Архетип дороги в литературе. Сюжетные архетипы в литературе

Вся история культуры – это невероятный кладезь архетипических образов, которые находят своё выражение в материально-духовной деятельности человека. Осознанно или неосознанно, но творцы продуктов культуры используют в своих произведениях архетипические образы, которые так или иначе переживали в своём личном бессознательном опыте.

Архетипический образ – это оформленное в сознательном содержание архетипов. Архетипы, как элементарные носители коллективного бессознательного и «… сила, очаровывающая человека изнутри», легко способны переходить из бессознательного в сознательное, и наоборот – это главное отличие символа от архетипа. Архетип, в культурологии К. Г. Юнга, является архаическим символом коллективного бессознательного, но уже И. Кант в своих трудах провёл важнейшее отличие символа от архетипа – «символ не выходит за рамки мышления субъекта» . Архетип же подобен стихии и зависит только от своей собственной природы, единственные возможные рамки, которые формирует сознание человека – образ, через который архетип проецируется. Форма архетипа (архетипического образа) не может быть очевидной, поскольку архетип является первичной составной частью бессознательного и постигается скорее на ощупь, вспоминается, как нечто пережитое во сне. Человек не мыслит архетипами, это архетипы проявляют себя через людей и впоследствии оставляют свой след – образы в памятниках культуры. Зафиксированный в материальном носителе архетипический образ становится «оператором», активирующий в сознании зрителя тот архетип, чьим образом он является.

Архетип раскрывается (активизируется) через определённый сильный эмоциональный фактор, который Мария фон Франц называет «архетипическим переживанием». В целом мы можем выделить несколько источников и видов архетипического переживания, которые способствуют раскрытию архетипа и накоплению архетипических образов:

В первую очередь основной источник большинства архетипических переживаний – это сновидения. Как культурный феномен, сновидение начинает существовать только когда его рассказывает тот, кто видел это сновидение, «Единственный критерий сновидения – это рассказ о нём, и поэтому понятие сновидения производно не от психического опыта спящего, а от рассказа проснувшегося. Сон – не то, что снится спящему, а то, о чём рассказывает бодрствующий». Но, как правило, сновидение – дело сугубо личное, даже болезненно интимное, поэтому даже если человек помнит своё сновидение он не спешит делиться своим переживанием с окружающими, так как боится порицания. Но проблема ещё состоит в том, что многие люди не умеют запоминать свои сны. Данные два фактора: забвение и молчание, создают определённые проблемы специалистам, отвечающим за анализ архетипического содержания непосредственно в сновидениях. В сновидении архетипические образы растворяются в сознании подобно водной ряби, уходящей всё дальше и дальше от эпицентра своего возникновения, но нельзя сказать, что они исчезают. Нет, просто уходят в более глубокие пласты личного бессознательного, чтобы потом в нужный момент снова возникнуть в сознании.

Архетипические образы сновидения мы можем вполне назвать архетипическими образами первого порядка, так как они возникают в сознании минуя «посредников», которыми являются различные продукты культуры.

Следующий способ активизации архетипа таится в самой культуре. Архетипы отражают себя не только в явлениях бессознательного (сновидения, транс, галлюцинации и т.д.), но и в самом мифотворчестве. Ритуалы, верования, мифы, символы, фольклор и художественное творчество, в любом осколке культуры мы можем обнаружить архетипические образы. Как уже говорилось выше, вся культура – это невероятный кладезь архетипических образов! При изучении процессов усвоения индивидом определённых систем культурных ценностей и норм (инкультурация), исследователи используют категорию «архетип» для обозначения базисных элементов культуры, основной набор которого формирует константные модели духовной жизни. Так понятием «архетип» В. Ф. Горохов обозначал не только идеальные модели и схемы сознания, вхождения человека в культуру, но и сами структуры реального бытия культуры. Его коллега И. Л. Бусева-Довыдова понятием «архетип» именует некоторые ценностные доминанты, определяющие направления в ту или иную эпоху, тот или иной стиль культуры, обеспечивают преемственность, единство и многообразие культурного развития . Архетипы являются в первую очередь системой ценностей, ориентиров, помогающих индивиду определить своё место в окружающей действительности, данную точку зрения высказал А. М. Руткевич и поддерживает М. Элиаде – поиск архетипа это родовое первоопределение. Набор архетипов, мифов-сценариев составляют суть памяти культуры, а воспроизводство данных сценариев-ритуалов способствуют самому процессу инкультурации, который происходит в большей степени на бессознательном уровне. Индивид просто принимает архетипические образы, которые в свою очередь активируют определённые архетипы, способствующие естественному вхождению в культуру и гармоничному развитию личности.

Архетипические образы культуры мы можем обозначить, как архетипические образы второго порядка, так как само появление архетипического образа протекает из бессознательного в сознательное, а в случае второго порядка, используя продукты культуры, мы можем активировать архетип через определённые ключи – мотивы, образы, символы. Например, через сновидение архетип персонализируется, обретает свой образ, который в последствии воплощается в духовной и материальной культуре человечества. Впоследствии этот архетипический образ формирует свой набор символов, через который, даже если сам образ скрыт или разбит, мы можем снова воспроизвести основу - архетип.

Наиболее контрастно архетипы проявляют себя в условиях свободной творческой фантазии. Вдохновение – явление природы иррационального; это «…феномен творческого сознания, озарение, вспышка, искра, которая зажигает художника. Но горит лишь то, что может гореть, что заложено в художнике как сознательное и бессознательное «коллективное бессознательное»» . Вдохновение – это мост между бессознательным, интуитивным и сознательным, рациональным. Такой же мост, каким является сновидение. «Сновидения - это незримая нить, связывающая человека с творчеством». Отмечено, что люди творческого склада ума чаще других запоминают свои сновидения «…у таких людей отсутствует конфликт между их собственными внутренними нуждами и всем остальным миром - тот самый конфликт, который может заставлять многих других людей противиться своей собственной способности воображения». Между сновидением и воображением можно поставить знак приблизительно. Природа у них одинаковая – образное мышление, единственное отличие - во время сна образы появляются автономно, а в бодрствовании человеку требуется «вызывать» эти же образы. «Для творческих людей сновидение очень напоминает процесс создания воображаемого пространства – мастерской разума, где идеи с лёгкостью обретают свою форму».

Как говорил в своей книге «Сообщение Броуди» Луис Борхес: «Литература – это управляемое сновидение». Давно отмечено, что творческие люди, особенно писатели, часто сравнивают своё состояние «вдохновения» с «осознанным сновидением». Берт Стейс, американский критик и драматург, предполагает, что способность сочинять истории возникает из того же умения, которое лежит в основе сновидений: «Точно так же, как сновидец отчасти осознаёт происходящее, оставаясь за пределами своего сна и в то же время будучи в значительной степени погружен в него, бодрствующий писатель отчасти спит или пребывает внутри своего вымышленного сюжета, одновременно оставаясь за его пределами». Творя свои произведения, авторы становятся проводниками элементов коллективного бессознательного в материальную культуру. И вложенные в произведение архетипические образы отчасти определяют характер произведения, уникальность и, возможно, даже успех.

Мы предполагаем, что существует определённая Сила, которая объединяет все произведения одного автора в одну «семью». Это не является самим «слогом автора», скорее определённая часть. Если сравнивать писателя с шаманом, то эта Сила – дух, которого вызвали из иного мира, и он, протекая из одного произведения в другое, является залогом взаимопонимания между автором и читателем. Это дух произведения, который обретает свой облик в основном архетипическом образе произведения. Данный образ разбит и разбросан символами по всему произведению. И прочитывая труд автора читатель неосознанно собирает архетипический образ воедино. Обретя свой облик, дух проникает в бессознательное и помогает на интуитивном уровне понять, прочувствовать и прожить описанную историю. Дух произведения мы вполне можем определить, как основной архетип произведения, который пронизывает всю историю и объединяет все существующие в произведении иные архетипы, архетипические мотивы и образы. Как отметила в своей работе «Интерпретация волшебных сказок» Мария фон Франц «В бессознательном все архетипы взаимодействуют и влияют друг на друга».

Мы вполне способны выявить в произведении главенствующий архетипический образ. Для этого необходимо произвести теоретический и герменевтический анализ изучаемого носителя смысла (продуктов культуры) и анализа истории духовной культуры, толкования контекста или типичных, ключевых явлений.

Для чего это нужно? Архетипы «органически связаны друг с другом… и их стадиальная последовательность и определяет развитие сознания». Каждому этапу развития соответствует свой архетип, действующие как маска неизвестного. «Неизвестный – это наше «Я», на которое воздействуют определённые архетипы, соответствующие его сути…». Дух произведения – это и есть архетипы, которые взаимодействуют, корректируют образ Неизвестного, а, следовательно, и формируют облик нашего внутреннего Я. Таким образом, имея возможность определить основной архетип, дух произведения, мы можем подбирать культурные продукты в соответствии с желаемым результатом развития.

Список литературы:

Борхес Х. Л. Собрание сочинений. В 4 томах. Том 3,- Сообщение Броуди, – СПб: Амфора. 2011. – 703 с.
Бусева-Довыдова И. Л. Искусствознание как антропология. – Спб.: Педагогика. 2001. – 144 с.
Воронкова П.Е. Развитие женской личности с участием архетипов/ П.Е. Воронкова//Исследовательская деятельность студентов: научные и прикладные аспекты общественных и гуманитарных дисциплин: сб. науч.ст. – М.: МИТРО, 2015. – М.: Издательство «Перо». – С. 233-240.
Горохов В. Ф. Проблема архетипа. Интерпретации культуры./ В. Ф. Горохов – СПб.: Университетская книга, 1997. – 228 с.
Карасик В. И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. Волгоград, 2002. – 477 с.
Коломиец Г. Г. Философия искусства: о творчестве, творческом процессе и вдохновении/ Г. Г. Коломиец// Вестник Оренбургского государственного университета – 2005.- №7 (143). – С.194-203.
Криппнер С. Сновидения и творческий подход/ С. Криппнер, Дж. Диллард. – М: Издательство Трансперсонального Института. 1997. – 256 с.
Мосс Р. Тайная История сновидений. Значение снов в различных культурах и жизни известных личностей. – СПБ.: ИГ «Весь», 2010. – 464 с.
Нойманн Э. Происхождениеи развитие сознания. – М.: Рефл-бук, 1998. – 462 с.
Панченко А. А. Сон и сновидение в традиционных религиозных практиках/А. А. Панченко//Сны и видения в народной культуре. Мифологический, религиозно-мистический и культурно-психологические аспекты/ Сост О.Б. Христофорова. - М.: Российск. Гос. Гуманит. Ун-т, 2001. С. 9-25.
Руткевич А. М. Архетипы в фольклоре и литературе. Культура в современном мире: опыт, проблемы, решения; Науч.-информ. сб.- Вып. 5.- М., 2001. – 215 с.
Франц фон М.Л. Психология сказки. Толкование волшебных сказок / Пер. К. Бутырина. М.: БСК, 2004. – 583 с.
Элиаде М. Миф о вечном взвращении. Архетипы повторения/ М. Элиаде. – М.: Высш. шк., 1995. – 325 с.
Юнг К.Г. Аналитическая психология. Тавистокские лекции. – М.: Азбука-классика, 2007. – 240 с.
Bert O. States «Authorship in Dreams and Fictions», Dreaming 4, no 4, С. 240.

Исследование архетипов

Проблема художественного преломления архетипов в литературном произведении находится в поле зрения современных исследователей. Архетипические первообразы, или праформы, как их определял К.-Г. Юнг , являясь проявлением «коллективного бессознательного », сопровождают человека на протяжении веков и отражаются в мифологии, религии, искусстве . Множество литературно-художественных образов и/или мотивов вырастает из определенного архетипического ядра, концептуально обогащая его первоначальную «схему», «систему кристалла» (К. Г. Юнг). В первой половине XX в., в русле психоаналитических штудий З. Фрейда , выявление отголосков мифопоэтического сознания на различных культурных уровнях становится едва ли не доминирующим (мифо-ритуальный подход Дж. Дж. Фрэзера , этнографический - Л. Леви-Брюля , символологический - Э. Кассирера , структурная антропология К. Леви-Стросса). Мифологическая критика второй половины XX в. выстраивает свои изыскания в русле двух концепций - условно говоря, фрэзеровской (мифо-ритуальная) и юнгианской (архетипическая). Представители ритуально-мифологической школы - М. Бодкин (Англия), Н. Фрай (Канада), Р. Чейз и Ф. Уотс (США), - во-первых, занимались обнаружением в литературно-художественных произведениях сознательных и бессознательных мифологических мотивов и, во-вторых, уделяли большое внимание воспроизведению ритуальных схем обрядов инициации, эквивалентных, по их представлениям, психологическому архетипу смерти и нового рождения. В этот же период в литературоведении крепнет осознание того, что не менее важным в анализе литературно-художественного произведения становится не столько реконструкция мифопоэтического пласта, сколько определение идейной нагрузки тех или иных архетипических составляющих. Уже сама М. Бодкин отмечает парадигму изменений базовых архетипов, своего рода перерастание их в ходе историко-литературного развития в литературные формы, где важнейшей чертой становится типологическая повторяемость («длинные линии», как назвала их исследовательница). Вслед за Бодкин о высокой степени обобщения и типологической устойчивости литературного архетипа говорит А. Ю. Большакова. . Юнговскую интерпретацию архетипа в литературоведении советского периода рассматривали С. С. Аверинцев (статья «„Аналитическая психология“ К.-Г. Юнга и закономерности творческой фантазии») и Е. М. Мелетинский (книга «Поэтика мифа»). Исследователи приходят к выводу, что сегодня термин «архетип» обозначает наиболее общие, фундаментальные и общечеловеческие мифологические мотивы, которые лежат в основе любых художественных и мифологических структур «уже без обязательной связи с юнгианством как таковым». Е. М. Мелетинский («Поэтика мифа», «Аналитическая психология и проблема происхождения архетипических сюжетов»), А. Ю. Большакова («Теория архетипа на рубеже ХХ-ХХI вв.», «Литературный архетип») полагают, что в ХХ веке развивается тенденция к переходу от сугубо мифологического и психологического осмысления архетипа к принятию модели литературного архетипа.

Модели литературного архетипа

А. Большакова в статье «Литературный архетип» выделяет несколько значений «архетипа» как литературной категории:

писательская индивидуальность (напр. о Пушкине ученые говорят как об «архаическом архетипе поэта»);
«вечные образы» (Гамлет , Дон-Жуан , Дон Кихот);
типы героев («матери», «дитяти» и т. д.);
образы - символы, часто природные (цветок, море).

Одно из основных свойств литературного архетипа является его типологическая устойчивость и высокая степень обобщения. По мнению А. А. Фаустова, архетип в настоящее время может обозначать «универсальный образ или сюжетный элемент, или их устойчивые сочетания разной природы и разного масштаба (вплоть до авторских архетипов)» .Так постепенно формируется понятие литературного архетипа, а элементы архетипического анализа наряду с другими методологическими приемами чаще всего присутствуют в современном литературоведческом исследовании как один из аспектов общей поэтики.

В современных литературных произведениях на первое место выступает преобразующее авторское начало, а мифопоэтическое и психологическое ядро того или иного архетипа испытывает все большее концептуальное «напряжение» всей системы художественных координат. Под воздействием исторических и общественных перемен литературный архетип все чаще являет актуальный смысл, «встроенный» в художественный замысел и реализуемый в произведении. Примерами фундаментальных архетипов на психологическом и на общекультурном уровнях могут служить понятия «дом», «дорога» и «ребенок». Эти архетипические начала, судя по их частотности, представляются господствующими и в литературно-художественном произведении. .

Примечания

Литература

Аверинцев С. С. Архетипы // Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2 т. / Гл.ред. С. А. Токарев. - М.: Сов. энциклопедия, 1992 - Т.1. А-К. - С. 110-111.
Дмитровская М. А. Трансформация архетипа дома, или смысл финала романа В.Набокова «Машенька» // Архетипические структуры художественного сознания: Сборник статей. Вып.2. - Екатеринбург: Уральский университет, 2001. - С.92-96.

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Архетип (литература)" в других словарях:

- (от др. греч. ἀρχή «начало» и τύπος «образец»): Архетип (психология) универсальные изначальные врожденные психические структуры, составляющие содержание коллективного бессознательного, распознаваемые в нашем опыте и… … Википедия

Постоянное взаимодействие Л. и м. протекает непосредственно, в форме «переливания» мифа в литературу, и опосредованно: через изобразительные искусства, ритуалы, народные празднества, религиозные мистерии, а в последние века через научные… … Энциклопедия мифологии

У этого термина существуют и другие значения, см. Fantasy. Фэнтези (от англ. fantasy «фантазия») жанр фантастической литературы, основанный на использовании мифологических и сказочных мотивов. В современном виде сформировался… … Википедия

Фэнтези (от англ. fantasy «фантазия») вид фантастической литературы, основанный на использовании мифологических и сказочных мотивов. В современном виде сформировался в начале XX века Произведения фэнтези чаще всего напоминают историко… … Википедия

Результатом переработки психоанализа Карлом Густавом Юнгом стало появление целого комплекса сложных идей, которые подпитывались из различных областей знания: философии, мифологии, литературы, психологии, археологии, теологии. Такая широта мыслительного поиска в комплексе с непростым, загадочным стилем автора выступает причиной трудного восприятия его психологической теории, в основе которой лежат такие понятия, как архетип и символ.

Интерпретация рассматриваемого понятия

Архетипы - это в переводе с греческого «первообразы». Данный термин достаточно широко используется в рамках теоретического анализа мифологии. Он впервые был введен швейцарским психоаналитиком Густавом Юнгом. Помимо психологии, он занимался еще и исследованием существующих мифов.

Архетипы по Юнгу - первичные схемы разных образов, которые воспроизводятся бессознательно и априорно формируют активность воображения, вследствие чего воплощаются, как правило, в мифах, верованиях, снах, бредовых фантазиях, произведениях литературы, искусства.

Архетипические образы, мотивы тождественны по характеру (к примеру, повсеместно распространенный древний миф, повествующий о Всемирном потопе) и обнаруживаются в нигде не соприкасающихся между собой мифологиях, сферах искусства, ввиду чего можно исключить объяснение их появления заимствованием.

Но все же архетипы - это, прежде всего, не сами по себе образы, а лишь их схемы. Иначе говоря, психологические предпосылки, возможность. Архетипы по Юнгу ограниченно владеют не содержательной, но исключительной формальной характеристикой.

Первую характеристику схематический образ получает только после проникновения в область сознания, наполняясь при этом материалом опыта. Форму архетипа Юнг отождествляет с некой системой осей определенного кристалла, преобразовывающей его до известной степени в маточном растворе, несмотря на отсутствие у нее вещественного бытия. В связи с этим процесс мифотворчества - это трансформация рассматриваемого понятия в образ. По словам исследователя, это невольные высказывания относительно душевных событий, носящих бессознательный характер.

Несмотря на свою формальность, крайнюю обобщенность, бессодержательность, схематичный образ (архетип) обладает свойством. Психологи считают, что в зависимости от степени их отчетливости, эмоциональной насыщенности они могут впечатлять, увлекать, внушать ввиду того, что стремятся к привычным началам в рамках человеческой природы. Как следствие, возникает значимость первообразов для творчества (художественного).

На основании высказываний Юнга тайна влияния искусства - особая способность художника прочувствовать определенные архетипические формы, а впоследствии отобразить их в произведениях.

Одна из лучших кратких формулировок концепции архетипа принадлежит Томасу Манну, согласно которой типичное в большей степени состоит из мифического, так как миф - априори образец, так сказать, изначальная жизненная форма, схема вне времени, формула, заданная далекими предками, укомплектованная осознающей себя жизнью, и неявно нацеленная приобрести заново когда-то предзнаменованные ей приметы.

Наследственность первообразов

Юнг предполагал присущность рассматриваемых понятий всему роду (человечеству в целом, его общности). Другими словами, архетипы коллективного бессознательного наследуются. Роль вместилища («габаритов души») для первообразов он «отдал» непосредственно глубокому бессознательному, которое выходит за границы личности.

Данная концепция в процессе изучения мифов нацеливает на поиск среди этнического, типологического многообразия соответствующих сюжетов, мотивов архетипического ядра (инвариантного), которое выражено ими (мифологемами) посредством метафор, но которое не может быть исчерпано ни научным объяснением, ни поэтическим описанием.

Примеры архетипов

Все же Густав хотел очертить систематику рассматриваемых понятий. Для этого он сформулировал, к примеру, такие архетипы бессознательного, как «Тень » (дочеловеческая бессознательная составляющая психики, которую Юнг отождествлял с героями литературных произведений: гетевским Мефистофелем в «Фаусте», стурлусонским Локи в «Младшей Эдде», Хегни в германской эпической поэме «Песнь о Нибелунгах»), «Анима » (человеческое бессознательное начало противоположного пола, переданное в виде образов двуполых существ из первобытных мифов, китайских категорий Инь-Ян и проч.), «Мудрый старик » (первообраз духа, значения, скрывающегося за жизненным хаосом и представленный в качестве мудрого волшебника, шамана, ницшевского Заратуштра). Мифологема Великой Матери архетипически истолковывалась в разнообразных вариациях (Богиня, ведьма, норма, мойра, Кибела, Деметра, Богородица и проч.). Все эти примеры отображают первообраз высшего именно женского существа, который воплощает ощущение (психологическое) смены поколений, бессмертия, преодоления так называемой власти времени.

Архетипическая роль образов Прометея, Эпиметея Юнг преподносит в качестве противопоставления в психике «Самости » (индивидуально-личностного начала), в частности ее части, обращенной вовне («Персоне »).

Значение рассматриваемого понятия и положений доктрины о нем

И то и другое достаточно сильно повлияло на мысли, творчество исследователей религии, мифа (сотрудничавший с Густавом Карл Кереньи, румынский мифолог Мирча Элиаде, индолог Генрих Циммер, исламовед Анри Корбен, американский мифолог Джозеф Кэмпбелл, гебраист Гершом Шолем), литературоведов (канадский мифолог Нортроп Фрай, английский мифолог Монти Бодкин), теологов, философов (немецкий ученый Пауль Тиллих) и даже ученых-негуманитариев (биолог Адольф Портман), видных деятелей искусства, литературы (Герман Хессе, Федерико Феллини, Томас Манн, Ингмар Бергман).

Сам Юнг малопоследовательно раскрывал существующую взаимозависимость архетипов, выступающих в качестве элементов психоструктур, и мифологических образов, являющихся продуктами первобытного сознания. Он понимал ее сначала как аналогию, затем как тождество, потом как порождение одних другими. В связи с этим в уже поздней литературе рассматриваемый термин используется просто как обозначение общих, фундаментальных, общечеловеческих мотивов (мифологических), первоначальных схем представлений, которые лежат в основе любого рода структур (к примеру, мировое древо) уже без необходимой связи с так называемым юнгианством.

Основные архетипы Юнга

Количество первообразов в рамках коллективного бессознательного стремится к бесконечности. Но все же особое место в его теоретической системе отводится: «Маске», «Аниме» («Анимусу»), «Самости», «Тени».

Первообраз «Маска»

Данный архетип в переводе с латыни означает личину - публичное лицо человека. Иначе говоря, то, как люди проявляют себя в рамках межличностных отношений. Маска символизирует множество ролей, проигрываемых человеком в соответствии с существующими социальными требованиями.

В восприятии Юнга, она служит цели: производить особое впечатление на остальных людей либо утаивать от них свою истинную внутреннюю сущность. «Персона» как архетип всегда необходима человеку для того, чтобы, так сказать, ладить с остальными в рамках повседневной жизни. Но Юнг предупреждал в своих концепциях о последствиях наделения данного архетипа значимостью. В частности, человек становится поверхностным, неглубоким, и ему будет выделена лишь одна-единственная роль, он пребудет в отчуждении от истинного красочного эмоционального опыта.

Архетип «Тень»

Это противоположность «Маски». «Тень» - темная, дурная, животная сторона личности, подавленная в человеке. Данный архетип содержит людские общественно неприемлемые агрессивные, половые импульсы, а также аморальные страсти, мысли. Однако у нее имеется и ряд положительных черт.

Юнг расценивал «Тень» в качестве источника нескончаемой жизненной силы, творческого начала, спонтанности в судьбе индивидуума. В соответствии с концепцией данного исследователя основная функция Эго заключается в корректировании нужного направления энергии рассматриваемого архетипа, обуздании пагубной стороны человеческой натуры до определенной степени, позволяющей жить в постоянной гармонии с остальными людьми, и одновременном открытом выражении своих импульсов, возможности наслаждения здоровьем, творческой жизнью.

Первообразы «Анима», «Анимус»

В них сконцентрирована, согласно Юнгу, врожденная андрогенная людская природа. Первый архетип отождествляет внутренний женский образ в мужчине (бессознательная женская сторона), а второй - мужское начало в представительнице женского пола (бессознательная мужская сторона).

Данные архетипы людей частично основаны на существующем биологическом факте: в человеческом организме вырабатываются как мужские, так и женские гормоны. Они эволюционировали, по словам Юнга, в течение многих столетий в рамках коллективного бессознательного в качестве результата опыта процесса взаимодействия с противоположным полом. Некоторые мужчины немного «феминизировались», а женщины «шовинизировались» по причине многолетнего совместного проживания. Карл утверждал, что эти архетипы, как и остальные, должны сосуществовать гармонично, то есть не нарушать общего баланса, для того чтобы не спровоцировать торможение развития личности в направлении исключительно самоосуществления.

Иначе говоря, мужчина должен показывать не только маскулинные качества, но и свои феминные черты, а женщина - наоборот. В ситуации, когда данные атрибуты неразвиты, в итоге это может привести к одностороннему росту, функционированию личности.

«Самость» как главный архетип Юнга

В рамках его концепции он признается наиболее важным. «Самость» - сердцевина личности, которая окружена другими элементами. При достижении интеграции всех душевных аспектов, человек начинает ощущать внутреннее единство, целостность, гармонию.

Итак, в восприятии Юнга эволюция самого себя - первостепенная цель жизни человека.

Основной символ «Самости»

Им выступает «Мандала» (ее многочисленные виды): нимб святого, абстрактный круг, окно-розетка и проч. Согласно концепции Юнга, единство «Я», цельность, выраженные символически в фигурной завершенности, подобной ей, можно встретить в сновидениях, мифах, фантазиях, религиозном, мистическом опыте. Данный исследователь полагал, что именно религия выступает великой силой, которая содействует человеческому стремлению к полноте, целостности. Однако не стоит забывать, что гармонизация всех душевных составляющих - сложный процесс.

Он считал невозможным достижение истинной уравновешенности всех личностных структур, если только в среднем возрасте. Можно сказать больше, главный архетип не проявляется, пока не произойдет соединение, гармонизация всех душевных аспектов (сознательных, бессознательных). Ввиду этого момента достижение уже зрелого «Я» требует настойчивости, постоянства, интеллекта, существенного жизненного опыта.

Врожденность первообразов

Существует еще одна трактовка рассматриваемого понятия. Так, архетипы - это появившиеся воспоминания, идеи, предрасполагающие человека переживать, воспринимать, реагировать на различные события конкретным образом. Конечно, в реальности это не совсем так, если уточнять, то правильнее их интерпретировать как предрасполагающие факторы, влияющие на проявление людьми в поведении универсальных моделей: восприятия, мышления, действия в качестве ответа на соответствующий объект (событие).

Именно врожденной здесь выступает непосредственно тенденция эмоционального реагирования, поведенческого, когнитивного на определенные ситуации, к примеру, в момент неожиданного столкновения с любым субъектом (родителями, незнакомцем, змеей и проч.).

Взаимосвязь первообразов с чувствами и мыслями

Как уже упоминалось ранее, архетипы - это «начальные образы». Юнг утверждал, что каждый из них связан с определенной тенденцией выражать конкретные типы чувств, мысли относительно соответствующей ситуации, объекта. К примеру, ребенок воспринимает свою мать посредством ее настоящих характеристик, окрашенных неосознанными представлениями касательно данных об архетипических атрибутах матери: воспитании, зависимости, плодородии.

Таким образом, если резюмировать все вышесказанное, то получится следующее: рассматриваемая в данной статье концепция внесла неоценимый вклад в многочисленные области, в ее основе сконцентрированы такие понятия, как архетип и символ. Юнг охарактеризовал первое как первообраз, а второе - как средство его выражения в человеческой жизни.

Архетип (от гр. archetypes -первообраз, модель) -понятие, зародившееся и обоснованное в работах швейцарского ученого К.Г. Юнга, занимавшегося изучением психики, в особенности соотношения сознательной и бессознательной сфер. Руководствуясь идеей «открыть тайну человеческой личности» 1 , Юнг пришел к мысли, что при изучении человека нельзя принимать во внимание только его сознание, считая его единственной формой психологического бытия 1 . Бессознательное - это объективное свойство психики. При этом различают индивидуальное бессознательное, которое открыто 3. Фрейдом, чья концепция представлена в разных его работах, но наиболее целостно и систематизированно - во «Введении в психоанализ» 2 , и коллективное бессознательное, обнаруженное К. Юнгом сначала в процессе анализа сновидений («сон - сигнал из бессознательного»), а затем некоторых видов деятельности (обряд, ритуал) и художественного творчества (миф, легенда, сказка). Коллективное бессознательное как бы концентрирует в себе «реликты архаического опыта," что живут в бессознательном современного человека» 3 . Иначе говоря, коллективное бессознательное впитывает психологический опыт человека, длящийся многие века. «Наши души, как и тела, состоят из тех же элементов, что тела и души наших предков» 4 . Тем самым они хранят память о прошлом, т. е. архетипическую память.

В ходе анализа психики во всей ее полноте Юнг обосновал понятие «архетипа». Оно определялось им по-разному, но формулировки фактически дополняли и уточняли друг друга. Архетип - это находящиеся априори в основе индивидуальной психики инстинктивные формы, которые обнаруживаются тогда, когда входят в сознание и проступают в нем как образы, картины, фантазии, достаточно трудно определимые: «Следует отказаться,-писал ученый,-от мысли, что архетип можно объяснить <...> Всякая попытка объяснить окажется не чем иным, как более или менее удачным переводом на другой язык» 5 . Между тем Юнг выделил несколько архетипов и дал им соответствующие имена. Наиболее известны архетипы анима (прообраз женского начала в мужской психике) и анимус (след мужчины в женской психике). Архетип тень - это бессознательная часть психики, которая символизирует темную сторону личности и персонифицирует все то, что человек отказывается принимать в самом себе и что он прямо или косвенно подавляет, как-то: низменные черты характера, всякого рода неуместные тенденции и т. п. Поэтому тень оказывается источником двойничества. Весьма значимым является архетип под названием самость - индивидуальное начало, которое, по Юнгу, может редуцироваться под воздействием внешней жизни, но очень важно тем, что таит в себе «принцип определения себя в этом мире» 6 . Самость и служит предпосылкой и свидетельством целостности личности. Существенны архетипы дитяти, матери, мудрого старика или старухи.

Одновременно с открытием бессознательной сферы психики Юн-гом была зафиксирована полярность психических структур, т. е. наличие противоположностей, противоречий, что с наибольшей отчетливостью проявляется в архетипе тени. Существование подобного рода противоречий было подтверждено исследованиями лингвистов, в частности Р. Якобсона, а также этнологов и антропологов, в особенности работами крупнейшего французского ученого Клода Леви-Стросса. Изучая бесписьменные культуры и характер мыслительных операций их носителей, Леви-Стросс отметил тенденцию к сопоставлению полярных качеств и признаков и выявил многочисленные бинарные оппозиции в ходе обобщающей работы мысли, такие, как: сухое/влажное, сырое/вареное, далекое/близкое, темное/светлое и т. д. Ученый изложил свои мысли в фундаментальном труде «Mythologiques» (т. 1-4), публиковавшемся во Франции (Париже) в 1964-1971 гг., а также в ряде других работ, таких, как «Печальные тропики», «Неприрученная мысль» и др. 1

Архетипы, заложенные в психике, реализуются и обнажают себя в разных формах духовной деятельности, но более всего дают о себе знать в ритуале и мифе. Важнейшими ритуалами (обрядами) являются: инициация, т. е. посвящение юноши во взрослое состояние; календарное обновление природы; умерщвление вождей-колдунов (этот ритуал описан Д. Фрэзером в книге «Золотая ветвь» 2); свадебные обряды.

Как источник архетипов рассматривают мифы разных народов. В их числе космогонические мифы (о происхождении мира), антропо-, тонические (о происхождении человека), теогонические (о происхождении богов), календарные (о смене времен года), эсхатологические (о конце света) и др. 3 При всем многообразии мифов основная направленность большинства из них - описание процесса творения мира. И важнейшая фигура здесь -творец, демиург, в качестве которого выступает так называемый первопредок, культурный герой. Он выполняет функции устроителя мира: добывает огонь, изобретает ремесла, защищает род и племя от демонических сил, борется с чудовищами," устанавливает обряды и обычаи, т. е. вносит организующее начало в жизнь рода или племени. Наиболее известным культурным героем в греческой мифологии является Прометей. Именно такой герой становится одним из важнейших архетипических образов, встречающихся в трансформированном виде в различных произведениях мировой литературы. Всемирная мифология рождает, конечно, множество других архетипов, выступающих и в виде героя, и в виде действия или предмета, например чудесного рождения, коня, меча и т. п.

При изучении архетипов и мифов используется целый ряд понятий и терминов: мифологема (содержание понятия близко архетипу), ар-хетипическая (или архаическая) модель, архетипические черты, архе-хдашческие формулы, архетипические мотивы. Чаще всего архетип отождествляется или соотносится с мотивом.

Понятие мотива было введено АН. Веселовским и определялось как «простейшая повествовательная единица, образно ответившая на разные запросы первобытного ума или бытового наблюдения» 1 . В качестве примеров архаических мотивов он называет: представление солнца оком, солнца и луны братом и сестрой, молнии как действия птицы и т.д. На некоторые из них ссылается В. Пропп в известной работе «Морфология сказки» 2 . Е.М. Мелетинский считает, что под архетшшческим мотивом следует подразумевать «некий микросюжет, содержащий предикат (действие), агенса, пациенса и несущий более или менее самостоятельный и достаточно глубинный смысл» 3 . «Полный сюжет» заключает в себе клубок мотивов. Ученый предлагает свою классификацию архетипических мотивов. В их числе -попадание во власть демонического существа, приобретение чудесного помощника, женитьба на царевне, путешествие и многие другие. По словам Е. Мелешнского, «миф, героический эпос, легенда и волшебная сказка чрезвычайно богаты архетипическим содержанием» 4 . При этом вновь отмечается парность или даже полярность мотивов, отражающая полярность мыслительных операций-обобщений. Например, двойник/близнец, действие/противодействие, похищение/обретение и т. п.

Архетипичность, имеющая мифологические корни и обнаруживающаяся на ранних этапах существования искусства, или, как сейчас говорят, в дорефлективный период, дает о себе знать и в более поздние сроки. При этом архаические мотивы классической мифологии расширяются, видоизменяются и, начиная со средних веков, нередко сочетаются с христианско-мифологическими, сформировавшимися в лоне библейской мифологии.

Пронизанность литературы и искусства в целом (живопись, скульптура, музыка) архаическими мотивами приводит к тому, что понятие архетипа становится необходимым инструментом исследования. Не используя данную терминологию, представители мифологической школы XIX в. (В. и Я. Гриммы, В. Буслаев, А. Афанасьев и др.), опиравшиеся на философские идеи Ф. Шеллинга и А. и Ф. Шлегелей, в сущности, исходили в своих исследованиях из идеи архетипичности фольклора; они объясняли многие явления в фольклоре разных народов древнейшей мифологией, а содержание самих мифов -обожествлением явлений природы, например светил (солярная теория) или грозы (метеорологическая теория), а также поклонением демоническим существам и силам.

Особенно активно понятием архетипа пользуются ученые, представляющие так называемую ритуально-мифологическую школу, сложившуюся еще в 30-е годы нашего века, пережившую расцвет в 50-е и входящую в научную парадигму и в настоящее время. К ученым данной ориентации относятся Г. Мэррей («Становление героического эпоса», 1907), М. Бодкин («Архетипические образы в поэзии», 1934), Н. Фрай («Анатомия критики», 1957), а также М. Кэмпбелл, Р. Карпентер, Ф. Ферпоссон, В. Трои и др. Большинство из них придают особое значение работам Д. Фрэзера, в которых исследованы ритуалы, связанные с обновлением жизни, и стремятся возвести содержание самых различных произведений к ритуальным истокам. Например, изображение судьбы молодого человека в массе романов XIX-XX вв.-к обряду инициации; появление персонажей, наделенных противоречиями,- к архетипу бога и дьявола; отождествление героев трагедий Софокла и Шекспира (Эдипа и Гамлета) и даже романов Стендаля и Бальзака (Жюльена Сореля и Люсьена де Рюбам-пре) с козлами отпущения, приносившимися в жертву богам во время соответствующего ритуала.

Особенно активно архетипический подход проявляется при анализе творчества таких писателей, как Дж. Джойс, Т. Манн, Ф. Кафка. Ориентированность на поиски архетипических начал в романе XX в. связана с разочарованием в историзме, в идее прогресса и с желанием «выйти» за пределы конкретного исторического зремени и доказать существование вечных, неизменных начал в бессознательных сферах человеческой психики, зарождающихся в праистории и повторяющихся в ходе ее в виде архетипических ситуаций, состояний, образов, мотивов. Что касается самих писателей, то они, сознательно или неосознанно, дают материал для подобной трактовки, представляя своих героев (Блум в «Улиссе» Джойса или Ганс Касторп в «Волшебной горе» Т. Манна) как ищущих ответы на вечные, метафизические вопросы и являющихся носителями как бы вечной и единой человеческой сущности, а также различных антиномических сил, таящихся в человеческой душе. Отсюда -отказ от внешнего действия, т.е. явной событийности, и сосредоточенность на действии внутреннем, размышлениях, медитации, порождающих так называемый «поток сознания». Интерес к глубинным слоям человеческой психики был присущ и русским писателям XIX-ХХвв.,в частности Ф. Достоевскому, И. Бунину, Л. Андрееву, А. Белому и др.

Серьезное внимание к архетшшчности в искусстве характерно и для современных исследователей русской литературы прошлого и нынешнего веков. Архетипы находят в творчестве самых разных писателей, но, конечно, в трансформированном виде. Ю. Лотман выделяет ряд архетипов в произведениях Пушкина, например архетшшческий мотив стихии, метели, дома, кладбища, статуи, а кроме того, оппозицию образов разбойника -покровителя или погубителя -спасителя 1 . Особенно богато архетипическими мотивами творчество Гоголя, Достоевского и Белого. В «Вечерах на хуторе близ Диканьки» очевиден архетип ритуально-праздничного веселья, иначе называемый карна-вальностью; в «Тарасе Бульбе» можно увидеть архетип поединка отца с сыном и почувствовать атмосферу эпического времени, а в петербургских повестях - архетипическую оппозицию Севера и Юга 2 . В разных произведениях Достоевского явно проступают архетипы двойника, космоса и хаоса, своего и чужого, героя и антигероя, добра и зла и т. д. Их наличие отмечают М. Бахтин, Е. Мелетинский, В. Топоров, В. Ветловская 3 . Идеологемами пропитан роман А. Белого «Петербург» 4 .

Присутствие архаических и мифологических мотивов несомненно в произведениях таких современных писателей, как Г. Маркес («Сто лет одиночества»), Ч. Айтматов («Белый пароход», «Пегий пес, бегущий краем моря», «Плаха» и др.), В. Распутин («Прощание с Матерой») и др. Их источником является в первую очередь народная культура и составляющие ее песни, легенды, сказания, мифы.

Примером глубоко мотивированного использования древних сказаний и иных архетипически значимых форм культуры и быта является роман Айтматова «И дольше века длится день». Роман начинается и завершается изображением похорон одного из героев, которые воспринимаются и автором, и героями как очень важная и священная церемония, полная глубокого человеческого и сакрального смысла. Ритуал начинается с определения места погребения, в качестве которого выбрано старинное кладбище Ана-Бейит. Здесь, согласно преданию, покоится прах Найман-Аны, чья судьба воссоздается в легенде о завоевании сарозекских земель племенем жуаньжуаней, о пленении ими ее сына Жоламана, о превращении его в манкурта и убийстве им собственной матери. Однако погребение, к глубокой скорби, происходит не на кладбище, а в сарозекской степи: на месте кладбища возник космодром.

Такое завершение сюжетного действия, а тем самым жизненного круга, пройденного Казангапом, подчеркивает нарушение естественного, соблюдавшегося веками обряда проводов человека в иной мир и вместе с тем трагичность судьбы человека, лишенного возможности найти последнее пристанище рядом со своими предками. Драматизм в настроениях другого героя, Едигея, глубоко переживающего смерть друга и печальные обстоятельства его похорон, подкрепляется ассоциацией с судьбой персонажей другой легенды, записанной Куттыбае-вым,-легенды о любви старого певца Раймалы-аги и молодой певицы Бегимай. Кроме того, жизнь героев протекает на фоне и в соприкосновении с жизнью природы и «братьев наших меньших», таких, как рыжая лисица, коршун-белохвост и, главное, верблюд Буранный Кя-ранар. Олицетворение природного мира и его обитателей, подчеркивание общности судьбы людей и животных, выявление драматических и трагических моментов в восприятии окружающего - все это свидетельство единства мироздания, взаимосвязи всех его граней и пронизан-ности его архетипическими ситуациями, образами, мотивами.

Понятие «архетип» как инструмент исследования позволяет увидеть многие существенные стороны в содержании художественных произведений, прежде всего преемственность в жизни человеческого рода, неразрывную связь времен, сохранение памяти о прошлом, т. е. архетипической памяти, в чем бы она ни проявлялась.

Е.Р. Коточигова ВЕЩЬ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ИЗОБРАЖЕНИИ

Материальная культура (от лат. materia и cultura - возделывание, обрабатывание) как совокупность предметов, создаваемых человеком, входит в мир произведения. Однако для обозначения изображаемых в литературе предметов материальной культуры нет единого термина. Так, А. Г. Цейтлин называет их «вещами», «деталями житейской обстановки, тем, что живописцы и включают в понятие "интерьер"» 1 . Но материальная культура прочно вписана не только в интерьер, но и в пейзаж (за исключением так называемого дикого пейзажа), и в портрет (поскольку костюм, ювелирные украшения и пр.- составная его

). А.И. Белецкий предлагает термин «натюрморт», под которым подразумевает «изображение вещей - орудий и результатов производства -искусственной обстановки, созданной человеком...» 2 . Этот термин из области живописи в литературоведении не привился. А для А.П. Чудакова «вещь в литературе» очень широкое понятие: он не проводит различия между «природным или рукотворным» предметом 3 , что снимает уже на терминологическом уровне чрезвычайно важную лшозицию: материальная культура/природа. Здесь под вещами име-отся в виду только рукотворные предметы, элементы материальной культуры (хотя последняя не сводится к вещам, включая в себя также многообразные процессы).

Вещный мир в литературном произведении соотносится с предметами материальной культуры в реальной действительности. В этом смысле по творениям «давно минувших дней» можно реконструировать материальный быт. Так, Р.С. Липец в книге «Эпос и Древняя Русь» 1 убедительно доказывает высказанное еще С.К. Шамбинаго 2 предположение о генетической связи быта былин с обиходной жизнью русских князей. Реальность белокаменных палат, золоченых крыш, неизменных белодубовых столов, за которыми сидят богатыри, выпивая из братины питья медвяные и принимая богатые дары князя за верную службу, доказана и археологическими раскопками. «Несмотря на обилие поэтических образов, метафор, обобщенных эпических ситуаций, несмотря на нарушенность хронологии и смещенность ряда событий, былины все являются превосходным и единственным в своем роде историческим источником...» 3

Изображение предметов материальной культуры в литературе эволюционирует. И это отражает изменения в отношениях человека и вещи в реальной жизни. На заре цивилизации вещь - венец человеческого творения, свидетельство мудрости и мастерства. Эстетика героического эпоса предполагала описания вещей «предельного совершенства, высшей законченности...» 4 .

Сошка у оратая кленовая, Омешики на сошке булатные, Присошек у сошки серебряный, А рогачик-то у сошки красна золота.

(Былина «Волъга и Микула»)

Сказители всегда внимательны к «белокаменным палатам», их убранству, ярким предметам, к тканям, на которых «узор хитер», ювелирным украшениям, великолепным пиршественным чашам.

Нередко запечатлен сам процесс создания вещи, как в гомеровской «Илиаде», где Гефест выковывает Ахиллу боевые доспехи:

И вначале работал он щит и огромный и крепкий, Весь украшая изящно; кругом его вывел он обод Белый, блестящий, тройной; и приделал ремень серебристый. Щит из пяти составил листов и на круге обширном Множество дивного бог по замыслам творческим сделал...

(Песнь XVIII. Пер. Н. Гнедича)

Отношение к предметам материальной культуры как достижению человеческого разума демонстрирует в особенности наглядно эпоха Просвещения. Пафос романа Д. Дефо «Робинзон Крузо»-гимн труду, цивилизации. Робинзон пускается в рискованные путешествия на плотах к севшему на мель кораблю, для того чтобы перевезти на берег необитаемого острова необходимые ему вещи. Более одиннадцати раз он перевозит на плотах многочисленные «плоды цивилизации». Подробнейшим образом описывает Дефо эти веши. Самая «драгоценная находка» героя -ящик плотника с рабочими инструментами, за которую, по его собственному признанию, он отдал бы целый корабль с золотом. Есть здесь и охотничьи ружья, пистолеты, сабли, гвозди, отвертки, топоры, точила, два железных лома, мешок с дробью, бочка с порохом, сверток листового железа, канаты, провизия, одежда. Все то, с помощью чего Робинзон должен «покорить» дикую природу.

В литературе XIX-XX вв. наметились разные тенденции в изображении вещей. По-прежнему почитается человек-Мастер, homo faber, ценятся изготовленные умелыми руками предметы. Примеры такого изображения вещей дает, например, творчество Н.С. Лескова. Многочисленные предметы, описанные в его произведениях,- «стальная блоха» тульских мастеров («Левша»), икона старообрядческих иконописцев («Запечатленный ангел»), подарки карлика из романа «Соборяне», поделки Рогожина из «Захудалого рода» и др.- «след умельства» лесковских героев 1 .

Однако писатели чутко уловили и другую грань во взаимоотношениях между человеком и вещью: материальная ценность последней может заслонять человека, он оценивается обществом по тому, насколько дорогими вещами обладает. И человек часто уподобляется вещи. Об этом предсмертный крик героини пьесы А.Н. Островского «Бесприданница»: «Вещь... да, вещь! Они правы, я вещь, а не человек». А в художественном мире А.П. Чехова вещи: рояль, на котором играет Котик («Ионыч»), горшочки со сметаной, кувшины с молоком, окружающие героя рассказа «Учитель словесности»,-нередко еммволизи-руют пошлость и однообразие провинциального быта.

В XX в. не одно поэтическое копье сломано в борьбе против вещизма - рабской зависимости людей от окружающих их вещей:

Умирает владелец, но вещи его остаются,

Нет им дела, вещам, до чужой, человечьей беды.

В час кончины твоей даже чашки на полках не бьются,

И не тают, как льдинки, сверкающих рюмок ряды.

Может быть, для вещей и не стоит излишне стараться...

{В. Шефнер. «Вещи»)

Слабеет, утрачивается интимная связь человека и вещи, свойственная в особенности средневековью, где вещи часто имеют собственные имена (вспомним меч Дюрандаль, принадлежащий главному герою «Песни о Роланде»). Вещей множество, но они стандартны, их почти! не замечают. В то же время их «инвентарные списки» могут быть! зловеще самодовлеющими-так, преимущественно через длинные перечисления сменяющих друг друга многочисленных покупок показана жизнь героев повести французского писателя Ж. Перека «Вещи».

С развитием техники расширяется диапазон изображаемых в литературе вещей. Стали писать о заводах-гигантах, об адской карающей машине («В исправительной колонии» Ф. Кафки), о машине времена о компьютерных системах, о роботах в человеческом обличье (совре менные фантастические романы). Но одновременно все сильнее звучш тревога об оборотной стороне научно-технического прогресса. В русской советской прозе и поэзии XX в. «машиноборческие мотивы» звучат прежде всего в среде крестьянских поэтов -у С. Есенина, Н. Клюева, С. Клычкова, П. Орешина, С. Дрожжина; у авторов так называемой «деревенской прозы» - В. Астафьева, В. Белова, В. Распутина. И это неудивительно: ведь крестьянский уклад более всего пострадал от сплошной индустриализации страны. Вымирают, уничтожаются целые деревни («Прощание с Матерой» В. Распутина), искореняются из людской памяти народные представления о красоте, «ладе» (одноименная книга В. Белова) и т. д. В современной литературе все чаще звучит; предупреждение об экологической катастрофе («Последняя пастораль» А. Адамовича). Все это отражает реальные процессы, происходящие во взаимоотношениях человека с созданными его руками, но часто выходящими из-под его контроля вещами.

В то же время вещь в литературном произведении выступает как элемент условного, художественного мира. И в отличие от реальной действительности границы между вещами и человеком, живым и неживым здесь могут быть зыбкими. Так, русские народные сказки дают многочисленные примеры «очеловечивания» вещей. Литературными персонажами могут стать «печка» («Гуси-лебеди»), куколка; («Баба-Яга») и др. Эту традицию продолжает и русская и зарубежная литература: «Оловянный солдатик» Г.Х. Андерсена, «Синяя птица» М. Метерлинка, «Мистерия-буфф» В. Маяковского, «До третьих петухов» В.М. Шукшина и др. Мир художественного произведения может быть насыщен несуществующими в реальности вещами. Научно-фантастическая литература изобилует описаниями небывалых космических кораблей, орбитальных станций, гиперболоидов, компьютеров, роботов и т. д. («Гиперболоид инженера Гарина» А. Толстого, «Солярис», «Сталкер» Ст. Лема, «Москва-2004» В. Войновича).

Условно можно выделить важнейшие функции вещей в литературе, такие, как культурологическая, характерологическая, сюжетно-композиционная.

Вещь может быть знаком изображаемой эпохи и среды. Особенно наглядна культурологическая функция вещей в романах-путешествиях, г де в синхронном срезе представлены различные миры: национальные, сословные, географические и т. д. Вспомним, как Вакула из «Ночи перед Рождеством» Гоголя с помощью нечистой силы и собственной находчивости в считанные минуты попадает из глухой малороссийской деревни в Петербург. Его поражают архитектура, одежда его современников, отдаленных от родной Диканьки расстоянием: «...домы росли и будто подымались из земли на каждом шагу; мосты дрожали; кареты летали <...> пешеходы жались и теснились под домами, унизанными плошками <...>. С изумлением оглядывался кузнец на все стороны. Ему казалось, что все домы устремили на него свои бесчисленные огненные очи и глядели. Господ в крытых сукном шубах он увидел так много, что не знал, кому шапку снимать».

Немалую службу сослужил Ивану Северьяновичу Флягину, томящемуся в татарском плену (повесть Лескова «Очарованный странник»), сундук с необходимыми для фейерверка принадлежностями, которые навели на татар, не знакомых с этими атрибутами европейского городского быта, неописуемый ужас.

Очень важна культурологическая функция вещей в историческом романе - жанре, формирующемся в эпоху романтизма и стремящемся в своих описаниях наглядно представить историческое время и местный колорит (фр. couleur locale). По мнению исследователя, в «Соборе Парижской Богоматери» В. Гюго «вещи живут жизнью более глубокой, чем живые действующие лица, и на вещах сосредоточился центральный интерес романа» 1 .

Знаковую функцию вещи выполняют и в бытописательных произведениях. Красочно изображен Гоголем быт казачества в «Вечерах на хуторе близ Диканьки». К «Колумбу Замоскворечья» Островскому слава пришла не только из-за меткости изображения характеров дотоле неизвестной читателю «страны», но и вследствие зримого воплощения этого «медвежьего уголка» во всех его подробностях, аксессуарах.

Вещь может служить знаком богатства или бедности. По традиции, берущей начало в русском былинном эпосе, где герои соревновались друг с другом в богатстве, поражая обилием украшений, драгоценные металлы и камни становятся этим бесспорным символом. Вспомним:

Повсюду ткани парчевые; Играют яхонты, как жар; Кругом курильницы златые Подъемлют ароматный пар...

(А. С. Пушкин. «Руслан и Людмила»)

Или сказочный дворец из «Аленького цветочка» СТ. Аксакова: «убранство везде царское, неслыханное и невиданное: золото, серебро, хрустали восточные, кость слоновая и мамонтовая».

Не менее важна характерологическая функция вещей. В произведениях Гоголя показана «интимная связь вещей» 1 со своими владельцами. Недаром Чичиков любил рассматривать жилище очередной жертвы его спекуляции. «Он думал отыскать в нем свойства самого хозяина,-как по раковине можно судить, какого рода сидела в ней устрица или улитка» («Мертвые души» -т. 2, гл. 3, ранняя ред.).

Вещи могут выстраиваться в последовательный ряд. В «Мертвых душах», например, каждый стул кричал: «И я тоже Собакевич!». Но охарактеризовать персонажа может и одна деталь. Например, банка с надписью «кружовник», приготовленная заботливыми руками Фенечки («Отцы и дети» Тургенева). Нередко интерьеры изображаются по контрастному принципу - вспомним описание комнат двух должниц ростовщика Гобсека: графини и «феи чистоты» белошвейки Фанни («Гобсек» О. Бальзака). На фоне этой литературной традиции может стать значимым и отсутствие вещей (так называемый минус-прием): оно подчеркивает сложность характера героя. Так, Райский, стремясь побольше узнать о загадочной для него Вере («Обрыв» И.А. Гончарова), просит Марфиньку показать ему комнату сестры. Он «уже нарисовал себе мысленно эту комнату: переступил порог, оглядел комнату и - обманулся в ожидании: там ничего не было!»

Вещи часто становятся знаками, символами переживаний человека:

Гляжу, как безумный, на черную шаль, И хладную душу терзает печаль.

(А. С. Пушкин. «Черная шаль»)

«Медные шишечки» на кресле дедушки совершенно успокоили маленького героя из повести Аксакова «Детские годы Багрова внука»: «Как это странно! Эти кресла и медные шишечки прежде всего кинулись мне в глаза, привлекли мое внимание и как будто рассеяли и немного ободрили меня». А в рассказе В. Астафьева «Дуга» случайнс найденная героем дута из свадебного поезда наполняет его воспоминаниями о давно забытых временах его молодости.

Одна из распространенных функций вещей в литературном произведении - сюжетно-композиционная. Вспомним зловещую роль платка в трагедии «Отелло» В. Шекспира, ожерелье из одноименного лесковского рассказа, «царицыны черевички» из «Ночи перед Рождеством» Гоголя и др. Особое место занимают вещи в детективной литературе (что подчеркнуто Чеховым в его пародийной стилизации «Шведская спичка»). Без деталей-улшс этот жанр немыслим.

Вещный мир произведения имеет свою композицию. С одной стороны, детали часто выстраиваются в ряд, образовывают в совокупности интерьер, пейзаж, портрет и т. д. Вспомним подробное описание героев Лескова («Соборяне»), урбанистический пейзаж в «Преступлении и наказании» Ф.М. Достоевского, многочисленные предметы роскоши в «Портрете Дориана Грея» О. Уайльда.

С другой стороны, какая-то одна вещь, выделенная в произведении крупным планом, несет повышенную смысловую, идейную нагрузку, перерастая в символ 1 . Можно ли назвать «цветок засохший, безухан-ный» (А.С. Пушкин) или «в окне цветы герани» (Тэффи. «На острове моих воспоминаний...») просто деталью интерьера? Что такое «тюрлю-лю атласный» («Горе от ума» А.С. Грибоедова) или онегинская шляпа «боливар»? О чем говорит «многоуважаемый шкаф» из чеховского «Вишневого сада»? Вещи-символы выносятся в заглавие художественного произведения («Шагреневая кожа» О. Бальзака, «Гранатовый браслет» А.И. Куприна, «Жемчуга» Н.С. Гумилева, «Двенадцать стульев» И. Ильфа и Б. Петрова). Симолизация вещей в особенности свойственна лирике в силу ее тяготения к смысловой насыщенности слова. Каждый из упоминаемых предметов в стихотворении Г. Шен-гели вызывает ряд ассоциаций:

В столах, «по случаю приобретенных» На распродажах и аукционах, Их ящики осматривать люблю... Что было в них? Бумага, завещанья, Стихи, цветы, любовные признанья. Все сувениры -знак надежд и вер, Рецепты, опий, кольца, деньги, жемчуг, С головки сына похоронный венчик. В последнюю минуту -револьвер?

(«В столах, "по случаю приобретенных"..*)

В контексте художественного произведения символика может меняться. Так, символом тягостной, безрадостной жизни стал забор в рассказе Чехова «Дама с собачкой»: «Как раз против дома тянулся забор, серый, длинный, с гвоздями. «От такого забора убежишь,- думал Гуров, поглядывая то на окна, то на забор». Однако в других контекстах забор символизирует стремление к красоте, гармонии, веру в людей. Именно так «прочитывается» в контексте пьесы А. В. Вампилова «Прошлым летом в Чулимске» эпизод с восстановлением героиней палисадника, каждую ночь разрушаемого ее нерадивыми односельчанами.

Краткость авторского текста в драме, «метонимичность» и «метафоричность» лирики 1 несколько ограничивают изображение вещей в этих родах литературы. Наиболее широкие возможности воссоздания вещного мира открываются в эпосе.

Жанровые различия произведений также сказываются на изображении вещей, актуализации тех или иных их функций. Знаками того или иного уклада жизни, культуры, вещи выступают преимущественно в исторических романах и пьесах, в бытописательных произведениях, в частности в «физиологических» очерках, в научной фантастике. Сюжетную функцию вещей активно «эксплуатируют» детективные жанры. Степень детализации вещного мира зависит от авторского стиля. Пример доминирования вещей в художественном произведении - роман Э. Золя «Дамское счастье». Оптимистическая философия романа противопоставлена критическим картинам действительности, нарисованным писателем в предыдущих романах серии «Ругон-Маккары». Стремясь, как писал Золя в наброске к роману, «показать радость действия и наслаждение бытием» , автор поет гимн миру вещей как источнику земных радостей. Царство материального быта уравнено в своих правах с царством духовной жизни, поэтому Золя слагает «поэмы женских нарядов», сравнивая их то с часовней, то с храмом, то с алтарем «огромного храма» (гл. XIV). Противоположная стилевая тенденция - отсутствие, редкость описаний вещей. Так, очень скупо обозначен был в романе Г. Гессе «Игра в бисер», что подчеркивает отрешенность от бытовых, материальных забот Магистра игры и вообще обитателей Касталии. Отсутствие вещей может быть не менее значимо, чем их изобилие.

Описание вещей в литературном произведении может быть одной из его стилевых доминант. Это характерно для целого ряда литературных жанров: художественно-исторических, научно-фантастических, нравоописательных (физиологический очерк, утопический роман), художественно-этнографических (путешествие) и пр. Писателю важно показать необычность обстановки, окружающей персонажей, ее непохожесть на ту, к которой привык имплицитный читатель. Эта цель достигается и через детализацию вещного мира, причем важен не только сам отбор предметов материальной культуры, но и способ их описания.

Подчеркивая своеобразие того или иного уклада жизни, быта, писатели широко используют различные лексические пласты языка, так называемый пассивный словарь, а также слова, имеющие ограниченную сферу употребления: архаизмы, историзмы, диалектизмы, варваризмы, профессионализмы, неологизмы, просторечие и пр. Применение подобной лексики, будучи выразительным приемом, в то же время нередко создает трудности для читателя. Иногда сами авторы, предвидя это, снабжают текст примечаниями, специальными словариками, как это сделал Гоголь в «Вечерах на хуторе близ Диканъки». Среди слов, поясняемых пасичником Рудым Панько в «Предисловии», львиная доля принадлежит обозначению вещей: «бандура - инструмент, род гитары», «батог - кнут», «каганец - род светильни», «люлька - трубка», «рушник - утиральник», «смушки - бараний мех», «хустка - платок носовой» и др. Казалось бы, Гоголь мог сразу писать русские слова, но тогда «Вечера...» в значительной мере лишились бы местного колорита, культивируемого эстетикой романтизма.

Обычно помогают читателю понять насыщенный пассивной лексикой текст посредники: