Как взаимосвязаны гениальность и нравственность человека. Банк аргументов

Сергей Глянцев, профессор

«Я люблю Россию, люблю честь Родины , а не чины; это врожденное, его из сердца не вырвешь и не переделаешь ». И в другом месте: «Я бескорыстно посвятил всю жизнь служению истине и Отечеству ». Эти слова Николая Ивановича Пирогова как нельзя лучше отражают нравственную позицию великого хирурга, ученого, гражданина. Те принципы, которым он следовал всю свою жизнь. Но если «гений и злодейство », говоря словами поэта, «вещи несовместные », то гения без нравственного начала быть не может. Хотя в определение гениальности это начало нередко не входит.

«Если гений есть высокая цель и власть над средствами ее достижения , – писал в 1937 году академик Н.Н. Бурденко, – то в творчестве Николая Ивановича Пирогова должно признать наличие гениальности » . Эти слова выдающегося советского хирурга ХХ века еще и еще раз заставляют нас задуматься над величием Н.И. Пирогова. В чем же оно заключается?

Мы считаем, что величие Н.И. Пирогова, помимо чисто медицинских, общественных и прочих достижений (перечислять их мы не будем, они – общеизвестны), заключается еще и в том, что своей яркой и многогранной научно-практической деятельностью он передал нам, потомкам, свой колоссальный нравственный опыт, который он приобретал, большей частью самостоятельно, на протяжении всей жизни.

Возможно, ранее всего сострадание к больному человеку проявилось у Н.И. Пирогова в критериях , которыми, по его мнению, должен руководствоваться хирург при определении показаний к операции. Как известно, проводившиеся в донаркозную, доантисептическую и догемотрансфузионную эру оперативные вмешательства сопровождались высокой смертностью от болевого шока, инфекции и массивных кровотечений, а потому, как считал Пирогов, требовали от хирурга особенно высоких моральных качеств. Но не в смысле «решимости резать», не обращая внимание на крики больного, и возможные, часто смертельные осложнения, а в смысле оправданности, целесообразности, безусловной необходимости вмешательства.

Поэтому при решении вопроса об операции хирург, по его мнению, должен руководствоваться не только чисто хирургическими обстоятельствами, но и собственной совестью. «Не превышает ли опасность операции и осложнений после нее самой болезни, которой страдает больной? » – вот критерий, которым, по Н.И. Пирогову, должен, идя на операцию, руководствоваться «истинно-честный хирург ».

Однако, «в бытность мою за границей 2 я достаточно убедился, что научная истина далеко не главная цель знаменитых хирургов, что нередко принимались меры не для открытия, а для затемнения истины... Видя все это, я положил себе за правило при первом моем вступлении на кафедру 3 ничего не скрывать от моих учеников и немедля открывать перед ними сделанную мною ошибку, будет ли она в диагнозе или в лечении болезни » . В этом духе беспощадной самокритики выдержаны его знаменитые «Анналы хирургического отделения клиники Императорского университета в Дерпте», изданные в 1839 г. Этому принципу Н.И. Пирогов пытался следовать до конца своих лет. Был ли он достаточно прочен? Поначалу, конечно же, нет. Ведь тогда, когда он его сформулировал, ему не было еще и 30-ти лет! Вот пример. Когда через несколько лет Н.И. Пирогов приступил к работе в 1500-коечном хирургическом отделении Петербургского 2-го Военно-сухопутного госпиталя, то он, пытаясь помочь как можно большему числу раненых и больных (то есть, опять же – из нравственных побуждений), снова начал было выполнять операции «без должного отношения к их последствиям ».

Об этом в своих мемуарах он писал так: «При осмотре госпиталя я нашел множество больных, требовавших разного рода операций... Это были все залежавшиеся больные, зараженные пиэмией от худого содержания... Я сделал огромный промах и грубую ошибку... Но еще более был мой проступок против нравственности. И промах, и проступок состояли в моем приступе к энергическим производствам не рассмотренных и не анализированных достаточно ни с научной, ни с нравственной стороны операций . С научной стороны был большой промах то, что я сообразил вмешаться в настоящее положение этих больных, не обратив внимание на ту неблагоприятную обстановку госпитальной конституции, при которой я подвергал больных операции » .

Далее в рукописи зачеркнуто: «С нравственной стороны грех состоял в том, что я... ». Что хотел сказать этой незаконченной фразой великий врач? Какой нравственной мерой судил он себя за обилие смертей, произошедших от его вполне понятного порыва сразу же включиться в работу и облегчить жизнь молодым и еще вчера вполне здоровым гвардейцам с обширными гнойными ранами, затеками и гангреной, при виде которых, как он писал, «надрывалось его сердце»? К сожалению, мы этого никогда не узнаем. Но не отсюда ли, не из нравственных ли исканий молодого врача-гуманиста проистекала идея его знаменитой сортировки раненых, которую он впервые применил в 1854 г. в Крыму? Ведь тогда он, как и в Петербургском госпитале десятью годами ранее, увидел одновременно тысячи раненых, и «представил себе так живо все бедствия, причиняемые раненым от беспорядка, хаоса... и от гоньбы за операциями хирургов.. .» .

«… В середине XIX века Пирогов был самым выдающимся хирургом Европы, а как хирург военно-полевой Пирогов не имел себе равных во все века, в любой стране, у всех народов …», – писал в 1944 г. С.С. Юдин в известном очерке о знаменитых военно-полевых хирургах . Чем же прославился Н.И. Пирогов как военно-полевой хирург?

Его достижения на этом поприще хорошо известны. Во-первых, он разработал систему организации хирургической помощи раненым, предложив их сортировку как основу работы перевязочных пунктов и госпиталей, рассредоточение раненых как средство предупреждения госпитальной инфекции и транспортировку в тыл с целью оказания там «окончательного хирургического пособия ». Во-вторых, он впервые в мире 4 применил общее обезболивание в военно-полевых условиях, проведя в июле 1847 г. более 110 операций под эфирным наркозом на театре военных действий под аулом Салты в Дагестане , где к тому же впервые внедрил в военную хирургию оригинальную, «налепную» гипсовую (алебастровую) повязку, ставшую одним из элементов его сберегательного метода лечения боевых ран. Подчеркнем, что его повязка служила одновременно и лечебным, и транспортным целям.

Наконец, в-третьих, его «Начала общей военно-полевой хирургии», изданные в 1864 г. на немецком языке и годом позже переведенные на русский, стали первым практическим руководством для русских военных хирургов, включившим в себя все основные положения разработанного Пироговым учения о хирургической помощи раненым на войне. Не случайно изданный в конце 1941 г. с предисловием Н.Н. Бурденко 1-й том и сверстанный в дни блокады Ленинграда 2-й том «Начал» (1944) стали настольными книгами военно-полевых хирургов времен Великой Отечественной войны.

По нашему глубокому убеждению, все основные элементы этого учения пронизаны, прежде всего, человеколюбием Н.И. Пирогова, его состраданием раненым и больным на войне, стремление облегчить их участь. Состраданием, возведенным в абсолют. Так, во избежание «внезапных душевных волнений », которые, по его наблюдениям, могут приводить к вторичным кровотечениям, врач должен, прежде всего, «нравственно успокоить раненого ».

Особо это положение иллюстрирует деятельность Н.И. Пирогова по внедрению наркоза в русскую хирургию . В литературе утвердилось мнение, что основной целью его поездки на Кавказ в 1847 г. была апробация наркоза в полевых условиях . На самом деле, по словам самого Н.И. Пирогова, его цель заключалась в принципиальном решении двух проблем: во-первых, дать ответ на вопрос: возможно ли оказать «нравственное влияние эфирования » там, где «тысячи людей жертвуют собой во имя общего блага » и где в силу целого ряда причин (например, боевые действия, операции, связанные с «опасностию для жизни ») «эфирование » особенно затруднено? И только, во-вторых – приложить усилия «в распространении анестезирования в нашем отечестве ».

Так Н.И. Пироговым была поставлена перед самим собой еще одна высокая цель. А вот – результат. В своем «Отчете о путешествии по Кавказу» он представил опыт более 300 операций, проведенных им лично, а также аналогичного числа вмешательств, проведенных другими хирургами в 25 клиниках 15 городов страны в течение одного только 1848 г., в том числе при его участии, но не как хирурга, а как наркотизатора. Кроме того, в этом труде он описал технику, клинику, физиологию, преимущества и недостатки различных видов наркоза, способы определения глубины наркотического сна, показания и противопоказания к наркозу, влияние его на смертность и т. д. и т. п. Казалось бы, цель достигнута. Однако обратим внимание на главный итог этой титанической работы Н.И. Пирогова и двух его помощников (врача и фельдшера), сформулированный им самим: «Вопрос о нравственном влиянии эфирования на больных и раненых решен вполне нашими наблюдениями», поскольку «и наблюдения, и опыт, и цифры говорят в пользу анестезирования ». Нравственное влияние эфирования на больных – вот главный результат! Причем, учитывая высокие требования Н.И. Пирогова к моральным качествам хирургов, о которых мы говорили выше, можно сказать, что наркоз оказал нравственное влияние и на самих хирургов – у них появилась возможность оперировать без присутствия больного на своей операции!

И этому принципу – обеспечению полной анестезии при операциях – Н.И. Пирогов более не изменял. «Ни одна операция в Крыму под моим руководством , – писал он о Крымской войне 1853–1855 гг., – не была сделана без хлороформирования » . Эта цифра не может не поражать воображение. Ведь во время обороны Севастополя число проведенных им операций под наркозом достигло 10000! Почти 30 операций в сутки. Скорее всего, это был самый большой опыт в мире на то время!

Тем не менее, это гуманистическое начало в отечественной хирургии, сказавшееся на повышении качества проводимых операций и резком снижение смертности больных, по крайне мере, оперированных Н.И. Пироговым, еще долгое время наталкивалось на неприятие наркоза «людьми, презирающими все, что только превышает их ограниченные понятия », для которых наркоз всего лишь «дорогая вещь для госпитальной экономии ». Нельзя без волнения читать письмо Николая Ивановича лейб-хирургу Н.Ф. Арендту о своей неудавшейся попытке внедрить наркоз в одной из крупнейших больниц Петербурга: «...операций в Обуховской больнице я более делать не буду. Я не хочу присутствовать при мучениях больных, которых страдания не хотят облегчать от незнания дела и от скупости » .

«Многие пионеры обезболивания были посредственностями , – писал в книге «Победа над болью», выпущенной в 1946 г. к 100-летию наркоза, американский историк хирургии W. Robinson. – В результате случайности местонахождения, случайных сведений или других случайных обстоятельств они приложили руку к этому открытию… Но имеются фигуры более крупного масштаба, которые участвовали в изучении и внедрении общей анестезии, и среди них наиболее крупным, как человека и как ученого , скорее всего надо считать Пирогова ».

Одним из примеров яркого сочетания гения и высокой нравственности Пирогова является его хирургическая работа на Крымской войне. Вот какие «нехирургические» мысли владели им в те дни: «Мы живем на земле не для себя только; пред нами разыгрывается великая драма; грешно, сложив руки, быть одним только праздным зрителем, кому Бог дал хоть какую-то возможность участвовать в ней, у кого не остыло еще сердце для высокого и святого ...» . И это были не пустые слова. Современники свидетельствовали: «Нельзя было не последовать его великому примеру: как родной отец о детях, так он заботился о больных, и пример его человеколюбия и самопожертвования сильно на всех действовал; все воодушевлялись, видя его; больные, к которым он прикасался, чувствовали облегчение... » . Именно после крымской кампании Пирогов написал свою знаменитую статью-размышление «Вопросы жизни». «Эта прекрасная философская статья – одно из наилучших произведений гения Н.И. Пирогова! », – восклицал В.И. Разумовский . Проникнутые идеями заботы о подрастающем поколении «Вопросы жизни», по мнению науковедов, явились предтечей всей российской педагогической литературы, которая до тех пор практически не существовала. О том, насколько высоко Н.И. Пирогов ценил воспитание, говорят его слова: «Воспитание после религии есть самая высокая сторона нашей общественной жизни ».

Великой княгине Елене Павловне, Н.И. Пирогову и английской nurse Ф. Найтингейл человечество обязано за введение женского ухода за ранеными и больными. И не только на войне, но и в мирное время. Характеризуя деятельность сестер милосердия в Севастополе, Пирогов подчеркивал, что они «…не только принесли техническую помощь, но они оказали нравственное влияние на дирекцию всего госпитального корпуса» . Первое в истории массовое участие русских женщин в судьбе страны и высокая оценка их труда выдающимся врачом и общественным деятелем сыграли огромную роль в эмансипации. «Женщины должны занять место в обществе, более отвечающее их человеческому достоинству и их умственным способностям », – не уставал говорить Пирогов . И это – в то время, когда подавляющее большинство мужчин, и не только в России, смотрели на женщин, как на людей второго сорта!

О морали и нравственности как основы поведения Н.И. Пирогова, свидетельствуют его слова в письме одному из друзей, Ф.Я. Каррелю, который в ноябре 1868 г. упрашивал Николая Ивановича вернуться на государственную службу: «Верно, никто не упрекнет меня в равнодушии к общественному делу или в корыстолюбии ... – отвечал ему Н.И. Пирогов. – Я жертвовал довольно в моей жизни для общего блага . Я служил даром и не получал никакого вознаграждения 13 лет в петербургских госпиталях... Я променял выгодную практику и обеспеченное существование на попечительство в двух учебных округах (Одесском и Киевском) и на службу за границею... (имеется в виду его командировка в Гейдельберг – С.Г.) Только одно – требование Отечества найдет меня всегда готовым на безусловное и положительное «да» . Вспомним его слова, приведенные нами в начале статьи: «Я люблю Россию, люблю честь Родины, а не чины… ».

Друзьям так и не удалось уговорить Н.И. Пирогова вернуться в академию, которую он 46-летним оставил вскоре после своего возвращения из Крыма в Петербург, не согласившись с мнением правительства страны, признавшей Россию проигравшей ту войну. Однако уже в преклонном возрасте старый хирург принял приглашение правительства и Российского Красного Креста отправиться на театр Балканской войны «безо всяких условий» (то есть, бесплатно), поскольку «русскому человеку в переживаемое время не приходится делить условий с Обществом Красного Креста ».

В известном смысле все многочисленные анатомические труды Н.И. Пирогова также можно также отнести к его подвижнической деятельности, направленной не столько на облегчение труда хирургов, сколько на облегчение участи оперируемых ими больных. Ведь только тот хирург выполнит операцию наилучшим способом, который хорошо знает анатомию доступов и операционного поля. «Если отыскивание артерий еще до сих пор считается трудной операцией, и проходят целые часы (хорошо, если под наркозом – С.Г.), пока иной хирург доищется до артерии , то это зависит именно от незнания отношения фасций к артериям », – сетовал Н.И. Пирогов в 1865 г.. на плохое знание хирургами хирургической анатомии артерий и окружающих их тканей . Мы не будем перечислять все анатомические труды Н.И. Пирогова. Они хорошо известны и достаточно глубоко изучены. Но полагаем, что их нравственное значение для хирургов и пациентов еще ждет своих исследователей.

Приведем лишь один пример. Академик К. Бэр, выдвигая «Патологическую анатомию азиатской холеры» Н.И. Пирогова на Демидовскую премию, писал: «По причине… строго науковой методы и прямой любви к истине должно назвать это сочинение образцовым » . А теперь вспомним о стремлении быть преданным более истине, нежели ее сокрытию, озвученном 27-летним Н.И. Пироговым в его «Анналах хирургической клиники» в Дерпте и лишний раз убедимся в его строгом следовании нравственным принципам, которое отмечали все его современники, включая недоброжелателей.

Ярким проявлением высокого профессионального и нравственного долга Н.И. Пирогова являются издание им некоторых трудов «в пользу неимущих», организацию в Медико-хирургической академии отделения «для безденежного содержания и пользования больных, требующих хирургического пособия», а также уже упоминавшиеся выше его бесплатные консультации в петербургских больницах для бедных – Обуховской, Петропавловской и Марии Магдалины.

И это не было позой или сиюминутным порывом. В Дерпте и Петербурге, Симферополе, Севастополе и Кишиневе, в Германии, Италии и в украинском селе Вишня, всюду и всегда он приходил на помощь, ставя на первое место интересы больного человека. И делал это совершенно бескорыстно: «Господин Пирогов всегда так доступен и прост, что каждый больной, богатый или бедный, может прийти к нему, и он всегда окажет им безвозмездную медицинскую помощь » – писал современник . Свидетели киевского периода жизни Пирогова, в чине тайного советника занимавшего высокую должность попечителя учебного округа , вспоминали, что два раза в неделю, с 8 часов утра и до 8 часов вечера попечитель и генерал проводил бесплатные врачебные приемы. Корреспондент газеты «Киевский телеграф» за 1861 год сообщал, что «по просьбе больных даже в скверную погоду господин Пирогов шел пешком к ним домой, делал операции и перед уходом прятал руки в карманы, чтобы нуждающиеся хозяева не вздумали ему платить! »

На прощальном обеде, данном в честь Н.И. Пирогова 4 апреля 1861 г. Киевским учебным ведомством, ректор Университета им. Св. Владимира Н.Х. Бунге говорил не только о служении Н.И. Пирогова науке, но и, прежде всего, «нравственному авторитету »! Более же всего современников поражало то, что «анатом, хирург и испытатель материи в природе человека сделался поборником его духовного начала … требующим признания и развития достоинства человека » .

Тем большее восхищение вызывает потрясающая скромность этого незаурядного человека. В своем письме И.В. Бертенсону от 11 марта 1872 г. в ответ на просьбу написать «аутобиографию » Н.И. Пирогов замечал: «...но для этого я не имею никаких материалов под рукой и не собирал их, потому, что никогда не думал писать собственную биографию и, признаюсь, мало ею интересовался.. .». Не зная его судьбы, полной лишений, неприязни со стороны чиновников и менее удачливых в научном отношении коллег, можно подумать, что старый врач рисуется. Но это не так. Мудрый человек, он остался верен своим принципам. Вот – конец этой фразы: «… правда, иногда я мечтал написать историю моих заблуждений » .

Известно, что пироговеды советского времени считали Н.И. Пирогова почти что атеистом, приводя в пример его материалистические высказывания ранних лет. Но, как нам кажется, истоки нравственности профессиональной у этого мыслителя и философа проистекали из его глубокой веры в нравственность христианскую. Как и бóльшая часть образованных людей своего времени, Н.И. Пирогов вступил в сознательную жизнь скептиком в вопросах веры и апологетом эмпирического направления в естествознании. «Полное неверие и атеизм охватывали душу... Если так шатка была у меня религиозная сторона, то понятия мои о нравственности также были не крепки, – писал он на склоне лет. – Но лета, а с ними и другой образ жизни, и другие, более прочные думы убедили меня в полной неосновательности этого мировоззрения... Для меня существование верховного разума и верховной воли сделалось такой же необходимостью, как мое собственное умственное и нравственное существование » .

Анализируя его жизнь и творческое наследие, мы можем предположительно назвать период влияния на него этих «более прочных дум » – от его «проступка против нравственности » во 2-м Военно-сухопутном госпитале в 1841 г. до выяснения «нравственного влияния эфирования » на раненых под Салты летом 1848 г. Что же в это время произошло ? Известно, что в 1842 г. 32-летний Н.И. Пирогов женился на 18-летней девушке, через год у них родился первенец, а в 1846 г. в родах вторым сыном его горячо любимая 24-летняя жена умерла. Полагаем, что именно эти нравственные переживания и поиски идеала семейной жизни и привели Н.И. Пирогова к осознанной вере. Причем, к вере, признающей право других религий на равное существование. «Совершеннейшим представителем образованных христиан » звали его киевские евреи.

Вряд ли найдется в истории русской хирургии и медицины другое имя, окруженное таким ореолом славы и почитания! В 1881 г. вся просвещенная Россия праздновала полувековой юбилей служения своего преданного сына Отечеству. Со всех концов страны в Москву, где в Московском университете на Моховой проходили Торжества по случаю чествования юбиляра, приходили письма и поздравительные адреса. «Нельзя не задуматься перед этим могучим явлением счастливого сочетания ума, таланта, знания, страстной и стремительной любви к истине и безупречной честности.. .», – сказал о нем один из корифеев отечественной медицины С.П. Боткин . Тогда же уроженец Москвы Н.И. Пирогов был избран почетным гражданином города. Подчеркнем, что подобное звание впервые в России было присуждено врачу не столько за его профессиональные заслуги, сколько за деятельность мыслителя, гуманиста и гражданина!

В 1897 г. в Москве на Большой Царицынской улице (ныне – Большая Пироговская) был сооружен памятник Н.И. Пирогову – первый памятник врачу в России, на открытии которого преемник пироговской славы Н.В. Склифосовский воскликнул: «Начала, внесенные в науку Пироговым, останутся вечным вкладом и не могут быть стертым со скрижалей ее, пока будет существовать европейская наука, пока не замрет последний звук богатой русской речи » . О каких же «началах» идет речь? Их много – начала хирургической и патологической анатомии, общей анестезии и травматологии, пластической и военно-полевой хирургии… Но на основании выше изложенного мы считаем, что к началам, внесенным Н.И. Пироговым в медицинскую науку и практическое врачевание, следует отнести и те нравственные начала и принципы, которые сам Николай Иванович подытожил в письме к одной из основоположниц сестринского дела в России Е.М. Бакуниной за несколько месяцев до своей кончины: «Главное – не терять уверенности в значении дела, которому была посвящена жизнь, в пользе, доставленной Вами страждущим людям ...» .

И хотя, глядя на многочисленные портреты Н.И. Пирогова, мы видим перед собой человека прошлого времени, тем не менее, его яркий образ воодушевляет нас верой и надеждой, а его беспримерное человеколюбие еще долго будет служить надежным нравственным ориентиром для многих поколений врачей настоящего и будущего.

1. 
   Бурденко Н.Н. // Хирургия. – 1937. – №2. – С. 8.
2. 
   Пирогов Н.И. Севастопольские письма и воспоминания. – М.: Изд-во АН СССР,1950. – С. 395.
3. 
   Там же. – С. 406.
4. 
   Там же. – С. 431–432.
5. 
   Там же. – С. 194.
6. 
   Юдин С.С. Образы прошлого и силуэты некоторых военно-полевых хирургов. – М.: Медгиз, 1944. – С. 33.
7. 
   Пирогов Н.И. Севастопольские письма и воспоминания. – М.: Изд-во АН СССР,1950. – С. 183.
8. 
   Там же. – С. 489.
9. 
   Там же. – С. 26
10. 
    Там же. – С. 510.
11. 
    Разумовский В.И . Николай Иванович Пирогов. Его жизнь, научно-общественная деятельность и мировоззрение. – СПб,1907. – С. 14.
12. 
    Пирогов Н. И . Сочинения. В 2-х т. Т. 2. – СПб., 1887. – С. 504.
13. 
    Там же. – С. 506.
14. 
    Пирогов Н.И. Севастопольские письма и воспоминания. – М.: Изд-во АН СССР,1950. – С. 572.
15. 
    Пирогов Н.И. Раны сосудов и травматические кровотечения. – В кн.: Н. Пирогов. Начала общей военно-полевой хирургии. – Дрезден, 1865. – С. 283 – 338.
16. 
    Бэр К.М. // 20-е присуждение Демидовских наград. – СПб., 1851. – С. 136.
17. 
    Дейнека И. Я . О медицинской деятельности Н. И. Пирогова во время пребывания его в должности попечителя Одесского учебного округа // Новый хирургический архив. – 1956. – №6. – С. 42.
18. 
    Пирогов Н. И . Сочинения. В 2-х т. Т. 2. – СПб., 1887. – С. 535.
19. 
    Пирогов Н. И . Севастопольские письма и воспоминания. – М., 1950. – С. 493.
20. 
    Разумовский В. И . Николай Иванович Пирогов. Его жизнь, научно-общественная деятельность и мировоззрение. – СПб.,1907. – С. 16; 19 – 20.
21. 
    Пирогов Н. И . Севастопольские письма и воспоминания. – М., 1950. – С. 551
22. 
    Федоров В.Д. Н.И. Пирогов – «чудесный доктор» // Пироговские чтения. – М., 1992. – С. 29.
23. 
    Пирогов Н. И . Севастопольские письма и воспоминания. – М., 1950. – С. 495–496.

1 Этот текст был написан в 2009 г., в канун 200-летия со дня рождения Н.И. Пирогова, и впервые прозвучал 10 февраля 2010 г. на Торжественном открытии «Года Пирогова» в Актовом зале РГМУ им. Н.И. Пирогова (ныне РНИМУ им. Н.И. Пирогова). Позднее в соавторстве с В.Д. Федоровым он был напечатан в «Вестнике РГМУ им. Н.И. Пирогова» (2010; 5: 93–97).

2 В 1832 – 1835 гг. Н.И. Пирогов усовершенствовался по анатомии и хирургии в Берлине, в клинике Шарите Берлинского университета, куда уехал вскоре после защиты диссертации.

3 В 1835 г., вернувшись из-за границы, Н.И. Пирогов занял хирургическую кафедру своего учителя И.Ф. Мойера в Дерптском университете.

Чехов поднимает вопросы о ценности человеческой жизни, о нравственной обязанности человека перед народом, о смысле человеческой жизни. Антон Павлович Чехов писал: “В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли”. Это желание видеть людей простыми, красивыми и гармоничными объясняет непримиримость Чехова к пошлости, к нравственной и душевной ограниченности.

Герой рассказа “Ионыч” - молодой человек, полный неясных, но светлых надежд, с идеалами и желаниями чего-то высокого. Но любовная неудача отвратила его от стремлений к чистой, разумной жизни. Он утратил все духовные интересы и стремления. Из его сознания исчезло то время, когда ему были свойственны простые человеческие чувства: радость, страдание, любовь. Мы видим, как человек, умный, прогрессивно мыслящий, трудолюбивый, превращается в обывателя, в “живого мертвяка”. Такие герои Чехова, как Ионыч, утрачивают то человеческое, чем наделила их природа.

Замечателен рассказ А.П. Чехова “Крыжовник”. Герой рассказа — чиновник, добрый, кроткий человек. Мечтой всей его жизни было желание иметь “усадебку” с крыжовником. Ему казалось, что этого достаточно для полного счастья. Но представление Чехова о настоящем человеческом счастье другое. “Принято говорить, что человеку нужно только три аршина земли... Человеку нужно не три аршина земли, не усадьба, а весь земной шар, вся природа, где на просторе он мог бы проявить все свойства и особенности своего свободного духа”, — писал Чехов. И вот мечта героя сбылась, он приобрел усадьбу, в его саду растет крыжовник. И мы видим, что перед нами уже не прежний робкий чиновник, а “настоящий помещик, барин”. Он наслаждается тем, что достиг своей цели. Чем более герой доволен своей судьбой, тем страшнее он в своем падении. И брат героя не может ответить на вопрос, какое добро нужно делать, чтобы избавиться от гнусного собственнического счастья.

Проблема нравственной деградации человека поднимается и в романе Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея». Это роман, в котором рассказана история молодого человека Дориана Грея. Презирающий мораль «эстет» и циник лорд Генри, в уста которого автор вложит собственные суждения об искусстве и жизни, становится духовным «учителем» Дориана. Под влиянием лорда Генри Дориан превращается в безнравственного прожигателя жизни и совершает убийство. Несмотря на все это, лицо его остается молодым и прекрасным. Но на обладающем особым свойством портрете Дориана, когда-то написанном его другом художником Холуордом, отразились и жестокость, и безнравственность оригинала. Желая уничтожить портрет, Дориан вонзает в него нож — и убивает самого себя. Портрет начинает сиять прежней красотой, лицо же мертвого Дориана отражает его духовную деградацию. Трагическая развязка романа опровергает парадоксы лорда Генри: аморальность и бездушное эстетство оказываются качествами, уродующими человека и доводящими его до гибели.

А.С.Пушкину принадлежат слова: "Гений и злодейство две вещи несовместные". Правда ли это? Можно ли назвать безнравственного человека гениальным? Должны ли гении стремиться быть нравственными? Эти вопросы являются сторонами проблемы связи между гениальностью и нравственностью и искусстве и науке, которую поднимает в данном тексте Е.С.Лихтенштейн.

Размышляя над поставленной проблемой, Е.С.Лихтенштейн приходит к выводу, что наука также связана с нравственностью, как и искусство. "Высокая мораль - обязательное слагаемое в формуле облика научного гения, " - уверен автор. В доказательство он приводит историю датского физика Нильса Бора. Он был не только талантливейшим ученым, но и нравственным человеком. Например, узнав о создании атомной бомбы, ученый развернул масштабную кампанию по запрещению ядерного оружия.

Бороться за разоружение и мир он не прекращал до самой смерти. "Нильс Бор, может быть, и не читал слов Белинского о неразрывной связи искусства и нравственности, но давал вдохновляющий пример этого благородного единства, " - подводит итог автор.

В правильности такой точки зрения меня убеждают произведения художественной литературы.

Так, герой романа "Человек-невидимка" физик Гриффин открыл состав, позволяющий становиться невидимым. Но сделал он это, думая о своей собственной власти, а не о благе человечества. Нельзя назвать такого ученого по-настоящему гениальным.

Зато гением можно смело назвать героя сказа Н.С.Лескова "Левша". Тульский мастер, несмотря на то, что беден и неграмотен, талантливый, отзывчивый и добрый человек. Герой даже отказался остаться в Англии, проявив патриотичность и скромность. Левша, несомненно, высоконравственный человек и потому является настоящим гением.

Таким образом, прочитанный текст заставил задуматься о том, что понятия нравственности и гениальности в науке и искусстве неразрывно связаны между собой, а злодейство и гениальность действительно несовместимы.

Обновлено: 2018-02-24

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

Сочинение ЕГЭ по тексту: "Когда-то давно меня задел одни разговор, случайный летний разговор на берегу моря. Я уже не помню точно фраз… " (по Д.А. Гранину).

Полный текст

(1) Когда-то давно меня задел одни разговор, случайный летний разговор на берегу моря. (2) Я уже не помню точно фраз, но спорили о том, кто Сальери для Пушкина. (3) Противник, злодей, которого он ненавидит, или же это воплощение иного отношения к искусству? (4) Можно ли вообще в этом смысле связывать искусство и науку? (5) А что если для Пушкина Моцарт и Сальери - это Пушкин и Пушкин, то есть борение двух начал? (6) От этого случайного горячего спора осталось ощущение неожиданности. (7) Злодейство было для меня всегда очевидно и бесспорно. (8) Злодейством был фашистский мотоциклист. (9) В блестящей чёрной коже, в черном шлеме он мчался на чёрном мотоцикле по солнечному проселку. (10) Мы лежали в кювете. (11) Перед нами были тёплые желтеющие поля, синее небо, вдали низкие берега нашей Луги, притихшая деревня, и оттуда несся грохочущий черный мотоцикл. (12) Винтовка дрожала в моих руках. (13) Разумеется, я не думал ни о Пушкине, ни о Сальери. (14)Это пришло куда позже - тогда, на войне, надо было стрелять. (15) Могут ли гении совершать злодейства? (16) Может ли злодей-убийца Сальери оставаться гением? (17) Оттого, что он отравитель, разве музыка его стала хуже? (18) Что же, злодейство доказывает, что Сальери не гений? (19)Для Пушкина гений сохраняет творческую крылатость души. (20) Гений- не столько степень таланта, сколько свойство его-некое нравственное начало, добрый дух. (21)Слово "гений" ныне обычно связано с великими изобретениями, открытиями. (22) Конечно, в законе относительности нет ничего ни нравственного, ни безнравственного. (23) Наверное, тут следует разделить: открытие может быть гениальным, но гений- не только открытие. (24) В пушкинском Моцарте гениальность его музыки соединена с личностью, с его добротой, доверчивостью, щедростью. (25) Моцарт восторгается всем хорошим, что есть у Сальери. (26) Гений Моцарта исключителен: он весь не труд, а озарение, он символ того таинственного наития, которое свободно изливается абсолютным совершенством. (27) Проще всего было бы объяснить ненависть завистью, о которой твердит сам Сальери. (28)Но разве Сальери - лишь завистник? (29) Он смолоду признает чужой гений, он учится у великих, преклоняется перед ними. (30) Вопрос о гении и злодействе подвергает сомнению задачу, которую решал Сальери всю свою жизнь. (31)Может ли человек стать гением? (32) Достичь трудом, силой своего разума того, что считается божественным даром? (33) Сальери считал, что-да, может. (34) Молодость Сальери, зрелость, вся его жизнь возникла для меня как целеустремленная, в каком-то смысле идеальная прямая. (35) Таким мне представлялся идеал ученого. (36) Настойчивость и ясное понимание, чего ты хочешь. (37) Сальери одержим. (38) Но идея у него особая - стать творцом. (39) Способность творить ему не была дана, он добывал её, вырабатывал. (40)Это не слепой бунт, это восстание Разума, вернее, Расчёта. (41)В наше время, задавшись такой целью, он мог бы стать выдающимся кибернетиком. (42) Но и композитором он стал выдающимся. (43)Музыка его нашла признание. (44)Сам Моцарт твердит в счастливые минуты один из его мотивов. (45)Чем отличается гений Моцарта от негения Сальери? (46) Грань тут неуловимая. (47) Голос, который диктует Моцарту божественные созвучия, не слышен окружающим. (48)Для них и Моцарт, и Сальери одинаковы: оба всем своим существом чувствуют силу гармонии, оба жрецы прекрасного, избранные служить своему делу. (49) До той минуты, как Моцарт поднял стакан с ядом, оба - и Моцарт, и Сальери - были равноправные сыновья гармонии. (50) Но теперь гений отделился, яд разделил их. (51) Последнее средство отделить подлинный гений от мнимого - это нравственное испытание. (52) Злодейство открыло истинную, тёмную сущность Сальери. (53) Маска сорвана. (54) Сущность открывается и самому Сальери. (55) Вместе с ядом начинает действовать логическая схема: гений для Моцарты не может быть злодеем, а так как Моцарт сам гений, бесспорный гений, то, следовательно он имеет право судить, и, значит, Сальери не гений. (56)Нравственное начало становится пробой гения. (57) И человечество отбирает для себя лишь тех, кто несет это нравственное начало. (58) Пушкин оставляет Сальери жить и мучиться. (59) Остаётся злодейство, но торжествует гений.

Что такое талант? Гениальность? Это нечто, данное свыше, или то, чего мы можем добиться сами. Именно этой проблеме, которую Пушкин назвал «гений и злодейство», и посвящен текст Д. Гранина. Автора задел спор на пляже, касающийся Моцарта и Сальери из «Маленьких Трагедий» Пушкина. Точно ли поэт осуждает Сальери? И если да, то за что? Автор приводит свои рассуждения сначала о злодействе (вспоминая военные годы), а затем - о гении.

Позиция автора ясна и понятна. Гениальность - не столько степень таланта, сколько свойство его, добрый дух. Автор уверен, что гениальность может быть присуща любому человеку, но гением может стать только порядочный, светлый творец, тот, для кого важны понятия нравственности. Гранин убежден, что единственное средство отличить подлинный гений от мнимого - это нравственное испытание. Безнравственный человек не может стать гением.

Я согласен с мнением автора статьи. Не может быть гениальным творцом тот, кто одержим дурными мыслями. Ведь душа композитора или поэта отражается в его произведениях. Гений наделён от природы талантом: он творит по наитию, в результате таинственного озарения, «которое свободно изливается абсолютным совершенством».

Классическим примером для подтверждения этой мысли является стихотворение А.С. Пушкина «Я памятник себе воздвиг». Поэт прямо ставит свои заслуги, как поэта, зависимость от морали: «чувства добрые я лирой пробуждал», «восславил свободу и милость к падшим призывал». Пушкин не сомневается в том, что гений и злодейство - две вещи несовместимые.

В подтверждение этому также можно вспомнить роман «Мастер и Маргарита» М. Булгакова. Автор этого произведения рассказывает нам о Мастере, который впервые начал заниматься тем, о чем давно мечтал. Он начал писать роман. Но писатели и критики единодушно осудили Мастера за его произведение. Так было, потому что люди боялись и завидовали. А истинному гению не виданы ни трусость, ни зависть. Он намного выше этих низменных чувств, и, несмотря на многочисленные осуждения, он всё равно продолжал творить.

Поистине прав поэт. Насколько талантлив не был бы человек, но если он упустил верный, праведный путь, то ему таланту не суждено развиться до гениальности. Для любого творца очень важно иметь высокие моральные принципы, ведь только тогда человек может быть в гармонии со своим внутренним миром.

1.
Пушкин ввел в наше сознание постулат несовместимости гения и злодейства. Но позволительно поставить обратный вопрос: а совместимы ли гений и добродетель? В своих статьях о Пушкине и Лермонтове Вл. Соловьев обличает их обоих за то, что будучи гениями, они оказались недостойными своего дара как аморальные существа, склонные к распрям, дуэлям, обманам, эгоизму. Но ведь это скорее правило, чем исключение. Сам Соловьев ответил на вопрос, почему человеку редко удается быть одновременно гением и 
праведником, в своей "Краткой повести об 
Антихристе". Человеку, вместившему в себя 
слишком много даров, трудно удержаться в границах человеческого, он 
порывается стать провозвестником, учителем, спасителем, благодетелем 
человечества, со всеми вытекающими отсюда опасностями как для 
человечества, так и для его собственной души. Два других русских гения, вобравшие дар 
праведности или сильно его возжелавшие: Гоголь и Лев Толстой - тоже 
выглядят несколько подозрительно именно как учители человечества, 
моральные образцы, пророки и реформаторы. Иногда не знаешь, что 
предпочесть: лермонтовские злобные выходки, издевательства над ближними, 
- или гоголевское праведничество, постничество, учительство.

Не может ли быть так, что невместимость даров в одну личность скорее предусмотрена 
Создателем, чем противоречит его воле? Обвинять Пушкина или Лермонтова в порывах 
злобы и эгоизма на основании того, что им был дан великий 
поэтический дар, - примерно то же, что обвинять Серафима Саровского в 
отсутствии поэтического дара на том основании, что ему был дан великий 
дар святого. Человек мал, потому что только Бог велик. Обличать Пушкина с позиций высокой и даже средней нравственности - не трудно: он сам себя обличил, отделив в себе поэта от человека, жреца от профана. "Пока не требует поэта / К священной жертве Аполлон, 
/ В заботах суетного света 
 /Он малодушно погружен; 
 /Молчит его святая лира; 
 /Душа вкушает хладный сон, / И меж детей ничтожных мира, 
 / Быть может, всех ничтожней он". Поэт вне поэзии не только ничтожен, но и ничтожнее всех ничтожных. Ничтожество великого человека во многом, почти во всем, что прямо не относится к его призванию, - это скорее правило, чем исключение.

"Оправдание гения" (в параллель к соловьевскому "Оправданию добра") в том, чтобы осуществить 
творческое предназначение человека, каким оно заложено в него 
Творцом до грехопадения - и до разделения добра и зла, до 
возникновения самих вопросов нравственности. Человек творческий 
особо чувствителен к плодам первого райского древа, Древа Жизни, и поэтому часто лишен вкуса к плодам второго древа, т.е. к различению добра и зла. Нравственный человек работает во имя добра и в противлении злу, а творческий человек нечувствителен к самому этому разделению, поскольку его дар принадлежит миру до грехопадения: он дает имена всем тварям и срывает плоды с древа жизни. Часто он туп и равнодушен к нравственным вопросам, если они не касаются прямо его творчества и воображения. 
 Дар - это распирающее человека желание стать Богом-Творцом, это желание пролюбить, прозачать, прородить все, что ни есть в мире. В силу своей чрезмерности и чрезмирности дар всегда нравственно уязвим. Он принадлежит даже не Эдему, а дням творения, до создания самого Эдема, когда творческий Дух носится над темной бездной, а земля еще была безвидна и пуста…

Почему имморализм, сознательный или бессознательный, в таком ходу среди гениев, почему им труднее, чем простым смертным, удержаться в рамках должного, доброго и приличного? Гений - это полновластный хозяин в том мире, который отведен ему для творчества. Он распоряжается судьбами своих персонажей, он создает пространство и время и населяет их красками и звуками, он вторгается в тайны Божьего мира, он устанавливает законы для своих подданных и решает вопросы их жизни и смерти. Но кроме этого малого, художественного мира, ему порученного, есть другой, большой мир, где он выступает как человек среди людей, как тварь среди других тварей, где на него возложены те же заповеди послушания, смирения, воздержания, братства, взаимопомощи, любви к ближнему... Те качества, которые нужны ему как творцу малого мира, теперь должны уступить место тем качествам, которые нужны ему для бытия тварью, для послушания законам Творца в большом мире. Художник же "проскакивает" эту границу, не считаясь с ней, не замечая ее. Он продолжает обращаться с другими людьми, как с персонажами, он манипулирует ими, подавляет их волю, он капризен, своеволен, самовластен, он ведет себя, как подобает творцу-сочинителю, но не подобает гражданину, семьянину, прихожанину, обывателю, обитателю Божьего мира. Он продолжает вести себя как всевластный правитель, как Отец миров, как Пастырь малых сих, т.е. узурпирует власть Творца. Малый творец бунтует против большого, он в утверждении своей свободы идет дальше отведенного ему творческого надела. В судьбе гения опять и опять повторяется миф о Люцифере, о светоносном предводителе духов, избраннике Господнем, который восстал против Творца, поскольку был наделен сверхъестественным могуществом.

Отсюда демонизм гения, его вызов Творцу и разрушительное вторжение в жизнь других людей. Два рода пороков сопутствуют гению, выходящему во всеобщую жизнь из области своего призвания. Это (1) грех величественности, гордыни, своеволия, своеправия, манипуляторства, насилия чужой воли, самопревознесения, покорения сердец - и (2) грех ничтожества, пошлости, опустошенности, разврата, пьянства, самоодурманивания и забытья. Эти грехи взаимосвязаны: тот, кто стремится стать всем, становится ничем. Но они по-разному представлены в конкретных гениях: скажем, Байрону свойствен был грех самовозвеличения, а Э. По - впадения в ничтожество и забытье. У Пушкина чередовались эти разрушительные вторжения в жизнь других людей - и периоды хандры, опустошения, ничтожества.

Гений - это и творец среди тварей, и тварь перед Творцом, т.е. человек среди людей.

Есть два встречных вопроса, которые не 
вмещаются в соловьевскую этику "оправдания добра" и требуют иной, парадоксальной 
этики, оправдывающей "не-добро". Один из них - это вопрос теодицеи, 
оправдания Бога перед лицом человеческих страданий. Почему невинные 
мучатся, почему праведники бедствуют, почему зло постигает их в ответ на добро?

Но есть и еще один вопрос - антроподицеи, оправдания человека перед лицом Бога. Почему самые богато одаренные от Бога оказываются наименее послушными ему, наименее достойными своего дара? "Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет и -- выше", - так, "по-карамазовски", поднимает свой бунт против Бога Сальери у Пушкина. Великий дар беспечного Моцарта, недостойного самого себя, - это такая же несправедливость, как и страдание мальчика, разорванного генеральскими собаками, в "Братьях Карамазовых" Достоевского.

Отсюда два бунта против Всевышней несправедливости в русской 
литературе: бунт Сальери и бунт Ивана Карамазова. Если Иван возвращает Богу билет на вход в небесное царство из-за детских страданий, то еще раньше пушкинский Сальери возвращает свой билет Господу, подсыпая яд Моцарту. Как быть с этой двойной несправедливостью: с не-заслугами самых малых, 
не заслуживших своих страданий, - и самых великих, не заслуживших своего дара? Почему Бог (1) посылает муки безгрешным и (2) наделяет величием 
грешных? За что слезинка ни в чем неповинному ребенку? И за что искорка 
Божия гуляке праздному? Таков этот двойной вопрос об искорке и 
слезинке, об антроподицее и теодицее.

Трудно искать тесного пути между морализмом и эстетизмом. Первый выражен Вл. Соловьевым и осуждает гения за безнравственность. Второй выражен М. Цветаевой и оправдывает безнравственность гения ("Искусство при свете совести"). По Цветаевой, само искусство есть тот гений, в пользу которого мы исключаемся из нравственного закона. Первая позиция - "благодаризм": если гений действует нравственно, то благодаря своему гению, который обязывает его к высшей нравственности. Вторая - "вопрекизм": если гений действует нравственно, то вопреки своему гению, который обязывает его к бунту против нравственности.

Я полагаю, что нельзя осуждать безнравственного гения и вместе с тем не стоит оправдывать его безнравственность. Нужно быть благодарным гению за то, что он принес как гений, и сострадать ему в том, в чем он не выполнил своего человеческого назначения. Об этом есть притча в Евангелии - о самаритянке, которая напоила жаждущего Иисуса; хотя она не была добродетельна и имела много мужей, он благословил ее. Гении - это те, которые кормят и поят нас, жаждущих, и поэтому их беспутства должны вызывать у нас не злорадство, но скорбь, как беспутство собственного отца или матери.