Адриан кирсанов. Архимандрит адриан (псково-печерский монастырь)

Старец Адриан / pravmir.ru

Отец Адриан изначально был насельником Троице-Сергиевой лавры, откуда его сослали «с глаз долой» в Псково-Печерский монастырь. И вот за что.

Еще в советские времена в нижнем храме Успенского собора он устраивал отчитки бесноватых, и к нему приезжало отовсюду множество народа. А Лавра была в брежневские времена официальной «туристической точкой» - туда возили и иностранные делегации, и высокопоставленных лиц. Это имело важное идеологическое значение, ибо должно было засвидетельствовать гражданам других государств отсутствие у нас гонений на Церковь и полную свободу совести.

Привезли туда как-то раз группу важных чиновников, к тому же - иностранного, капиталистического происхождения. И один из наших крупных чинов, ответственный работник, повел их на экскурсию в Троице-Сергиеву лавру.

Они подивились ее величию, неземным красотам монастырских храмов, особой благорастворенности воздухов, а ответственный работник, чтобы они не слишком увлекались всем этим "опиумом", стал им рассказывать о монахах какие-то байки – про подземный ход, по которому они якобы вылезают далеко за пределами монастыря и вольно разгуливают по городам и весям, про то, как они якобы добавляют в воду химические вещества, а потом выдают ее за святую, – словом, нес какую-то такую чушь. Потом что-то «на юморе» от себя добавил, скабрезное, не уставая напрягать лицевые мышцы иронической гримаской: мол: "Мы-то с вами все правильно понимаем!"

А стояли они стайкой на площади перед Успенским собором, по которой отец Адриан, уже в епитрахили, в поручах, как раз шел на «вычитку» бесноватых в нижний храм. И что-то зацепило его на ходу, так что он на минуту задержался возле этих экскурсантов – какая-то фраза этого ответственного работника его насторожила: он даже подошел к нему поближе послушать. И вот когда он приблизился, этот безбожный краснобай вдруг изменился в лице, сложил губы трубочкой, прижал руки в груди, сломав их в запястьях, как собачка, которая, стоя на задних лапках, «служит», и завыл по-собачьи, а потом еще и залаял.

Экскурсанты переглянулись, но поскольку лай был очень уж натуральным, они решили, что это он так шутит. И талантливо шутит, надо сказать. Точь-в-точь немецкая овчарка заливается. Поэтому они заулыбались, засмеялись, а потом еще и зааплодировали: «Ишь, артист!» А он – минуту, другую - знай себе брешет. Схватил самого себя за горло и – не может остановиться. Красный весь, глаза навыкате – вот-вот из орбит выпрыгнут, а он все: "гав-гав-гав-гав-гав, гав-гав-гав-гав-гав…"

Постоял, постоял возле него отец Адриан, потом накрыл его голову епитрахилью, и тот умолк. А старец ему и говорит: - Милый, тебе лечиться надо. Болен ты. Бес в тебе! Приезжай ко мне, я тебе помогу. С тем и пошел себе в храм. …Через несколько дней этого старца и услали в далекий провинциальный Псково-Печерский монастырь, подальше от людских глаз и толп. На всякий случай. А то – мало ли какому высокому чиновнику еще понадобилось бы посетить Лавру, и кто знает, какой еще конфуз мог бы там с ним при отце Адриане выйти: стал бы вдруг орать, как ишак, ржать, как лошадь, или кричать петухом, смущая народ. Мало ли что…

Справка "УНИАН-Религии"

Адриан (Кирсанов) (род. 1922), архимандрит, насельник Псково-Печерского Успенского мужского монастыря В миру Кирсанов Алексей Андреевич, родился 17 марта 1922 года в деревне Турейке Орловской области в крестьянской семье.

Рано остался без отца, рос болезненным и слабым. Однажды мама, у которой на руках после смерти мужа было трое детей, отправила его в город Орёл к доктору. В городе тогда была всего одна действующая церковь, Алексей вошёл в неё к началу литургии и не смог уйти, ощутив, что там - его дом. Тогда же ему было откровение: с иконы, перед которой остановился Алексей, сошла Пречистая Дева, а икона в видении Алексея преобразилась в поле брани.

До 1941 года работал слесарем на заводе. Когда началась Великая Отечественная война был эвакуирован в Таганрог на аэродром в военном городке. Перед занятием города немцами участвовал во взрыве цехов. Пробрался домой, где прятался дома и в лесах с партизанами. При освобождении малой родины советскими войсками вступил в армию.

Вскоре попал в Коломну, где охранял гаубичные пушки. Потом комиссия нашла у него болезнь сердца и Алексея призвали работать на завод имени Лихачёва в Москву. Там он проработал до 1953 года. В 1953 году отправился в Троице-Сергиеву лавру с намерением вступить в число братии.

Поначалу наместник лавры архимандрит Иоанн (Разумов) хотел было отправить "простоватого" просителя домой, но потом смягчился и принял послушником - мыть посуду. Твёрдо держался своего места в обители. Когда больная мать, сообщая о пожаре в котором сгорел их дом, просила его оставить обитель и заработать денег на новый дом, не покинул лавры. Вместо этого он стал усердно молить святителя Николая Мирликийского помочь его больной матери.

Тогда ему неожиданно принесли сумку с деньгами и анонимной запиской - передать эти деньги матери монаха, у которой сгорел дом. Исполнял послушание трапезника, затем - заведовал производством свечей. В Успенский пост 1957 года был пострижен в монашество наместником лавры архимандритом Пименом (Извековым), с наречением имени Адриан. Был рукоположен во иеродиакона.

В 1970 году был рукоположен в священный сан. Вскоре после рукоположения почувствовал способность помогать бесноватым. Получил на это благословение патриарха Московского и всея Руси Алексия I.

С утра под его кельей собирались толпы невменяемых, буйных, зачастую оставленных всеми людей. В 5 часов утра отец Адриан их исповедовал, потом читал молитвы, изгоняющие злого духа. Заботами отца Адриана многие исцелялись и преображались - успешно работали и исповедовали Христа. Однако его деятельность была не по нраву многим - как со стороны атеистических властей, так и со стороны завистников и блюстителей внешнего благообразия обители.

После инцидента, когда при виде отца Адриана беснование внезапно проявилось у одной видной американской туристки, из руководства ЦК КПСС последовало распоряжение "Убрать Адриана из Лавры в 24 часа". 26 августа 1975 года он был переведен в Псково-Печерский Успенский мужской монастырь. Батюшка тяжело перенёс расставание с любимой обителью, много страдал, открылась язвенная болезнь. Но как только пошёл на поправку, опять стал исповедовать душевнобольных.

Продолжал это служение до 1990 года, затем стал принимать людей, приехавших за исцелением и советом, с мирскими просьбами и бедами. Известны случаи его прозорливости, чудесные исцеления по его молитвам. Продолжал старческое служение и по достижении 90-летнего возраста. С 1975 по 1978 год - братский духовник Псково-Печерского Успенского монастыря. В поздние годы земной жизни много пребывает в молитвенном бдении, молчалив. 27 апреля 2018 г в 23 часа ночи отошел ко Господу.

"УНИАН-Религии", по материалам из открытых источников

«В субботу, 28 апреля, на 97-м году жизни в Псково-Печерском монастыре отошел ко Господу архимандрит Адриан (Кирсанов) - последний из плеяды великих духовников и старцев, подвизавшихся в Псково-Печерском монастыре со второй половины прошлого века. Царствие Небесное и вечная память рабу Божию архимандриту Адриану!»

Архимандрит Адриан (Кирсанов) (1922 - 2018), насельник Псково-Печерского Успенского мужского монастыря (в миру Кирсанов Алексей Андреевич), родился 17 марта 1922 года в деревне Турейке Орловской области в крестьянской семье. Рано остался без отца, рос болезненным и слабым. Однажды мама, у которой на руках после смерти мужа было трое детей, отправила его в город Орёл к доктору. В городе тогда была всего одна действующая церковь, Алексей вошёл в неё к началу литургии и не смог уйти, ощутив, что там - его дом. Тогда же ему было откровение: с иконы, перед которой остановился Алексей, сошла Пречистая Дева, а икона в видении Алексея преобразилась в поле брани.
До 1941 года работал слесарем на заводе. Когда началась Великая Отечественная война был эвакуирован в Таганрог на аэродром в военном городке. Перед занятием города немцами участвовал во взрыве цехов. Пробрался домой, где прятался дома и в лесах с партизанами. При освобождении малой родины советскими войсками вступил в армию. Вскоре попал в Коломну, где охранял гаубичные пушки. Потом комиссия нашла у него болезнь сердца и Алексея призвали работать на завод имени Лихачёва в Москву. Там он проработал до 1953 года.
В 1953 году отправился в Троице-Сергиеву лавру с намерением вступить в число братии. Поначалу наместник лавры архимандрит Иоанн (Разумов) хотел было отправить «простоватого» просителя домой, но потом смягчился и принял послушником - мыть посуду.
Твёрдо держался своего места в обители. Когда больная мать, сообщая о пожаре в котором сгорел их дом, просила его оставить обитель и заработать денег на новый дом, не покинул лавры. Вместо этого он стал усердно молить святителя Николая Мирликийского помочь его больной матери. Тогда ему неожиданно принесли сумку с деньгами и анонимной запиской - передать эти деньги матери монаха, у которой сгорел дом.
Исполнял послушание трапезника, затем - заведовал производством свечей.
В Успенский пост 1957 года был пострижен в монашество наместником лавры архимандритом Пименом (Извековым), с наречением имени Адриан. Был рукоположен во иеродиакона.
В 1970 году был рукоположен в священный сан.
Вскоре после рукоположения почувствовал способность помогать бесноватым. Получил на это благословение патриарха Московского и всея Руси Алексия I. С утра под его кельей собирались толпы невменяемых, буйных, зачастую оставленных всеми людей. В 5 часов утра отец Адриан их исповедовал, потом читал молитвы, изгоняющие злого духа. Заботами отца Адриана многие исцелялись и преображались - успешно работали и исповедовали Христа. Однако его деятельность была не по нраву многим - как со стороны атеистических властей, так и со стороны завистников и блюстителей внешнего благообразия обители. После инцидента, когда при виде отца Адриана беснование внезапно проявилось у одной видной американской туристки, из руководства ЦК КПСС последовало распоряжение «Убрать Адриана из Лавры в 24 часа».
26 августа 1975 года он был переведен в Псково-Печерский Успенский мужской монастырь. Батюшка тяжело перенёс расставание с любимой обителью, много страдал, открылась язвенная болезнь. Но как только пошёл на поправку, опять стал исповедовать душевнобольных. Продолжал это служение до 1990 года, затем стал принимать людей, приехавших за исцелением и советом, с мирскими просьбами и бедами. Известны случаи его прозорливости, чудесные исцеления по его молитвам. Продолжал старческое служение и по достижении 90-летнего возраста.
С 1975 по 1978 год - братский духовник Псково-Печерского Успенского монастыря.
Последние годы много пребывал в молитвенном бдении, был молчалив.

Я была духовным чадом отца Адриана в начале 1990-х, когда жила в Печорах. Полтора года я окормлялась у него и общалась с ним очень тесно, ничего не делала без его благословения. И именно он благословил меня уйти в монахини. С тех пор наш земной контакт, к сожалению, прекратился, но надеюсь, что он всегда молился за меня.

Несомненно, отец Андриан был настоящим старцем. Так о нем говорил, например, и отец Иоанн (Крестьянкин). Хотя многие, кто находился рядом с ним, его таковым не признавали, потому что он был очень смиренным и часто незаметным для окружающих. Я просто не помню столь же смиренных людей, разве что немногие другие старцы.

В плане духовного наставничества он был очень строг. Некоторые из братии из-за этого избегали его советов. Но сам он жил очень интенсивной духовной жизнью. Думаю, у него был огромный духовный внутренний мир, о котором мало кто знал.

Еще он много лет занимался отчиткой бесноватых. Причем это была не его воля - ему дали такое, можно сказать, поручение. Началось это еще в Троице-Сергиевой лавре, а в Печорах он жил как в ссылке. Его удалили от лавры, потому что отчитывание им бесноватых вызвало большое недовольство советской власти.

И поскольку он отчитывал бесноватых, вокруг него всегда было много таких людей. Они даже переезжали жить рядом со старцем, потому что при очитке им становилось легче. И поскольку отец Адриан ими занимался, он взял на себя их лечение и духовное выздоровление, держал их в очень строгом послушании. В основном это были женщины, многие из которых вели полумонашеский образ жизни, словно они уже жили в монастыре. Они работали где-то в городе, скажем, в больнице или детском саду, но постились как монахини и вообще вели очень строгую жизнь. И поскольку вокруг него было много больных и бесноватых женщин, то некоторые монахи его даже побаивались.

Жизнь отца Адриана была очень трудной. Он родился после революции в очень благочестивой семье, и ему было трудно смотреть на то, что творится вокруг, когда преследовали священников и верующих, разрушали храмы и прочее.

Потом началась война. Старец говорил, что Господь сохранил его тем, что он никого не убивал, и что его совесть - как священника - чиста.

Когда я была в Печорах, то видела, что он очень много болеет, что усугублялось тем, что он занимался очитками, а это дело очень непростое. Несмотря на то, что он совершал отчитки по благословению, ему приходилось очень много страдать от козней дьявольских.

Но что касается меня лично, то могу сказать, что он изменил мою жизнь, при нем у меня сформировалось твердое желание принять монашество.

Он был очень крепкий духом и очень строгий в жизни. Например, его распорядок дня был таков: он ложился очень поздно - в двенадцать или позже, потому что читал правило или принимал людей, но в три часа ночи он снова вставал, чтобы вновь читать монашеское правило. После ночного чтения правила он мог немного отдохнуть, но потом снова начинал принимать людей или служить, и я предполагаю, что перед этим он уже не спал.

Что может вызвать слезы у атеиста?

Юрий Силуанов:

Когда у меня была очень серьезная проблема, по благословению наместника Псково-Печерского монастыря архимандрита Тихона (Секретарева), меня провели в келью старца.

Физически он был, можно сказать, истощен, но от него исходила такая сила духа, такая благодать, что он буквально светился!

Я ему изложил свою проблему, а он так просто-просто сказал:

Ну, не переживай. Все образуется. Молись. Это Господь посылает искушение.

Искушение за какие-то мои грехи?.. - стал допытываться я.

Кто его знает, - опять просто ответил он. - Это только Господу Богу известно.

Батюшка, а когда эти искушения закончатся? - не унимался я. Происходящее тогда действительно было невыносимым.

Нам сроки Господи неведомы. Но закончатся - это совершенно точно!

Благословил. Помазал меня маслицем.

Мы поговорили с ним и на какие-то другие темы. Это было очень удивительно: человек, который не читает прессу, не смотрит телевизор, не слушает радио, был в курсе всего и, я так понимаю, знал все, свидетелями чего мы потом становимся, с опережением. Потому что он прозревал суть времени.

Видел, как мамона завоевывает все больше и больше душ и на территории некогда Святой Руси воцаряется золотой телец…

Какие муки претерпело поколение старцев - отца Адриана, батюшки Иоанна (Крестьянкина), протоиерея Николая Гурьянова! Но в них была такая сила против греха!

Молись, молись! Господь лучше нас знает, когда нам посылать искушения, когда их заканчивать, когда новые попускать… - наставлял отец Адриан. - Молись, молись! Господь не без милости, услышит молитвы.

Батюшка, молюсь, да вот что-то никак, - посетую, бывало, я.

Сроки Господни нам неведомы, - вновь напомнит он.

Когда в прошлом году у моего сына стало происходить что-то непонятное в жизни, явно связанное с колдовским воздействием, то я повез его к отцу Адриану.

Старец уже никого не принимал. Но сделал исключение.

Сын у меня был в детстве крещен, но потом уже редко бывал в церкви. И то разве что зайдет свечку поставить… В загробной жизни, как и многие из молодых, сомневался:

Пап, ну, как это возможно? Столько миллиардов до нас уже поумирало… И что же: они где-то и сейчас живут? Где же стольким разместиться?

Такие вот у него были типичные «захожанские» представления.

Отвез я его к отцу Адриану. Минут 15 они беседовали. И вот этот крепкий 30-летний парень, преуспевший в бизнесе, выходит со слезами на глазах:

Пап… А что это было?

Ты, сынок, побеседовал с тем, для кого святость не является отвлеченным понятием.

Видя таких людей, даже самые закоренелые атеисты перестают верить в тотальную победу смерти над жизнью.

Христос Воскресе!

Как отец Адриан «ничего не делал»

Иеромонах Косма (Афанасьев) , насельник Донского монастыря:

Я поехал в Псково-Печерский монастырь в надежде увидеться с отцом Иоанном (Крестьянкиным). Иду к нему, а тут выясняется, что он не принимает. А мне уже уезжать надо… Что делать?

Кто-то из братии мне посоветовал:

А ты иди к отцу Адриану.

Я и пошел:

Поговорите со мной…

Да я так устал… - отнекивается.

А он вдруг развернулся:

Ну, ладно, пойдем.

Обнял меня и начал рассказывать мне всю свою жизнь! Какие у него проблемы были, искушения. Слова мне не дает вставить! Какие на него гонения устраивали, как унижали его.

Я сижу, думаю: «Мне бы со своими проблемами разобраться…»

А он все говорит и говорит.

И только в конце я понял, что он рассказал мне про все, что мне тогда так хотелось спросить! Он, и рта не дав мне раскрыть, разрешил все мои вопросы.

На душе стало так легко, как будто я только что причастился. Я пронзительно ощутил Божественное присутствие.

Последний раз приезжаю к нему, а он так развеселился:

Коська приехал! Коська приехал!

Столько радости в нем было! Такая преизобилующая благодать!

Батюшка в последние годы уже слабенький был. Благословит, маслицем тебя помажет, - а у тебя самого откуда ни возьмись силы берутся.

Помню, я как-то к нему приехал, а он говорит:

А кто я? Все какие-то люди приезжают ко мне. Из Канады приезжают, из Европы… Какой-то губернатор подарил мне грамоту. А что я? Сижу в келье, ничего не делаю.

Отцу Адриану я очень благодарен. Молюсь: да упокоит его со святыми Своими Господь.

В жизнь вечную

Михаил Московский:

В 2013 году моей маме поставили диагноз: рак 4-й стадии. Уже были метастазы в позвоночник. Она очень сильно страдала. Я поехал в Псково-Печерский монастырь. В первый раз попасть к отцу Адриану я не смог. Вернувшись в Москву, передал через одного монаха Сретенского монастыря посылочку старцу, вложив в нее записку, где был подписан и мой городской телефон.

Через некоторое время звонок:

Батюшка Адриан вызывает вас к себе.

Я приехал и, на удивление, несмотря на множество народа, смог к нему попасть.

Захожу: худенький старчик сидит на табуретке.

Ты не переживай. Твоя мама будет жива. Она исцелится.

Я не понял. Попросил повторить.

Ты ее пои отваром липы, - сказал он, - и почаще соборуй и причащай.

Я тут же, выйдя от старца, звоню домой, сбивчиво объясняю, чтобы сходили в аптеку за липой.

Ты что, с ума сошел? - слышу в трубку.

А мама действительно уже от боли теряла сознание.

Делайте, что говорят!

Стали мы ей по капельке в рот вливать отвар, а главное - соборовали и причащали. И она очень быстро пошла на поправку.

Так что мы даже вместе засобирались к отцу Адриану. По телефону он сам практически никогда не говорил, а тут вдруг слышу от него в трубку:

Нет, не приезжайте. Доживем до Пасхи - там видно будет.

А мама чувствовала себя уже очень бодро…

Причастилась в Великий Четверг. Пособоровалась перед Пасхой. А потом резко сдала и в пятницу Светлой седмицы, на празднование иконы Божией Матери «Живоносный Источник», отошла ко Господу.

Я только тогда понял смысл сказанных батюшкой слов.

Раком заболел и мой отец. Ему, как и маме, было 80 лет. А он некрещенный! Еще и упирается: не хочу - и всё! Я к батюшке Адриану. Только по телефону взял благословение, а сестра тут же сообщает, что как раз в это время отец вдруг и говорит:

Согласен.

Батюшкины молитвы очень сильны.

Отец тогда был уже в больнице. «Кого, - думаем, - к нему туда вести, чтобы он не прогнал священника?..»

Нашли одного иеромонаха. Он нас выслушал, а как узнал про отца Адриана, вдруг остановился:

А отец Адриан благословил крестить?!

Звоню старцу. Келейница ему передает вопрос, а я слышу, как батюшка называет иеромонаха по имени и благословляет:

Пусть крестит!

Я отключил телефон, а келейница мне потом рассказывает, что именно в этот момент отец Адриан вдогонку произнес:

А что завтра? Сегодня нужно!

И тут мне внезапно звонит отец:

Меня срочно на операцию забирают…

«Какая, - думаю, - операция?! Человеку 80 лет. Он же там сейчас умрет!» Возвращаюсь к иеромонаху, мчимся на метро, забегаем в палату. 1-е июля. Жара.

Согласны креститься?

Только покрестили и причастили отца, как входят медсестры готовить его к операции.

Операция была сложная, полосная. Слава Богу, он выжил. Какое-то время еще пожил. Причащался, соборовался.

Хоронили отца на Преображение в 2014 году. Он отошел ко Господу со всем и всеми примиренный. Со светлым, каким-то светящимся, точно преображенным лицом. Даже детвора к его гробу как-то тянулась и совсем не боялась.

Я за некрещенных не молюсь, - помню, говорил отец Адриан.

А отец покрестился, и молитва старца его тоже коснулась.

Также знаю, что отец Адриан вымолил мужа одной своей духовной дочери. Этот человек жил раньше как-то непутево, пока у него не случился третий инсульт. Он реально оказался в аду, со всех сторон терзаемый бесами: «Он не ходил в Церковь!», - а он кричал: «Я ходил! Я ходил!», - и тут вдруг появился отец Адриан. Старец его вывел оттуда и причастил. Потрясающе то, что они вместе во всех подробностях помнили произошедшее. Тот после пережитого глубочайшим образом покаялся и полностью переменил свою жизнь. Он до сих пор жив. Я с ним недавно общался.

Года два назад мы, помню, разговаривали с отцом Адрианом и договорились: две Пасхи еще поживет.

И действительно: прошли две Пасхи!

Я у него был в минувшее воскресенье. Мы так хорошо с ним поговорили. Он даже смеялся. Шутили вместе.

К своим болезням отец Адриан относился спокойно:

Благословят лечиться - буду, нет - не надо.

Ему несколько лет назад предложили сделать операцию на катаракте. Он разговаривал со своей духовной дочерью инокиней Макарией, и вдруг у нее спрашивает:

Соглашаться или нет на операцию?

Батюшка, ну, если вы в мир сейчас уйдете, вытащат вас туда из монастыря ради операции, - вы же уже другой будете…

Точно! Никуда я не пойду. Все, что надо, я и так вижу.

У него уже было другое зрение. Почему было? Есть! Ни на долю секунды не сомневаюсь, что отец Адриан сейчас просто ликует!

Скорби как таковой нет. Ты даже знаешь, что все также можешь к отцу Адриану обратиться.

В миру Кирсанов Алексей Андреевич, родился 17 марта года в деревне Турейке Орловской области в крестьянской семье. Рано остался без отца, рос болезненным и слабым. Однажды мама, у которой на руках после смерти мужа было трое детей, отправила его в город Орёл к доктору. В городе тогда была всего одна действующая церковь, Алексей вошёл в неё к началу литургии и не смог уйти, ощутив, что там - его дом. Тогда же ему было откровение: с иконы , перед которой остановился Алексей, сошла Пречистая Дева , а икона в видении Алексея преобразилась в поле брани.

26 августа года он был переведен в Псково-Печерский Успенский мужской монастырь . Батюшка тяжело перенёс расставание с любимой обителью, много страдал, открылась язвенная болезнь. Но как только пошёл на поправку, опять стал исповедовать душевнобольных. Продолжал это служение до года, затем стал принимать людей, приехавших за исцелением и советом, с мирскими просьбами и бедами. Известны случаи его прозорливости, чудесные исцеления по его молитвам. Продолжал старческое служение и по достижении 90-летнего возраста.

Преставился честной архимандрит Адриан Кирсанов.

Несколько скриптов о сем великом бесогоне
из дедулькиной саги от 2007 :

"Четвертошнай раёк...

17 июля, 2007
И только где-то на третий,
а может, и четвёртый так денёк-с,
выбираюсь, наконец, в монастырь
на службу Божию.
И почему-то завсегда это бывает в четверток,
и по платочным мироносицам,
тонюсенькими струйками
меж миргородских луж
уже в четыре утра
поспешающих на исповедь,
однозначно познаётся
сегоднишняе предстояние у престола Господня
самого архимандрита Адриана Кирсанова.
Ни с кем не попутаешь духовных чад
старчика Адриана:
каков поп, таковы и его чадушки.
Как заслуженыя актёрки
базарного балагану
кулигает это хроможное и косое воинство
батьки Адриана:
поспешает оно хоть и скособоченно,
но с решимой отвагою
на единственную,
раз у неделю,
разрешённую с их участием
петрушью забаву.
После того, как на праздничной всенощной
в Михайловском
одна из его
глум творящих
бабок
утробным басом
слишком громоподобно прорычала:
"У, Тишка-Тихоне, всё одно в аду гореть будеши!!!" –
и все шишки разом,
как из рогу изобилья,
посыпались
ещё с с грецкими орешками заодно
и на самого
(тут же под митрой,
как смертушка побледневшего –
поначалу ушами,
а потом и сизым носом своим
и мелкоскопными губами)
папочку:
ломать комедию
строго-настрого было
батькой положено
только на его же,
по четвергам,
шестиутрянной обедне.
Ещё одна литургия служится
в то же самое время
у самой Чудотворной в Успенском,
но кто же туда пойдёт,
ежели у Николы
творит тризну сам,
последний, может статься,
старец
Руси уходящей..."

"Сучить копытцами...

К пяти утра, началу исповеди в Корнилевском,
стою уже посреди воинства Адрианова.
Хоть и стараюсь быть, "как все",
и даже одеваюсь в соответствующий
"народный прикид",
сам народ услужливо раступается и
почтительно уступает место:
"Страуса ведь и по хвосту видно,
что он всё-таки страус!"
Воинство угрюмо безмолвствует
и в некоем подспудном напряжении
ждёт батьку.
Я всматриваюсь в рублёвского стилю
иконы отца Зинона –
богословия в красках,
невольных свидетельниц и соучастниц
сих духовных ристалищ.
Наконец, появляется сам старец
с крестом и Евангелием,
по-монасьи смиренно опустив глаза,
с некоей уже опаскою
преодолевая амвону ступеньку.
Бабульки необъятными утробами своими,
точно вот-вот на сносях,
починают колыхаться;
а бесы внутри утроб
тоже начинают урчать и блеять,
тявкать и по-свинячьи
живописно похрюкивать –
значит "переговариваются"
друг с дружкой.
Если я прихожу с гостями,
людьми вроде как и церковными,
но с церковным цирком не знакомыми,
то они норовят выбежать поскору
из сей лечебницы духовной.
Однако батько подымает веки,
словно он тот самый гоголевский Вий,
и с гневным огоньком
вспыхивает –
утробы моментально замолкают,
однако, одна из них
всё одно не выдерживает
и по-медвежачьи рычит:
"Ох, сильнай, ох, сильнай,
ну только не смотри, не смотри на мя так!"...
Раньше архимандрит Адриан
любил и поучать подолгу,
и беседовать с каждой, не торопясь,
и "генеральны исповеди"
мог даже выслушивать,
а сейчас уже
лишь бы уже до конца достоять –
поскору пропускает чадушек через епитрахиль.
Но вот кто-то под епитрахилью этой
валится навзничь,
широко отбрасывая копыта,
и копытцами этими
в предсмертных судорогах
ещё и мелкостно сучит.
Старчик незамедля втыкает
в сучащу ляжку
копие
по самыя его подкрылки,
наизусть скороговоркой
тараторит молитву Василия Великого,
и чадушко чудесным образом воскресает:
встаёт, подымается, как ни в чём не бывало.
А вслед за ней
уже норовит
также дать дуба
другая.
"Куда?!" – грозно предупреждает
маститый прозорливец,
и бабоньки вновь
становятся точно шёлковые..."

"Монастырский балаган

Помнится, на отчитку отца Адриана,
в середине 80-х,
я как-то завёл двух венских католических пасторов –
господ немолодых,
сытых и по-бюргерски толстокожих,
взрощенных на пиве и свинячьих сардельках
и в делах духовных
вроде как опытных,
и они, постояв минут пять так
посреди в конвульсиях бившегося народу,
тоже вдруг задёргались: поначалу
краснощёкой "мордой лица",
а потом, в такт толпе
тоже стали совершать
дерганы движения
дебелыми своми ручками и ножками...
Отчитывали в Печёрах и до архимандрита Андриана.
И народец сей шумнай
наезжал в монастырь
ко времени отчитки –
бурчал, визжал и блеял
денёк-другой
и, не успев и накуралесить изрядно,
благополучно с последним рейсовым автобусом
и схлынывал.
А к появлению в Печёрах старца Адриана,
ежели я чего снова не путаю,
в году так 75-м,
место "отчитщика" и вовсе оказалось тогда пустым.
Его "перевод" из Троице-Сергиевой Лавры
в обитель преподобномученика Корнилия
совпал с блаженным уходом в мир иной
архимандрита Алипия
и появлением в качестве наместника
другого "живчика" – Гавриила Стеблюченко.
Последний, как про него шушукались,
"поп, в Бога не верующий",
способный отпускать и во время литургии
циничныя шутачки-прибауточки,
зато хорошо разбирался
в экономической составляющей
сего священнодействия,
потому одним из первых и было его благословение:
"Ты, Адриане, – он всем своим говаривал ты, –
и в Лавре ведь отчитывал,
и за это тебя и попёрли оттудова,
будешь и у нас отчитывать
и никого не боись:
пока я здесь –
тебя ни одна сволочь
тронуть не посмеет!"
Старец наш
ведал уже издавно,
что женски болезни сии, порча да кликушество,
разовой отчиткой не изгоняются,
потому почти каждой болящей
и нашёптывал таинообразующее приглашеньице:
"Продавай квартиру, дом и
перезжай в Печёры –
будешь вместе со мной
отмаливаться".
И не прошло и нескольких лет,
как сие воинство Адрианово
каталось по полу,
билось в истериках
и утробно рычало
уже на всех службах и
и во всех монастырских щелях.
И кажется, уже только
при новом наместнике Павле –
человеке просвещённом и образованном,
вереницей привозившем к себе в монастырь
цельные заграничны делегации
(это лет пятнадцать назад произошло),
на отчитки архимандрита Адриана
советом монастырским старцев
был наложен окончательный херем.
"Дурдом развёл, – жаловался мне
отец наместник на старца, –
а теперь и сам не знает,
что с этим балаганом и делать"..."

"Батюшок

"А порчу-то на меня навёл, мил человек, –
сидя на приступочке,
почала свою грустную повесть
Анастасия Григорьевна,
одутловата шестидесятилетня бабуля, –
ты и представить себе не можешь,
наш приходской поп,
тоже духовно чадо нашего батюшки Адриана.
Оне все у него такие, батюшкИ-то евО,
точно копии: все вкрадчивыя, вежливыя,
всё у них-то тихой сапой,
никто из них дурного слова не скажет,
а гадости-то все творят
завсегда исподтишочка.
Известно дело, что молятся-то у нас одни монаси,
а белый поп наш-то
ладно бы как все оне
только бы жрал да с...л,
так он ещё чернокнижником-то оказался.
То-то я всё никак понять не могла:
как служит наш отец Владимир обедню,
так в энто времячко
вороны-то на крестах храмовых всё сидят
да каркают оглашенно.
А потом и в Питере его увидали,
как он в синагогу-то входил,
всё оглядывась
украдкой,
а по ночам всё книжку какую-то читал,
и, как Марья Василевна проведала,
Талмуд та книжка и называется.
Это только потом-то вестимо мне и стало,
а перед этим-то
он мне просвирку после обедни
так ласковонько и подаёт:
"На, говорит, святу просвирку!"
Я как откусила от неё
махонькой тольки кусочек,
так бес в меня с ним и вошёл,
и с тех пор
сам, государь мой, батюшко, сам видел-то,
как бьёт он меня и колотит,
уж двадцатый год как пошёл,
и если бы не батька Адриан,
совсем бы заколотил треклятый"..."

"Моника Левински...

У святого колодца
встречаю знакомого батюшку
из Питера:
"Ты же, наверное, не знаешь:
мы же с матушкой моей
изменили отцу Адриану -
стали ездить к другому старцу,
и с ней, представляешь,
такое началось, такое:
она мне в супружеских отношениях
совсем отказала,
а про остальное
и вообще рассказывать - срам!". -
"Новоявленный модный старчик -
уж не Амвросий ли Юрасов?" -
"А ты откуда знаешь?" -
"По почерку узнаю его святую ручку!
И не только руку-с!" -
"Так ты и про остальное всё ведаешь?" -
"Так что ж тут ведать,
если у этого хлыста побывала на исповеди
одна игуменья монастырская,
а потом Филаретушке в Переделкино
в трубку и плакалась: "Я у отца Амвросия "отс...ла"!"
Так после этого что ж не знать-то
про его "подвиги"-то духоносны?"
Батюшка багровеет, тужится,
тянет паузу, ещё боле багровеет:
"Ну, дай Бог, сейчас поисповедуемся у отца Адриана -
он моей-то мозги-то и вправит!"
Он бредёт к своей попадье,
ещё более сутулясь и горбясь.
... Да братец - поздно, слишком поздно,
старые-то старцы - новоявленным-то
старчикам последних времён -
и в подмётки ведь
не годятся..."

"Податься некуды

В отличие от "потаковника" и
вечного всех любимчика
архимандрита Иоанна Крестьянкина,
на отца Адриана Кирсанова
начальство посматривало косо:
уполномочено кэгэбэшное –
всегда в нём затаившегося "подкулачника"
подозревало,
церковное – обзывало его "диссидентом".
Хоть и "строить им глазки"
старец наш пробовал
и вечно выказывал начальству сему
собачью преданность,
но ссыск и тайна полиция монастырска
всегда работала хорошо
и про сказанное тайно
тут же, непонятно даже и как,
и прознавало.
Наместник Гавриил Стеблюченко,
процарствовавший в обители больше 15-ти лет,
хоть и считал старца "своим человечеком",
но даже по отношению к своим
придерживался политики:
"А этой сволочи и вовсе спуску не давать.
И для них-то
особенно короткий поводок потребен!"
Доставалось старцу и за чадушек,
бесновавшихся у окон наместницких,
и за тайноглазные его "полразговорца".
И было ему частенько так горестно,
что после бутылочки,
на двоих распробованной
перцовой,
он начинал распрос про заморски страны далёкия,
и как туды подручней
перебраться бы и ему сердешному.
Всех сваливающих из эСэССэРии
он с охоткою на это дело благословлял
и там заповедовал ходить в
Зарубежную Церковь:
"Это единственная осталась,
куда жиды да масоны ещё не пролезли!"
Всюду ему мерещились "жидовски морды",
и любил он физиомистикой позаниматься,
перебрав и патриаха Пимена Извекова –
"Извекович-Пархатович"
и таким же находя, сплошь мансоньерским,
сам освященный наш Синодец.
И как это частенько случается
в юдофобном православии нашем,
все ближайшия чадушки старца из попов,
как на подбор,
то букву "Рр-ы"
по-лукичёвски
не выговаривали,
то вообще
на синагогальных раввинов,
как две капли воды,
смахивали.
И считал он соучастницей "мирового заговору"
советску церковь
и ни к кому с пастырскими вопрошаниями
обратиться не смел,
кроме как двух закордонцев:
Антония Блума и Софрония Сахарова.
Последний старец,
только что переметнувшийся
от святого своего владыки и
из "застеночной" МП,
решительно падавшийся в Константиполь,
Зарубежную церковь на дух не выносил
ещё с самых довоенных времён
и на недоумения Адриановы
ответствовал вполне резонно:
"Да в Зарубежке давненько уже бардак,
а духовности там и вовсе уже никакой нету!" –
"Это что ж получается, –
слёзно переживал потом Адриане, –
что православному уже и совсем податься некуды?"

"Си премудрость

И как и положено в человеце
"не шибко-то и образованном",
в архимандрите Адриане Кирсанове
жива та самая народная сметливость
и уменье на лету,
из уст в уста обретая,
не токмо принимать чужую премудрость,
но и подхватывать ея,
вплетая в неё
нити прежняго опыту
и, по-своему пережив и взлелеяв,
выпевать ея,
как уже собственную песню.
"Да ты шо?" – дивился он аки младенец
моим пересказам из книжек мудрёно-кудреватых,
а потом назавтра,
по-своему переиначив,
мог это всё мне же и рассказывать
как уже своё собственное рукоделие....
Меня всегда завораживала сама интонация
его нескончаемых моноложцев,
когда, дождавшись наконец
долгожданной побывки,
он выбирался из монастырьих стен на
вольну волюшку
и, сидючи на завалинке
(у до боли знакомой
деревенской поповки,
где коротал
не солоно хлебавши
изгнанный из Печёр на приходец
друг его и приятель Адрианушка),
впростав в себя
очерёдной стаканчик
доморощенного самогонца,
мог без умолку разповедать
про скорое уже прихождение Антихристу
и про понуждение мансоньерское
перехода на новый штиль,
и про печати антихристовы
на руку и на чело,
какие будут ставить
архиреи церковныя,
и про изымание из мира самой благодати,
и про великое отречение народное
от Спаса Христа Бога нашего.
Глаза старчиковы разгоралися,
и в них проступал отсвет
огня апокалипснаго.
Ходившия в самиздате главы
из "Введения в Апокалипсис" Петра Иванова
архимандрит Иоанн Крестьянкин
читать своим чадам строго воспрещал,
тогда как старче Адриане
сам зачитал до дыр эти машинописны простыни,
горько рыдаючи,
и с самым доверенными
сокровенно делился
сей бесценной премудростию.
Чувствовалось, как он уже давно устал
и от вытягивания монастырьей лямки,
и от пребывания в мире сём,
и от бесконечно исповедального конвейеру,
и от бесноватых своих
и во всём несуразных
чадушек.
И иногда казалось, что к самой жизни
"рода сего прелюбодейнаго и грешного"
ему бы хотелось взять да и поднести
поскорее поджигательну спичку
палящего гневу Божия.
А с другой стороны,
было бесконечно Адрианушке жалко
стенающую тварь Божию,
и готов он был лить слёзы и плакаться
и о Церкви "жидами замученной",
и о Руси, столь обильно слезами народными
и кровушкой умытай..."

"Мирскай хламовник

И в шесть утра
у Николы
низко звяцает надвратной колокол,
так что и само нутро человече
вместе со стенами
дрожит и вибрирует,
как одно едино целое.
И в этом соборном дрожании
батько Адриане починает "Божью обедню".
Присматриваюсь к иконам
руки самого Алипия Воронова
и в этом крохотном башенном храмике
стою, плотно стиснутый
Адриановыми чадушками.
Стоят оне обвешанныя всякого рода амулетницами:
у кого – со святой землицей,
у кого – со святой водицей,
посреди них ходит поверие,
что ежели причастие не проглотить,
а положить его в ладанку
и носить на груди,
то очень даже от беснования оно и помогаит.
Но нет ничего сильнее супротив внутрянного бесу,
как скрижали самого батьки Адриана:
в каждую из них по тридцать три частицы
мощей святых вложены,
и когда возлагает он их
на главу бесноодержимую,
то тогда бесы друг за дружкою
и утишаются разом.
Это в простых людях
по одному только бесу-то сижует,
так что оне того и не замечают вовсе.
А в каждой чадушке Адриановой
иногда и все тридцать три разом заседают –
по числу абортов – душенек дитячих,
кровушкой своею вопиющих к Боженьке
да проклятий,
каковы оне
на своих пьяненьких муженьков
изрыгали напраслиной:
"Заместо того,
чтоб пожалеть ево, горестного да несчастливаго
да спаточки уложить,
ты ещё и матюкала его неистово –
вот проклятия-то твои
на твою головушку и обернулися!"
Сопит воинство Адрианово
да воздыхаит горестливо.
На сугубой ектении – нескончаемая череда
болящих имён
возносима и диаконом,
и самим отченькой –
кажду душеньку неисцельную
оборачивают лицом
к самому Спасу нашему:
"Посмотри же, Господи,
как душа-то та
и крива-то и скособочена,
помоги же ей –
дай хотя бы ослабу малую!"
И как всегда, с первыми ещё только
интонациями Херувимской
по Адрианову воинству проносится
общий конвульсивнай всхлип
и начинает его ломать да корёжить,
точно это одна едина "кривая рожа".
От утробного стайного вою,
а иногда и соборного посвисту,
по спине пробирает холодок
и самое наиреальное ощущение
изнаночнай жути,
какая набегающей волною
вот-вот,
глядишь, и накроет
и меня самого,
и весь этот наш
давно уже прогнивший
мирскай хламовник..."

"Чупа-чупс

Невесела жизнь православного старца,
ох, как невесела.
С растиражированной славой –
всё одно как фирменной знак монастыря
и его же фирменное блюдо:
"Кормилец ты наш!!!".
Тыщ пятнадцать нашего богосного народу,
а, может, иногда и больше,
видев старца может только раз или два в жизни,
да и то издалека,
считают его своим
духовным отцом и наставником.
"И как мне заповедал батюшка:
"С Богом!" –
так с Богом я
с тех пор уже, не расставаясь,
и живу"...
Уже с четырёх утра у окон старца
маячит два десятка мироносиц,
подкарауливающих его прохождение
на братский молебен:
хоть взглянуть,
хоть перемолвиться словечком.
Первым рейсовым автобусом
подъзежает ещё добрая сотня молодиц и старух
с бытовушной нутьбой:
"Продавать шубу аль повременить ещё малость",
"Жаниться на Костке – у него «Ауди»
али лутьше на Петьке – у него-то ведь «Мерс»?"...
Тут же у алтаря толчётся на молебне
два десятка батюшкОв,
приехавших с попадьями
зачастую из какого-нибудь Хабаровска
на исповедь и духовное вразумление.
Над обителью кружит вертолёт – это
заявился Тиша Шевкунов
с двумя братками банкирами
за благословением на
битьё баклуш и окучивание ботвы.
Из ОВЦС привезли сразу аж две делегации:
малазийских хиромантов и персидских огнепоклонников –
видно для обмену со старцем
духовным опытом.
А к обеду у святых врат
выстраивается кавалькада
уже иногородних автобусов:
трёх из Питера,
семи из Москвы
и уже по одному – из Бугульмы,
Чебоксар, Урюпинска и Нижнего Тагила:
"Паломничество с заездом к старцу
и разрешением всех жизненных вопрошаний!!!"
Нашего богоносца трудно завлечь
стариной и его преданиями,
ему непременно подавай церковный чупа-чупс,
какой тут же должен перед ними
станцевать духовнай стриптиз,
продемострировав в нём и чудеса прозорливости,
и дар предвидения,
и ещё какого-то там "особного слова"...
А сам старче смотрит с превеликою тоскою
в щель оконной занавесочки
на мятущиеся платочныя толпы
и думает: "Эх, помереть бы скорее!"..."