного развития, его необходимая структурная составляющая (автор манифестирует динамику духовной эволюции героя через физическое перемещение).

В зависимости от типа сюжета выстраивается и определенный образ путешественника. В первом случае это непосредственный созерцатель, для которого фиксация реалий нового пространства не менее значима, чем рефлексия, причем речь идет как о документальном, так и литературном путешествии (от записок участников войны 1812 года и описаний паломничеств на Святую Землю до «Путешествия в Арзрум» А. С. Пушкина, «Поездки в Ревель» и кавказских повестей А. А. Бестужева-Марлинского). В середине столетия ведущим жанром становится очерк (В. П. Боткин, С. В. Максимов, Д. И. Стахеев, Н.М. Пржевальский) .

Во втором случае справедливо говорить об использовании ситуации реального или вымышленного путешествия для расширения емкости романного повествования (М. Ю. Лермонтов, Н. В. Гоголь, И. А. Гончаров) вплоть до фантастического (О. И. Сеньковский) – способы интерпретации сюжета практически неисчерпаемы.

На рубеже в первой половине XX столетия очерковую традицию внимательного наблюдателя продолжают В.В. Розанов, М.М. Пришвин, К. Г. Паустовский. Олитературенное путешествие обретает еще более разноплановые варианты реализации – в мифопоэтике символизма путешественник стремится через интенцию движения соединить два плана бытия – реальный и идеальный: так среди прочего воплощалась идея конструирования мира в процессе творчества (Н. С. Гумилев, А. Белый). Акмеизм, возвращая слову телесность, реанимирует идею предметного, синестетического восприятия пространства (О. Мандельштам). Д. Н. Замятин отмечает, что В. Хлебников «буквально поставил свою жизнь на географическую карту – случай геолитературы».

Сложность дальнейшей классификации связана не только с многообразием и динамикой смены историко-литературных сюжетов, но и с их максимальным тематическим разнообразием. Так, например, Т. Д. Савченко размышляет о кавказской теме в русской литературе XX столетия и намечает генетические связи с исконным представлением о путешествии как желании соприкоснуться с экзотическим (М. Горький, И. А. Бунин, А. И. Куприн, М. А. Булгаков, В. В. Маяковский, Г. Газданов, Л. Леонов).

Путешествие становится системообразующим мотивом творчества Б. Пастернака, М. Шолохова, В. Гроссмана, И. Бродского. Мотив пути в никуда – основа большинства утопий и антиутопий, жанра, чрезвычайно востребованного новой и новейшей русской литературой (Е.И. Замятин, А. В. Чаянов, Д. Л. Быков).

Иными словами, «человек путешествующий», один из системообразующих образов русской литературе, не только традиционно выступает непосредственным наблюдателем, но и последовательно транслирует нюансы духовного развития через освоение пространства.

1. Воглер К. Путешествие писателя. Мифологические структуры в литературе и кино. – М., 2015. – 476 с.
2. Замятин Д. Н. Образы путешествий: социальное освоение пространства // Социологические исследования. – 2002. – № 2. – С. 12–22.
3. Львова О. В. Рассказ о путешествии: формы литературной рецепции травелога // Филологические науки. Вопросы теории и практики. – Тамбов: Грамота. – 2016. – № 9. – Ч. 3. – С. 38–40.
4. Савченко Т. Д. Литература путешествий о Кавказе второй половины XX века: Дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. – Краснодар, 2009. – 202 с.
5. Стефко М. С. Европейское путешествие как феномен русской дворянской культуры конца XVIII – первой четверти XIX веков: Дис. … канд. истор. наук: 07.00.02. – М., 2010. – 245 с.
6. Творогов О. В. Литература Древней Руси: пособие для учителя. – М.: Просвещение, 1981. – 128 с.
7. Хайруллина О. Н. Очерк второй половины XIX века: жанрово-стилевая характеристика (на материале очерков о российском Дальнем Востоке): Дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. – Владивосток, 2001. – 172 с.
8. Черепанова Н. В. Путешествие как феномен культуры: Дис. канд. … филос. наук: 09.00.13. – Томск, 2006. – 20 с.

1. Путешествие-возвращение.
2. Путешествие-поиск.
3. Путешествие-служение.
4. Путешествие-искушение и путешествие-развлечение.
5. Путешествие-антипоиск.

Мотив путешествия — один из самых распространенных и древних в мировой литературе. Разумеется, это не случайно. В древности, когда еще не было современных средств коммуникации и связи, путешествие было одним из немногих способов расширить свой кругозор. В то же время военные походы и торговые караваны также подразумевали путешествие по суше или по морю. Однако существует еще одно измерение путешествия — символическое, философское. Человеческая жизнь — это тоже своего рода путешествие. А внимание авторов художественных произведений всегда было направлено на человеческую судьбу, на развитие личности и событий, влияющих на нее. Пестрая смена фона, оторванность героя от привычного образа жизни, драматичность ситуаций, заставляющих то и дело совершать выбор — все это представляет благодатное поле деятельности для тех, кто стремится показать-личность в развитии.

Нетрудно заметить, что в большинстве случаев путешествие героя — это не бессмысленное блуждание, а целенаправленное движение. Однако цель и Причины путешествия могут быть различными. Так, главный герой «Одиссеи» Гомера путешествует долгие годы не по своей воле, а из-за гнева Посейдона. Цель Одиссея — возвращение домой, то есть достижение блага. Следовательно, само путешествие выступает в качестве испытания героя. Но разве плохо жилось Одиссею у бессмертных богинь — Цирцеи и Калипсо? Почему герой все время стремится двигаться дальше? Повествуя о странствиях Одиссея, Гомер проводит идею о выборе и верности. На жизненном пути человек неизбежно подвергается искушениям, однако цель, если она выбрана верно, остается неизменной. Любовь к родине и своей жене Одиссей ставит выше, чем возможность сделаться мужем богини и получить бессмертие. Упорство Одиссея не удается сломить ни гневу Посейдона, ни ласкам Цирцеи и Калипсо, потому, должно быть, и достигает наконец герой берегов своей Итаки.

В литературной традиции весьма распространена и другая разновидность путешествия — поиск. Впрочем, и путешествие Одиссея своего рода поиск — он ищет путей возвращения домой. Однако это поиск того, что герой уже хорошо знает, более того — что принадлежит ему. Зачастую же героям приходится отыскивать то, о чем они знают лишь понаслышке и вовсе не знают. Гиперболизированным выражением подобной ситуации является сказочная формула «пойди туда, не знаю куда». Однако даже если направление поиска и его цель более или менее определены, героям предстоит пройти через череду испытаний. Чаще всего перед героем стоят два варианта исхода его поиска: рост (духовный, карьерный) либо гибель.

Сходные тенденции обнаруживаются в путешествии-служении. В качестве примера подобного путешествия можно привести проповедь Христа. Он и его ученики переходили из города в город, возвещая народу истину. Однако целью Христа — й это следует подчеркнуть — являются отнюдь не личные намерения. Бог и так превыше всего. Его цель — духовный рост людей, их возвращение к нему, их поиск Бога и путей к нему, обретение Земли Обетованной.

Можно привести и другой пример путешествия-служения. Это легенды о поисках Святого Грааля. Следует обратить внимание на различие между обычным поиском какого-либо значимого объекта с целью завладения им и поисками Святого Грааля. В последнем случае владение объектом невозможно, и самый достойный может быть лишь его хранителем. Благом, целью путешествия-поиска является зрелище чудес Грааля, которого удостаивается не просто тот, кто отважен и хорошо владеет оружием (чего зачастую достаточно для того, чтобы завладеть каким-либо предметом), но тот, кто добродетелен. Так, поиск Святого Грааля сближается с паломничеством — путешествием во имя духовного очищения и искупления грехов. Однако ставить знак равенства между этими двумя разновидностями путешествий все же неправомерно. Да и само стремление к Граалю является мощным духовным импульсом к возрождению личности, однако чтобы увидеть Грааль, этого недостаточно.

Мотив испытания, который присутствует в любом путешествии, наиболее сильно звучит в драме И. В. Гете «Фауст». Мефистофель именно с этой целью и показывает Фаусту мир, чтобы его душа поддалась земным соблазнам и стала легкой добычей дьявола. Мечта же самого героя «о волшебном плаще», который дал бы ему возможность побывать в разных краях — это стремление к поиску и служению: герой драмы Гете жаждет знаний и их применения на благо людям. Это и оказывается его спасением: бескорыстное служение другим уподобляет человека Богу, а служение лишь самому себе — мятежному духу Люциферу.

В путешествии Фауста присутствует и мотив развлечения — Мефистофель старался показывать своему подопечному то, что, по мнению дьявола, могло развлечь Фауста.

Тему путешествия-развлечения развил Д. Байрон в поэме «Паломничество Чайльд-Гарольда». Эту тему затрагивал и А. С. Пушкин в романе в стихах «Евгений Онегин». Пресыщенный всеми наслаждениями герой уже не ищет чего-то значимого, будь оно материальным или духовным — скорее бежит от скуки, от самого себя, надеясь найти минутное развлечение в сменяющих друг друга путевых впечатлениях. Однако это тоже поиск, хотя и вывернутый наизнанку, поиск, лишенный самой сути, цели.

Как мы видим, все разновидности путешествия достаточно условны, так как у них очень много общего. Д. Толкин в своей эпопее «Властелин Колец» создал образец странствия, в котором резко проступают характерные черты всех разновидностей путешествия. Путешествие девятерых Хранителей Кольца — это конечно же путешествие-служение. Судьба всего Средиземья зависит от того, чем закончится их поход. Немаловажное значение имеет тот факт, что лишь часть пути Хранители преодолевают вместе — каждому выпадают свои испытания, свои искушения. Несомненно также, что это путешествие-поиск: героям нужно найти дорогу к Роковой горе, где возможно уничтожить Кольцо Всевластия. Однако это испытание целиком ложится на плечи хоббитов Фродо и Сэма. Пути остальных Хранителей играют важную роль в объединении народов Средиземья перед общим врагом.

Во «Властелине Колец» звучит и тема неоконченного путешествия: Боромир, охваченный искушением использовать Кольцо во благо своей родины (как кажется герою), погибает в бою с орками. Не менее ярко, чем другие ипостаси путешествия, представлена и тема возвращения домой. Почти как Одиссею, приходится героям-хоббитам сражаться за свой родной край. Однако помимо всех перечисленных мотивов, во «Властелине Колец» обозначилась и еще одна ипостась путешествия — антипоиск. Ведь герои странствуют и сражаются не ради того, чтобы обрести нечто ценное и значимое, но чтобы уничтожить волшебное Кольцо, обладающее зловещими свойствами. Это не значит, конечно, что герои не обретают ничего: их общее приобретение — мир и свобода Средиземья, кроме того, почти все они получают то, к чему стремились. Лишь Фродо не обрел душевного покоя — потому-то ему и предстоит новое путешествие-паломничество в Запредельный Край, Туда же отправляется и Гэндальф, однако для мага это путешествие-возвращение, потому что там его дом.

Итак, мы видим, насколько многообразно и глубоко значение мотива путешествия в литературной традиции. Однако необходимо отметить, что путешествие обычно имеет точку отсчета и цель, а образы Дома, Дороги и некой цели странствия неразрывно связаны воедино.

Русские странники в художественной литературе

(на материале повести «Очарованный странник» Н.С.Лескова и очерка «За волшебным колобком» М.М.Пришвина)

Мотив странничества, пути-дороги, по которой бредут русские странники и скитальцы, является смыслосозидающим во многих произведениях Н.С. Лескова и М.М. Пришвина. Феномен странничества связан с особенностями православной веры и вечным религиозным беспокойством русской души, которая немыслима без укорененного, вжившегося в ней двоеверия. «Странник – вечный образ русской жизни», - очень точно отмечает Ю.Степанов в словаре русской культуры. Видимой причиной русской любви к новому пространству, к «перемене мест», является стремление к лучшему миру. Но это еще не все. Главное здесь выяснить, что побуждает русского человека каждый раз отправляться в новые места, что он пытается найти в стране «без имени, без территории». Очевидно, что у странников, как правило, нет точной траектории пути. П.А. Флоренский писал: «в пространстве – у направления смысла нет. Оно совершенно безразлично» . Русские странники, скитальцы, паломники ищут правды, ищут Царство Божье на земле, они всегда устремлены к бесконечному, к тому миру «торжествующих созвучий» и божественной гармонии, которой лишена земная жизнь.

Н.А. Бердяев называл русских людей «странниками, ищущими Божьей правды» . По его словам земной путь русского народа – это именно путь странничества.

Лесков и Пришвин принадлежат разному времени. При всех различиях в изображении мира и человека писателей объединяла непоколебимая вера в силу своего народа, для которого характерна особая мистика земли. «Очень сильна в русском народе религия земли, это заложено в очень глубоком слое русской души. Земля – последняя заступница. Основная категория – материнство» . Обращение к вечному образу странника – очень важная особенность их мировосприятия. Их роднит стремление выразить сущностные основы русского мира, специфику души русского человека. И Лесков и Пришвин считали русский народ особенным народом. Лесков писал: «Я за всех русских стою! Все… имеем от своей богатой натуры на все сообразную способность. Мы, русские, где что уместно, так себя там и покажем: умирать – так умирать, а красть – так красть…» . Кровно связан с Россией Пришвин, всем своим творчеством утверждавший, что он «неотделим от России» с ее народом-правдоискателем. Он, как и многие другие представители русской интеллигенции, считал, что Россия неоднородна. Интересна в этом отношении мысль В.В. Розанова о существовании двух Россий: «одна – Россия видимостей, громада внешних форм с правильными очертаниями, ласкающими глаз… и есть другая – «Святая Русь», «матушка-Русь», которой законов никто не знает, с неясными формами, неопределенными течениями….: Россия существенностей, живой крови, непочатой веры, где каждый факт держится не искусственным сцеплением с другим, но силой собственного бытия, в него вложенного» . Странники-правдоискатели принадлежат этой второй, потаенной России, которая соединяет в себе «нищету тела и святость духа».

Иван Северьянович Флягин из «Очарованного странника» Лескова – простой мужик, из крепостных, но «очень интересный человек», с еще более интересной судьбой. Почему же он странник? Только ли потому, что по воле рока ему полжизни приходилось скитаться по родной земле? В первую очередь потому, что душа его проходит путь соблазнов, без которого невозможна русская жизнь. Лесков никогда не идеализировал своих героев, его интересует все, что «оригинально», что «изнутра вышло». Его образы амбивалентны: праведность оборачивается стремлением к греху. Праведное начало в русском человеке связано прежде всего с его абсолютной верой в Бога. Он ни на минуту не сомневается в Божественном промысле и справедливости Божьего суда, и поэтому даже в самом греховном состоянии русский человек не теряет способности раскаяться, ужаснуться глубине своего нравственного падения. Иван Флягин – не исключение. Характерно, что он не просто странник, а странник-скиталец, так как проходит свой путь не по своей воле, а по воле судьбы, ему предначертанной. «Если странничество – добровольный выбор, то скитальчество – злая судьба» .

По русским дорогам в художественном мире М.Пришвина идут духовные странники. Прежде чем попасть в монастырь, им необходимо духовно подготовиться к этому. Для Пришвина герой-странник – это любимый герой и во многом автобиографический. «Странник – самый свободный человек на земле. Он ходит по земле, но стихия его воздушная… странник - свободен от «мира» и вся тяжесть земли свелась для него к небольшой котомке на плечах» . Пришвинский герой пути, пытается раскрыть в себе возможности, заложенные в нем природой. В очерке «За волшебным колобком» это коллективный герой – группа персонажей, связанных с идеей народного мира, народной души. Его странники из нетронутых цивилизацией уголков нашего Севера поражают писателя «остатками чистой, не испорченной рабством народной души». Каждый из них знает, где Бог: «в ребрах … это значит Бог в себе самом» .

Очень похожи Михайло, юровщик из очерка «За волшебным колобком», и лесковский Иван. Михайло говорит о себе: «была силушка, хвалиться не стану, а в людях свою работу не оставлял» . Всем было известно, что юровщик выбирался «из самых храбрых, справедливых и умных», обладавших огромной духовной и физической силой. Лесков находит для своего героя особые краски: «это был человек огромного роста, с смуглым открытым лицом и густыми волнистыми волосами свинцового цвета, он был в полном смысле слова богатырь» . Героев объединяет абсолютная вера в Бога. Для Флягина нет ничего страшнее умереть неотпетым, без причастия: « - В воду тебя тогда бросим на рыбное пропитание.

Без попа?

Без попа.

Я стал плакать и жалиться, а рыбак смеется.

Я над тобою шутил: помирай смело, мы тебя в родную

землю зароем.

Хороша шутка. Если вы этак станете надо мною часто шутить,

так я и до другой весны не доживу» .

Михайло же у Пришвина, оказавшись посреди океана в лютую непогоду, дает такой наказ своим товарищам: «нехорошо, братья, так помирать. Бога обижаете. Наденьте чистые рубашки, помолитесь, проститесь» . Во многом похожая ситуация: смерть без молитвы немыслима.

На первый взгляд, Флягин большой грешник: он убивает человека, не любит своих жен и детей, толкает в воду женщину с ребенком под сердцем, ворует, пьянствует, тратит чужие деньги. Но это непреднамеренные грехи: монаха убил «не нарочно», жен не любил, потому что не был венчан с ними, а детей, потому что некрещеные, цыганку в воду толкнул, потому что клятву дал, так ведь он после этого душу ее из ада спасти пытался; а что пьянствовал, так ведь и сам таким «выходам» не рад был, в результате чего поддался чарам магнетизера. Есть грехи и у Михайло. Пришвинские герои, конечно же, небезгрешны. « Россия грешна, но в грехе своем она остается святой страной – страной святых, живущей идеалами святости… русский народ хочет не столько святости, сколько преклонения и благоговения перед святостью…» .

Герои Лескова и Пришвина исповедуют то, что называется «двоеверием». Христианское мировосприятие сопрягается у них с остатками язычества. Все герои Пришвина верят в нечистую силу, не сомневаются в существовании леших, домовых, верят в водяного не меньше, чем в Бога, объясняя это тем, что если есть царь небесный, значит есть и подводный. Местные жители знакомы с колдунами, способными и скот вылечить, и дождь вызвать, и рыбу перевести из одного озера в другое. «Топография русского православного космоса такова: на одном полюсе – светлый космос, уводящий от социальной греховности и стесненности в высшую духовную сосредоточенность, в горние дали; на другом – языческий космос стихийной природной воли» .

У лесковского Голована в силу того, что ему приходилось большей частью быть при господах, языческий элемент в какой-то мере ослаблен. Но и ему чудится зверь лесной после того, как он Грушеньку в воду столкнул: «ужасно какой большой и длинный, бесстыжий, обнагощенный, а тело все черное и голова малая, как луковочка, а сам весь обростенький, в волосах…» Да и сама Грушенька в день их первой встречи показалась ему колдуньей, а поцелуй ее – змеиным ядом. Их встреча в лесу произошла весьма необычным способом: «все звала…раз под ветер, а раз супротив ветра – вот и встретились» .

Иван Флягин и Михайло странствуют «по обещанию». Иван был родителями обещан Богу за то, что появился на свет. А Михайло сам дал обет возить странников на Святые острова, выражая тем самым благодарность Богу за свое мистическое спасение. Никто из них не может объяснить, как Бог проявляется в человеке, где находится Царство Божье, но сердцем каждый понимает, что оно есть, и что оно руководит земным миром. Срабатывает так называемый апофатический принцип. «Апофатический принцип означает одновременно и недоступность Христа нашему уму, и полную открытость Его нашему сердцу. Ум социоцентричен, он привязывает человека к социальному порядку, к законничеству; сердце христианина космоцентрично, оно верит, что Благодать Христа социально не предопределена и не предсказуема» .

Н.А.Бердяев называет Русь «бродячей». Нельзя не согласиться с ним в том, что «тип странника», столь характерный для России, «прекрасен»: «Странник ходит по необъятной русской земле, никогда не оседает и ни к чему не прикрепляется. Странник ищет правды, ищет Царства Божьего, он устремлен вдаль. Странник не имеет на земле своего пребывающего града, он устремлен к граду Грядущему» .

Библиографический список

Бердяев Н.А. Русская идея. Судьба России. М., 1997. 541с

Борисова Н.В. Жизнь мифа в творчестве М.М.Пришвина. Елец. 2001. 282с.

Лесков Н. Очарованный странник. М., 2005. 400с.

Панарин А. Православная цивилизация в глобальном мире. М., 2007. 544с.

Пришвин М.М. Собрание сочинений. Т 1. М., 1982. 830с.

Степанов Ю. Константы: словарь русской культуры. М., 2001. 989с.

Флоренский П. Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. 447с.

Образ странствующего героя – один из ключевых образов русской литературы, олицетворение неспокойной, мечущейся России.

Мы обратимся к 4 произведениям русской литературы: «Путешествию из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева; поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»; поэме «Мертвые души» Н. В. Гоголя и роману «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова. Все эти произведения объединяют образ дороги и образ странника.

Сюжет «Путешествия из Петербурга в Москву» - история странствующего человека, который, следуя от станции к станции, познает весь ужас, всю несправедливость существующего крепостнического строя. Путешественник видит мучения народа, доведенного крепостниками до скотского, униженного состояния.

С героем-странником мы встречаемся и в поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Повествование автор строит как рассказ о странствиях семи мужиков – правдоискателей. Живут герои поэмы в деревнях с говорящими названиями (Неелово, Заплатово, Дырявино, Разутово).

Герои Некрасова отправляются странствовать по Руси в поисках ответа на вопрос: «Кому живется весело, вольготно на Руси?» Сам факт того, что таким философским вопросом задались люди необразованные, неграмотные, занятые изнуряющим физическим трудом, свидетельствует о пробуждении сознания народа. Мужики – правдоискатели олицетворяют русский народ, стремящийся к истине. Благодаря странствующим мужичкам Некрасова мы знакомимся с пореформенной Русью в целом, с мужественным богатырем Савелием; кристально честным Ермилой Гириным и другими представителями крестьянской среды.

С образом героя-странника, но совсем другой формации, мы встречаемся поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души». Если цель странников Некрасова благородна (поиск правды, истины), то Чичиков путешествует по Руси с целью приобретения мертвых душ, с целью обогащения. Образ странствующего героя позволил Н. В. Гоголю показать в своем романе «всю Русь»: чиновничью, помещичью, народную. Вместе с Чичиковым мы посещаем усадьбы помещиков: знакомится с мечтательным, слащавым Маниловым; недалекой Коробочкой; грубым, похожим на медведя, Собакевичем; скупым Плюшкиным; наглым кутилой Ноздревым.

Вместе с путешественником Чичиковым мы можем наблюдать нравы, царящие в чиновничьей среде. Чиновники отличаются низким уровнем культуры, стремлением к наживе. Благодаря герою-путешественнику мы получаем возможность побывать на балу губернатора; убедиться в том, как тяжело живется на Руси крепостным.

Героем-странником является и герой романа «Герой нашего времени» Печорин. Что подталкивает Печорина к странствиям? Печорин близок типу скитальцев-изгнанников. В разговоре с Мери Григорий Александрович признается, что светское общество не хотело верить в его чистоту, искренность, доброту, и тогда он стал скрытен, научился лгать, изворачиваться. Светское общество убило в Печорине все то доброе и хорошее, что в нем было.

Печорин пускается в странствия, руководимый желанием бегства от двуличного, развращенного общества; он хочет найти свое место в жизни; наполнить ее более глубоким смыслом. Однако вскоре Печорин убеждается, что можно привыкнуть и к свисту чеченских пуль, и здесь, на войне, ощущать скуку. Кроме того, он приходит к выводу, что любовь дикарки ничем не отличается от любви светской дамы.

Странствия Печорина символизируют неустроенность его жизни; отсутствие в ней истинного смысла. Итак, образ странствующего героя писателю продемонстрировать и раскрыть общественные нравы, а цель путешествий героев, их странствования помогает писателям углубить характеристику раскрываемых образов. Мы наблюдаем разные типы странников – правдоискателей (у Некрасова); странника-авантюриста (у Гоголя); скитальца – изгнанника (у Лермонтова).

Путешественник

ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ПЕТЕРБУРГА В МОСКВУ
(2-я пол. 1780-х гг., опубл.,1790)

Путешественник — главный герой и рассказчик знаменитой книги, за которую Радищев был назван Екатериной II «бунтовщиком хуже Пугачева» и посажен в Петропавловскую крепость. Суд приговорил писателя к смертной казни, замененной по повелению императрицы лишением чинов, дворянства и ссылкой в Сибирь. Запрет с мятежной книги был снят только после революции 1905 г.

Книга представляет собой путевые записки странствующего по российской провинции П. Жанр путешествия связан с двумя традициями европейской культуры XVIII»Шв. В просветительских романах воспитания путешествие использовалось как наиболее удобная форма, позволяющая показать эволюцию героя и постепенное обретение им истины. От традиции просветительского романа отталкивается «Сентиментальное путешествие» Лоренса Стерна, давшее название целому литературному направлению (сентиментализм) и ставшее ближайшим источником «Путешествия» Радищева.

Книга Радищева соединила в себе обе традиции: П. Радищева, как и герой просветительского романа, твердо движется по пути от заблуждений к истине. Вместе с тем он по-стерновски «чувствителен», все впечатления его имеют бурные внешние проявления: «Слезы потекли из глаз моих» (гл. «Любань»); «Я рыдал вслед за ямским собранием» (гл. «Клин»).

П. вовсе не идентичен автору — хотя предваряющее книгу Посвящение, написанное от имени Радищева, указывает на близость автора и его героя. Импульсом к созданию «Путешествия из Петербурга в Москву» явилось чувство сострадания: «Я взглянул окрест меня, душа моя страданиями человечества уязвлена стала». Следующая фраза вновь напоминает читателю о просветительских задачах «Путешествия»: «Обратил взоры мои во внутренность мою — и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы».

Читателю предлагается вслед за П. научиться видеть истину и «взирать» на мир «прямо».

В книге отсутствует описание П. как литературного персонажа, с развернутым портретом и биографией. Отрывочные сведения о П. рассеяны по отдельным главам — их легко не заметить, и, для того чтобы сложить их в цельный образ, требуется немалое читательское внимание. Социальное положение его достаточно ясно: П. — небогатый дворянин, чиновник. С меньшей степенью определенности мы можем говорить о возрасте героя и семейном положении — он вдов, у него есть дети, старший сын скоро должен отправиться служить.

В юности П. вел жизнь обычного молодого дворянина. В самом начале путешествия (гл. «Любань») обличая «жестокосердого» помещика, П. вспоминает о своем жестоком обращении с кучером Петрушкой, которого избил по ничтожному поводу. Но отличие все же есть: герой способен раскаяться. Глубокое раскаяние рождает в нем мысли о самоубийстве (гл. «София»), что определяет некоторый пессимизм начальных глав, но в заключительных главах общий тон рассказа делается оптимистичным — несмотря на то что число трагических картин и впечатлений к концу путешествия только возрастает.

Размышления по поводу увиденного приводят П. к прозрению истины, состоящей в том, что любая действительность может быть исправлена. Автор выносит на суд читателя несколько возможных путей к преобразованию социального строя крепостной РОССИИ: и реформы сверху (гл. «Хотилов» — П. находит; в этой главе записки с «Проектом в будущем»), просвещение дворянства с помощью правильного воспитания (гл. «Крестцы» — здесь герой выслушивает рассказ уже «просвещенного» дворянина о воспитании его детей), крестьянский бунт («Зайцеве» — в этой главе рассказывается о том, как гнев крепостных против жестокого помещика привел к тому, что крестьяне убивают своего мучителя). Существенное место в размышлениях о возможностях преображения России занимает и гл. «Тверь», внутри которой помещена ода «Вольность», где обосновывается право народа на революционный переворот.

В советском литературоведении была распространена точка зрения, что именно последний путь выражает взгляды самого Радищева. Однако текст «Путешествия» не дает нам оснований для подобных утверждений. Для Радищева равноправны несколько путей изменения русской действительности. Так, крестьянский бунт вызывает искреннее сочувствие»Шв. и полностью оправдывается им как «естественное право» крестьян быть людьми. В крепостническом государстве они перестали быть гражданами, закон не охраняет их. «Крестьяне в законе мертвы» — ключевая фраза книги. Воспитание крестицким дворянином своих детей как истинных сынов Отечества также рождает в герое уважение и надежду. Итак, ни одна из возможностей не абсолютизируется автором, право выбора остается за читателем.

Многие события, описанные в тексте, не основываются на непосредственных наблюдениях П., но рассказаны ему самыми разными людьми, встреченными в дороге. В текст вводятся и «чужие» произведения, случайно найденные П.: два «проекта в будущем», «наставление отца детям», «Краткое повествование о происхождении цензуры», ода «Вольность». При этом П. лично встречает автора этой оды, «новомодного стихотворца» (гл. «Тверь») — определение, за которым скрылся сам Радищев.

Благодаря постоянной иронии и самоиронии П. патетика; легко сменяется на добродушный юмор даже по отношению к идеям, как будто не допускающим несерьезности тона. Изложение многих далеко не безразличных Радищеву мыслей сопровождается ироническими ремарками: так, предоставив на суд читателю «проект в будущем» (план изменения общества с помощью реформ сверху), сам П. почитает за «благо» «рассуждать о том, что выгоднее для едущего на почте, чтобы лошади шли рысью или иноходью, или что выгоднее для почтовой клячи, быть иноходцем или скакуном? — нежели заниматься тем, что не существует». Ироничность П. напоминает стерновские остроумие и легкость.

Несмотря на очевидную связь «Путешествия» с сентиментализмом, стиль Радищева далек от гладкости сентименталистского слога. Язык его нарочито тяжел, осложнен длинными синтаксическими конструкциями, изобилует церковнославянизмами. Ключ к раскрытию смысла подобной стилистической тяжеловесности кроется в объяснениях, сделанных автором «Вольности» по поводу его оды. «Вольность» не раз упрекали в трудности языка, однако по слову автора — «в негладкости стиха изобразительное выражение трудности самого действия». «Тяжелый» предмет, тема требует и тяжести слога.

Кроме того, эта «тяжесть» отсылала и к вполне определенной культурной традиции. Сложность синтаксиса, обилие церковнославянизмов, заставляющих читателя буквально продираться сквозь повествование, делало речь П. особой, именно — пророческой. Библейский пророк должен говорить торжественно и высоко. Использование архаизмов, речевая затрудненность, высокий стиль применялись Радищевым (а впоследствии и декабристской, и всей революционной литературой) как своеобразный пропагандистский прием: «непонятность» речи означала серьезность и важность темы.

После Радищева жанр путешествия в русской литературе прочно связался с темой России. Именно образ дороги позволял организовать в единое художественное пространство бесконечные российские просторы и пестроту русских нравов. Вспомним и «Мертвые души» (1842) Гоголя, и «Кому на Руси жить хорошо» (1863—1877) Некрасова, и структурно самую близкую к «Путешествию» Радищева «поэму» в прозе Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки» (1969) — стлавами — названиями станций, с предельно близким автору лирическим героем и общим духом «вольности» и оппозиции существующему государственному строю.