Биография поля гогена и описание картин художника. В картине лежащая на животе девушка списана с лежащей Техуры, а злой дух, охраняющий мертвых - тупапау, изображен в виде сидящей на заднем плане женщины

Над берегом поднималась изумрудно-зеленая гора, синее небо опрокидывалось в голубую воду лагуны, но одетые в одинаковые белые костюмы пассажиры "Австралийца" видели лишь убогий, похожий на груду разбросанных по песку фанерных ящиков городок. Они приехали сюда для того, чтобы сколотить состояние или сделать карьеру, а человек, которому была открыта эта красота, приплыл на Таити умирать.

Летом 1895 года в Папеэте, главном порту французской колонии Таити, причаливал пароход "Австралиец", несколько месяцев назад вышедший из Марселя. Пассажиры второго класса толпились на верхней палубе. Зрелище, представшее их глазам, особой радости не вызывало - сколоченная из грубо обтесанных бревен пристань, вереница выбеленных домиков под пальмовыми крышами, деревянный собор, двухэтажный дворец губернатора, хижина с надписью "Жандармерия"...

Полю Гогену - 47 лет, за спиной остались разрушенная жизнь и разбитые надежды, впереди не ждало ничего - осмеянный современниками художник, отец, о котором забыли собственные дети, ставший посмешищем парижских журналистов писатель. Пароход развернулся, ударился бортом о бревна пристани, матросы перебросили сходни, и толпа коммерсантов и чиновников хлынула вниз. Следом спустился высокий сутулый, раньше времени состарившийся человек в просторной блузе и широких брюках. Гоген шел не спеша - ему и в самом деле некуда было торопиться.

Опекавший его семью черт взял-таки свое - а ведь было время, когда он, ныне отверженный художник, разделивший судьбу своей безумной родни, считался благополучнейшим из буржуа.

Во время Великой французской революции его прабабка Тереза Лене уехала в Испанию. Там она увела от семьи знатного дворянина, командира драгунского полка и кавалера ордена Святого Иакова дона Мариано де Тристан Москосо. Когда он умер, Тереза, не пожелав мелочиться и унижаться перед родней своего невенчанного мужа, заявила права на все его состояние, но не получила ни сантима и скончалась в нищете и безумии.

Его бабушку хорошо знали в рабочих кварталах Парижа - Флора сбежала от тихого гравера, по уши влюбленного в свою очаровательную фурию. Бедняга долго пытался вернуть неверную супругу, надоедал ей письмами, умолял о встречах. Впрочем, это не помогло, и в один прекрасный день Антуан Шазаль, дед будущего художника, заявился к ней с заряженным пистолетом. Рана Флоры оказалась неопасной, но ее красота и полное отсутствие раскаяния у мужа произвели на присяжных должное впечатление - королевский суд отправил гравера на пожизненную каторгу. А Флора отбыла в Латинскую Америку. Обосновавшийся там брат дона Мариано не дал приблудной племяннице ни гроша, и после этого Флора навсегда возненавидела богачей: она собирала деньги для политзаключенных, поражая участников подпольных сходок яростными выступлениями и строгой испанской красотой.

Ее дочь была тихой и разумной женщиной: Алине Гоген удалось поладить со своей испанской родней. Она и сын обосновались в Перу, во дворце престарелого дона Пио де Тристан Москосо. Восьмидесятилетний миллионер обращался с ней как с королевой, маленький Поль должен был унаследовать четверть его состояния. Но бес, завладевший этим семейством, дождался своего часа: когда дон Пио умер и его прямые наследники вместо огромного состояния предложили Алине всего лишь небольшую ренту, она отказалась и затеяла безнадежный судебный процесс. В результате оставшуюся жизнь Алина провела в страшной нищете. Дед Поля Гогена носил полосатую робу и таскал за собой цепь, к которой было приковано пушечное ядро, имя его бабки украшало полицейские отчеты, а он, к удивлению всей родни, вырос здравомыслящим, обязательным человеком - его шеф, биржевой маклер Поль Бертен, не мог на него нахвалиться.

Коляска, запряженная парой вороных, уютный особнячок, набитый антикварной мебелью и старинным фарфором, - жена Гогена, пышная белокурая датчанка Метта, была довольна жизнью и мужем. Спокойный, хозяйственный, непьющий, работящий - вот только лишнего слова из него и клещами не вытянешь. Холодные серо-голубые глаза, чуть прикрытые тяжелыми веками, плечи молотобойца - Поль Гоген гнул лошадиные подковы. Коллегу, в шутку сбившего с него цилиндр, он чуть было не придушил прямо в зале парижской биржи. Но если его не выводили из себя, дремал на ходу. К гостям жены он, случалось, выходил в ночной рубашке. Однако бедная Метта не подозревала, что и особнячок, и выезд, и банковский счет (да и она сама) были недоразумением, случайностью, не имеющей отношения к настоящему Полю Гогену.

В молодости он служил в торговом флоте - плавал через Атлантику на парусных кораблях, лазал по вантам, висел над штормовым океаном на огромной раскачивающейся мачте. Гоген ушел в море простым матросом и дослужился до лейтенанта. Затем был боевой корвет "Жером Наполеон", исследовательские плавания в северных морях и война с Пруссией. Через семь лет Поль Гоген был списан на берег. Он устроился на биржу, и жизнь пошла как по маслу... До тех пор, пока в нее не вмешалась живопись.

Берег, на который сошел Гоген, искрился всеми цветами радуги: ярко-зеленые листья пальм, блестящая, как расплавленная сталь, вода и разноцветные тропические плоды сливались в фантастическую ослепительную феерию. Он мотнул головой и закрыл глаза - ему показалось, что он шагнул на собственное полотно, легко, без усилий вошел в тот мир, который много лет преследовал его воображение. Вот только краски у здешнего бога были, пожалуй, поярче, чем у Поля Гогена, - стоило бы взглянуть на нежащийся под вечерним солнцем Папеэте тем, кто считал его сумасшедшим.

Первой так назвала его жена, когда он сообщил ей, что оставляет биржу ради живописи. Она забрала детей и уехала домой, в Копенгаген. Ей вторили газетные критики и даже друзья, частенько помогавшие ему куском хлеба: было время, когда он ходил по Парижу в деревянных башмаках, без гроша в кармане, не зная, чем накормить не пожелавшего с ним расстаться сына. Ребенок часто простужался и болел, а отцу нечем было заплатить врачу и не на что купить краски - сбережения бывшего биржевого маклера разлетелись за полгода, а его картины никто не хотел покупать.

Вечерами на парижских улицах зажигались бледно-желтые газовые фонари; кожаные крыши пролеток блестели под дождем, из театров и ресторанов выходили нарядно одетые люди; у входа в Салон, где выставлялись признанные публикой и знатоками художники, висели яркие афиши. А он, голодный и промокший, шлепал по лужам в своих огромных, скользящих на сырой брусчатке сабо. Он был беден, но ни о чем не жалел - Гоген твердо знал, что впереди его ждет слава.

Вся земля на Таити принадлежала католической миссии, и первый визит Гоген нанес ее главе, епископу Мартену. Епархия не разбрасывалась своим добром: прежде чем Гоген уломал святого отца продать ему участок под строительство хижины, художнику пришлось выстоять немало месс и не раз сходить к исповеди. Прошли годы, и постаревший, доживавший свой век в одном из прованских монастырей отец Мартен охотно делился воспоминаниями с наведывавшимися к нему поклонниками Гогена - по его мнению, главным врагом художника был бес честолюбия и гордыни: "Судить о том, что Поль Гоген сделал для искусства, может только Бог, а человеком он был недобрым. Взгляните здраво, месье, он оставил без гроша жену, позволил ей увезти от себя пятерых детей, и я не слышал от него ни слова сожаления! Взрослый человек бросил дело, дававшее верный кусок хлеба, ради искусства - а ведь живописи надо учиться с младых лет! И ладно бы он довольствовался скромной участью честного служителя муз, добросовестно переносящего на полотно дивные творения Божьи. Так нет же - безумец сам захотел сравниться с Господом, Божий мир он подменил плодами своей безумной фантазии. Он восстал против Бога, подобно ангелу тьмы, и Господь низверг его, аки Сатанаила, - свои дни художник Гоген закончил в пьянстве и распутстве, страдая позорной болезнью..."

При жизни художника отец Мартен не раз использовал этот текст для воскресных проповедей. У него имелись свои причины для недовольства заезжим мазилой: Гоген увел самую красивую из его любовниц, четырнадцатилетнюю ученицу миссионерской школы Анриетту, да еще и написал в Париж о том, как во время торжественной мессы Анриетта вцепилась в волосы мартеновской экономке. Ее слова "Епископ купил тебе шелковое платье из-за того, что ты, потаскуха, чаще с ним спишь!" благодаря Гогену докатились до самого Рима - в памяти клира отец Мартен остался только благодаря им.

На воскресные проповеди Гоген больше не ходил, епископа ни в грош не ставил, но своих демонов тем не менее знал в лицо - к старости человек мудреет и начинает разбираться если не в людях, то в себе самом. Хижина обошлась ему в тысячу франков; еще триста франков ушли на сто пятьдесят литров абсента, сто литров рома и две бутылки виски. Через несколько месяцев парижский торговец картинами должен был выслать ему еще тысячу, но пока оставшихся денег хватало лишь на мыло, табак да платки для наведывавшихся к нему туземок. Он пил, рисовал, резал по дереву, занимался любовью и чувствовал, как улетучивается то, что владело им все последние годы - человека, считавшего себя Господом Богом, больше не существовало.

Еще несколько лет назад он презирал тех, кто его окружал. Он был нищ и не признан, художники же, работавшие в традиционной манере, щеголяли в дорогих костюмах и выставляли свои работы на каждом Салоне. Но Гоген держался как пророк, и молодежь, искавшая себе кумиров, шла за ним - от него исходило почти мистическое ощущение силы. Шумный, решительный, грубый, отличный фехтовальщик, прекрасный боксер, он говорил окружающим прямо в лицо то, что о них думал, и при этом не стеснялся в выражениях. Искусством для него было то, во что верил он сам, ему необходимо было ощущать себя центром Вселенной - в противном случае жертва, которую он принес своему демону, выглядела бессмысленной и чудовищной. Метта, соломенная вдова Поля Гогена, рассказала об этом случайно оказавшемуся с ней в одном купе журналисту - это произошло в начале двадцатого века, через несколько лет после того, как ее бывшего мужа похоронили на Таити.

Корреспондент "Газетт де Франс" сначала принял привольно раскинувшуюся на диванчике даму за кавалера. Полный, затянутый в дорожный мужской костюм белокурый господин пил коньяк из маленькой плоской фляжки, курил длинную гаванскую сигару и стряхивал пепел прямо на плюшевый диван. Кондуктор сделал ему замечание, "господин" возмутился и попросил своего случайного спутника заступиться за... бедную беззащитную женщину. Они познакомились, разговорились, а дома начинающий литератор записал то, что ему запомнилось из монолога вдовы загадочного, начинающего входить в моду Поля Гогена.

"Поль был большим ребенком. Да, молодой человек, ребенком - злым, эгоистичным и упрямым. Всю свою силу он выдумал - может, ему и верили таитянские шлюхи и дурни-ученики, но уж меня-то ему не удавалось провести никогда. Как вы думаете, почему он вышел за меня за... то есть почему он на мне женился? Думаете, ему нужна была женщина? Чушь - тогда он не обращал внимания на баб. Поль Гоген искал вторую мать - ему были нужны покой, тепло, защита... Дом. Я все это ему дала, а он меня бросил! Бросил с пятью детьми, без единого франка... Да, я знаю, что обо мне говорят, и плевать на это хотела.

Да, я продала его коллекцию картин и не отправила ему ни единой монетки. И запретила детям ему писать. Да, я не подпустила его к себе, когда он приехал в Данию... Что же вы так уставились на меня, молодой человек, - я всего лишь откровенна. Ей-богу, мужчины хуже баб. И Поль, несмотря на свои кулачищи, тоже был бабой, пока черт не внушил ему, что он художник. И он, проклятый эгоист, принялся выплясывать вокруг своего таланта. А мне - женщине из хорошей семьи! - пришлось кормиться уроками. Теперь нечистый втолковал то же самое всем помешанным на живописи кретинам, и богатые дурни платят за его мазню десятки тысяч франков... Будь они все прокляты - у меня не осталось ни одной его картины, я все продала за гроши!.."

Метта Гоген, в девичестве Гад, всегда отличалась прямотой, грубоватым юмором и некоторым мужеподобием; в зрелые годы она и вовсе стала походить на драгуна. Но Гоген ее любил: на Таити он ждал ее писем и ужасно переживал, что забывшие и французский язык, и полусумасшедшего мазилу-отца дети не поздравляют его с днем рождения. Поль Гоген был человеком долга - он знал, что отец обязан заботиться о своем потомстве, то, что он бросил семью, не давало ему спокойно спать. Прежние хозяева предлагали ему вернуться, его звали на работу в страховую компанию - восьмичасовой рабочий день и очень приличное жалованье. В конце концов, он мог рисовать как все, продавать картины и жить припеваючи... Но это было абсолютно исключено: Гоген думал не о завтрашнем дне, а о будущих биографах.

Ста пятидесяти литров абсента хватило надолго. Он пил сам, поил приходивших на огонек туземцев, опьянев, раскидывался в гамаке, закрывал глаза и всматривался в проплывавшие перед ним лица. Из темноты возникал огненно-рыжий щуплый Ван Гог - безумные глаза, сжатая в дрожащей руке бритва. Это было в Арле, в ночь на двадцать второе декабря 1888 года. Он вовремя проснулся, и сумасшедший отошел, бормоча что-то бессвязное. На следующее утро Винсента нашли в окровавленной постели без сознания, с отсеченным ухом - проститутка из соседнего борделя рассказала, что ночью он ворвался к ней в комнату, сунул в руки кусок своей окровавленной плоти и выбежал, крикнув: "Возьми это на память обо мне!.."

Они жили в одном доме, вместе рисовали, ходили к одним и тем же шлюхам - Поль отличался бычьим здоровьем, и ему все было нипочем, а щуплый болезненный Ван Гог не выдержал такой жизни. Странности начались, когда Гоген сообщил, что собирается уехать на Таити - Винсент любил друга и боялся остаться один, нервный срыв вызвал помрачение рассудка.

Сверкал глазами его учитель, седобородый Писарро, - он не простил Гогену неистового стремления к успеху: "Настоящий художник должен быть нищ и не признан, его должно заботить искусство, а не мнение остолопов-критиков. А этот человек сам назначил себя гением и повернул дело так, что нам, его друзьям, приходится ему подпевать. Поль вынудил меня помочь ему с выставкой, заставил вас написать о ней статью... И за каким чертом он таскается в Панаму, на Мартинику и Таити? Настоящий художник найдет натуру и в Париже - дело не в экзотической мишуре, а в том, что у тебя в душе".

Об этом Полю рассказал его лучший друг, журналист Шарль Морис. "Австралиец" отправлялся утром, они пили всю ночь, и Гоген не стал объяснять, почему в его жизни возникли Панама и Мартиника.

Темно-синее полотно океана, ветер, поющий в вантах, белые домики на берегу - в Панаму он приехал, надеясь найти там новые впечатления и работу, которая дала бы кусок хлеба. Но художники и коммивояжеры в Латинской Америке не требовались, и Гогену пришлось работать землекопом - лучшей вакансии не нашлось. Днем он орудовал лопатой, стирая руки до кровавых мозолей, а по ночам его изводили москиты. Затем он лишился и этой работы и перебрался за несколько тысяч километров от Панамы, на Мартинику: плоды хлебного дерева там не стоили ничего, воду можно было взять в источнике, а креолки носили лишь набедренные повязки. Из ада, в который для нищего и непризнанного художника превратился Париж, он попал в земной рай, оживший на его полотнах. Он привез их во Францию на торговом бриге - денег на обратную дорогу не было, и ему пришлось наняться матросом. Выставка, которую он организовал, вернувшись домой, провалилась с оглушительным треском - потрясенная англичанка, тыкавшая в картину пальцем и гневно пищавшая "Red dog!" ("Красная собака!"), до сих пор стоит у него перед глазами.

В первый раз он приехал на Таити жить - Франция ему опостылела. Он снова был счастлив: ему легко работалось, в хижине ждала шестнадцатилетняя Техура, девушка с продолговатым смуглым лицом и волнистыми волосами - родители взяли за нее совсем недорого. По ночам в хижине тлел ночник - Техура боялась ждущих своего часа призраков; утром он приносил воду из колодца, поливал огород и вставал к мольберту. Такая жизнь могла бы продолжаться вечно, но картины, оставленные в Париже, не продавались, галерейщики не присылали ни копейки. Прошел год, и друзьям пришлось вызволять его с Таити - нищета, от которой он бежал, настигла его и здесь.

Во второй раз Гоген приехал сюда, чтобы умереть: денег должно было хватить на полтора года, на крайний случай приготовлен мышьяк... Доза оказалась чересчур большой: его рвало всю ночь, он три дня пролежал в постели, а поправившись, ощутил лишь холодное безразличие. Больше он не хотел ничего, даже смерти.

Много лет спустя Шарль Морис вспоминал об их прощальном вечере. На выставке, состоявшейся накануне, Гоген продал много работ, Департамент изящных искусств выхлопотал ему тридцатипроцентную скидку на билет до Океании. Все шло хорошо, но неожиданно несгибаемый, грубый, никого не пускавший к себе в душу Гоген опустил голову на руки и разрыдался.

Плача, он говорил о том, что сейчас, когда ему удалось хоть что-то, он еще острее чувствует всю тяжесть жертвы, которую принес, - дети остались в Копенгагене, и он никогда их больше не увидит. Жизнь прошла, он прожил ее как бродячая собака, а цель, которой было посвящено все, по-прежнему ускользает. Художника должны ценить не только полтора десятка знатоков, но и люди с улицы; то, что он сделал, может оказаться никому не нужным - и во имя чего тогда он пожертвовал детьми и женщиной, которую любил?..

На Таити он к этому не возвращался: Гоген вычеркнул из сердца Метту и не думал больше о своем искусстве. Он мало писал и чувствовал, как ему понемногу изменяют художественное чутье, рука и глаз - зато сто пятьдесят литров абсента подходили к концу и туземные красотки не покидали хижины Гогена.

Перед отъездом из Франции он подцепил сифилис: полицейский предупредил, что девица, которую он подобрал на дешевой танцульке, нездорова, но Гоген махнул на это рукой. Теперь у него отказывали ноги, и он ходил опираясь на две палки - на рукоятке одной художник вырезал гигантский фаллос, другая изображала слившуюся в любовной борьбе пару (сейчас обе трости находятся в Нью-йоркском музее). Непристойная резьба, которой Гоген покрыл балки своей хижины, впоследствии перекочевала в Бостонское собрание, японские порнографические эстампы, украшавшие его спальню, разошлись по частным коллекциям. Слава Гогена начиналась уже тогда, за десятки тысяч километров от Таити, во Франции. Его картины стали покупать, о нем писали статьи, а он ничего об этом не знал и развлекался сварами с епископом, губернатором и местным жандармским сержантом. Он подбивал туземцев не отдавать детей в миссионерские школы и не платить налоги - слова "заплатим, когда заплатит Гоген" стали чем-то вроде местной поговорки. Гоген издавал газетку тиражом 20 экземпляров (теперь каждый ценится на вес золота), в которой публиковал карикатуры на местных чиновников, судился, платил штрафы, произносил гневные и бестолковые речи: настоящая жизнь кончилась, и теперь он обманывал самого себя - склоки и свары убеждали его в том, что он все-таки существует.

Он умер в ночь на 9 мая 1903 года. Враги говорили, что художник покончил жизнь самоубийством, друзья были уверены в том, что его убили: огромный шприц со следами морфия, лежавший в изголовье постели, говорил в пользу обеих версий. Епископ Мартен отпел покойника, жандарм продал с торгов его имущество (наиболее непристойные рисунки целомудренный сержант Шарпийо отправил на помойку), колониальные власти похоронили несчастного и закрыли дело...

Его картины, поначалу оценивавшиеся в 200 - 250 франков, теперь стоили десятки тысяч, и Метта не находила себе места - мимо ее рук проплыло целое состояние. Прошло двадцать лет, они подорожали еще в сотни раз, и тут начали горевать всю жизнь презиравшие отца дети Гогена - если бы не материнская глупость, они могли бы жить в собственных поместьях и летать на личных самолетах. Отец стал одним из самых дорогих художников мира.

Затем пришел черед сокрушаться потомкам трактирщиков, селивших его в худшие каморки. Гоген расплачивался своими полотнами, которые шли на подстилки котам и собакам, на ремонт домашних туфель, служили вместо половиков - люди не понимали мазню чудака...

Их внуки и правнуки из года в год роются на чердаках и в подвалах, перетряхивают старье, сваленное в заброшенных хлевах, в надежде, что там под старыми хомутами и сбруями, среди пропахшего мышами тряпья сокрыты груды золота - заветное полотно нищего бродяги художника.

"Автопортрет" 1888

Гоген Поль (Gauguin Paul) (1848–1903), французский живописец. В юности служил моряком, в 1871–1883 – биржевым маклером в Париже. В 1870-е годы Поль Гоген начал заниматься живописью, принимал участие в выставках импрессионистов, пользовался советами Камиля Писсаро. С 1883 всецело посвятил себя искусству, что привело Гогена к нищете, разрыву с семьей, скитаниям. В 1886 Гоген жил в Понт-Авене (Бретань), в 1887 – в Панаме и на острове Мартиника, в 1888 вместе с Винсентом ван Гогом работал в Арле, в 1889–1891 - в Ле-Пульдю (Бретань). Неприятие современного ему общества пробудило у Гогена интерес к традиционному укладу жизни, к искусству архаической Греции, стран Древнего Востока, первобытным культурам. В 1891 Гоген уехал на остров Таити (Океания) и после кратковременного (1893–1895) возвращения во Францию поселился на островах навсегда (сначала на Таити, с 1901 – на острове Хива-Оа). Еще во Франции поиски обобщенных образов, таинственного смысла явлений (“Видение после проповеди”, 1888, Национальная галерея Шотландии, Эдинбург; “Желтый Христос”, 1889, Галерея Олбрайта, Буффало) сблизили Гогена с символизмом и привели его и группу работавших под его влиянием молодых художников к созданию своеобразной живописной системы – “синтетизма”, в которой светотеневая моделировка объемов, световоздушная и линейная перспективы замещаются ритмичным сопоставлением отдельных плоскостей чистого цвета, целиком заполнявшего формы предметов и играющего ведущую роль в создании эмоционального и психологического строя картины (“Кафе в Арле”, 1888, ГМИИ, Москва). Эта система получила дальнейшее развитие в картинах, написанных Гогеном на островах Океании. Изображая сочную полнокровную красоту тропической природы, естественных, неиспорченных цивилизацией людей, художник стремился воплотить утопическую мечту о земном рае, о жизни человека в гармонии с природой (“А, ты ревнуешь?”, 1892; “Жена короля”, 1896; “Сбор плодов”, 1899, – все картины в ГМИИ, Москва; “Женщина, держащая плод”, 1893, Эрмитаж, Санкт-Петербург).

"Таитянский пейзаж" 1891, Музей д"Орсе, Париж

"Две девушки" 1899, Метрополитен, Нью-Йорк

"Бретонский пейзаж" 1894, Музей д"Орсе, Париж

"Портрет Мадлен Бернар" 1888, Музей искусств, Гренобль

"Бретонская деревня в снегу" 1888, Музей искусств, Гетеборг

"Пробуждение духа мертвых" 1892, Галерея Нокс, Буффало

Полотна Гогена, по декоративности цвета, плоскостности и монументальности композиции, обобщенности стилизованного рисунка подобные панно, несли многие черты складывавшегося в этот период стиля модерн, оказали влияние на творческие поиски мастеров группы “Наби” и других живописцев начала XX века. Гоген работал также в области скульптуры и графики.

"Tahitian Women on the Beach" 1891

"А ты ревнуешь?" 1892

"Женщины Таити" 1892

"На побережье" 1892

"Большие деревья" 1891

"Никогда (О, Таити)" 1897

"День святых" 1894

"Вайрумати" 1897

"Когда же замуж?" 1892

"У моря" 1892

"Одна" 1893

"Таитянские пасторали" 1892

"Contes barbares" (Варварские сказания)

"Mask of Tehura" 1892, pua wood

"Merahi metua no Teha"amana (Ancestors of Teha"amana)" 1893

"Madame Mette Gauguin in Evening Dress"

Летом в конце 80-х годов прошлого века многие французские художники съехались в Понт-Авен (Бретань, Франция). Съехались и почти сразу же разделились на две враждебные группировки. К одной относились художники, вставшие на путь искания и объединенные общим для всех названием "импрессионисты". По мнению второй группы, которую возглавлял Поль Гоген, это название было ругательным. П. Гогену в то время было уже под сорок. Окруженный таинственным ореолом путешественника, изведавшего чужие края, он имел большой жизненный опыт и поклонников, и подражателей его творчества.

Оба лагеря разделялись и по преимуществу своего положения. Если импрессионисты жили в мансардах или на чердаках, то другие художники занимали лучшие комнаты гостиницы "Глоанек", обедали в большом и самом хорошем зале ресторана, куда члены первой группы не допускались. Однако стычки между группировками не только не мешали П. Гогену работать, наоборот, - в какой-то мере помогали ему осознать те черты, которые вызывали у него бурный протест. Отказ от аналитического метода импрессионистов был проявлением полного переосмысления им задач живописи. Стремление импрессионистов запечатлевать все увиденное, сам их художественный принцип - придавать своим картинам видимость случайно подсмотренного - не соответствовали властной и энергичной натуре П. Гогена.

Еще меньше удовлетворяли его теоретические и художественные изыскания Ж. Сера, который стремился свести живопись к холодному, рассудочному использованию научных формул и рецептов. Пуантилистическая техника Ж. Сера, его методическое накладывание краски перекрестными ударами кисти и точками раздражали Поля Гогена своим однообразием.

Пребывание художника на Мартинике среди природы, показавшейся ему роскошным, сказочным ковром, окончательно убедило П. Гогена использовать в картинах только неразложенный цвет. Вместе с ним разделявшие его мысли художники провозгласили своим принципом "Синтез" - то есть синтетическое упрощение линий, формы и красок. Цель такого упрощения заключалась в том, чтобы передать впечатление максимальной интенсивности цвета и опустить все, что ослабляет такое впечатление. Такая техника составляла основу старой декоративной живописи фресок и витража.

Вопрос о соотношении цвета и красок очень занимал П. Гогена. Он и в живописи своей старался выразить не случайное и не поверхностное, а пребывающее и существенное. Для него законом была только творческая воля художника, и свою художественную задачу он видел в выражении внутренней гармонии, которую он понимал как синтез откровенности природы и настроения встревоженной этой откровенностью души художника. Сам П. Гоген говорил об этом так: "Я не считаюсь с правдой природы, видимой внешне... Исправляйте эту ложную перспективу, которая искажает предмет в силу своей правдивости... Следует избегать динамичности. Пусть у вас дышит все покоем и миром души, избегайте поз в движении... Каждый из персонажей должен быть в статичном положении". И он сокращал перспективу своих картин, приближал ее к плоскости, развертывая фигуры во фронтальном положении и избегая ракурсов. Потому и неподвижны на картинах изображенные П. Гогеном люди: они подобны статуям, изваянным крупным резцом без излишних деталей.

Период зрелого творчества Поля Гогена начался на Таити, именно здесь проблема художественного синтеза получила у него свое полное развитие. На Таити художник отрешился от многого, чего знал: в тропиках формы ясны и определенны, тени тяжелы и жарки, а контрасты особенно резки. Здесь все задачи, поставленные им в Понт-Авене, разрешились сами собой. Краски П. Гогена становятся чисты, без мазков. Его таитянские картины производят впечатление восточных ковров или фресок, настолько краски в них гармонично приведены к определенному тону.

"Кто мы? Откуда мы? Куда мы идём?"

Творчество П. Гогена этого периода (имеется в виду первый приезд художника на Таити) представляется чудесной сказкой, которую он пережил среди первобытной, экзотической природы далекой Полинезии. В районе Матайе он находит небольшую деревушку, покупает себе хижину, с одной стороны которой плещется океан, а с другой видна гора с огромной расщелиной. Европейцы сюда еще не добрались, и жизнь казалась П. Гогену настоящим земным раем. Он подчиняется медлительному ритму таитянской жизни, впитывает в себя яркие краски синего моря, изредка покрывающегося зелеными волнами, с шумом разбивающимися о коралловые рифы.

С таитянами у художника с первых дней установились простые, человеческие отношения. Работа начинает все больше и больше захватывать П. Гогена. Он делает многочисленные наброски и зарисовки с натуры, при любом случае старается запечатлеть на полотне, бумаге или дереве характерные лица таитян, их фигуры и позы - в процессе труда или во время отдыха. В этот период он создает ставшие всемирно известными картины "Дух мертвых бодрствует", "А, ты ревнуешь?", "Беседа", "Таитянские пасторали".

Но если в 1891 году путь на Таити казался ему лучезарным (он ехал сюда после некоторых художественных побед во Франции), то во второй раз он ехал на любимый остров больным человеком, утратившим большинство своих иллюзий. Все его в пути раздражало: вынужденные остановки, бесполезные траты, дорожные неудобства, таможенные придирки, навязчивые попутчики...

Всего два года не был он на Таити, а так много здесь изменилось. Европейский налет уничтожил самобытную жизнь туземцев, все кажется П. Гогену невыносимой мешаниной: и электрическое освещение в Папеэте - столице острова, и несносные карусели рядом с королевским замком, и нарушающие былую тишину звуки фонографа.

На этот раз художник останавливается в районе Пуноауйа, на западном побережье Таити, на арендованном участке земли строит дом с видом на море и горы. Рассчитывая прочно обосноваться на острове и создать условия для работы, он не жалеет средств на устройство своего жилища и вскоре, как это часто водится, остается без денег. П. Гоген рассчитывал на друзей, которые перед отъездом художника из Франции взяли у него в долг в общей сложности 4000 франков, но те не спешили возвращать их. Несмотря на то, что он слал им многочисленные напоминания о долге, жаловался на судьбу и крайне бедственное положение...

К весне 1896 года художник оказывается в тисках самой жестокой нужды. К этому присоединяется боль в сломанной ноге, которая покрывается язвами и причиняет ему невыносимые страдания, лишая сна и энергии. Мысль о бесплодности усилий в борьбе за существование, о провале всех художественных планов заставляет его все чаще и чаще думать о самоубийстве. Но стоит только П. Гогену почувствовать малейшее облегчение, как натура художника одерживает в нем верх, а пессимизм рассеивается перед радостью жизни и творчества.

Однако то были редкие моменты, а несчастия следовали одно за другим с катастрофической регулярностью. И самым страшным было для него известие из Франции о смерти его любимой дочери Алины. Не в силах пережить утрату, П. Гоген взял огромную дозу мышьяка и ушел в горы, чтобы никто не мог помешать ему. Попытка самоубийства привела к тому, что он провел ночь в страшных мучениях, без всякой помощи и в полном одиночестве.

Долгое время художник находился в полной прострации, не мог держать кисть в руках. Единственным его утешением было огромное полотно (450 х170 см), написанное им перед попыткой самоубийства. Он назвал картину "Откуда мы? Кто мы? Куда мы идем?" и в одном из писем писал: "Я вложил в нее, прежде чем умереть, всю мою энергию, такую скорбную страсть в моих ужасающих обстоятельствах, и видение настолько ясное, без исправлений, что следы спешки исчезли и в нем видна вся жизнь".

П. Гоген работал над картиной в страшном напряжении, хотя замысел ее в своем воображении он вынашивал уже давно, он и сам не мог точно сказать, когда же впервые зародилась мысль об этом полотне. Отдельные фрагменты этого монументального произведения писались им в разные годы и в других произведениях. Например, женская фигура из "Таитянских пасторалей" повторяется в этой картине рядом с идолом, центральная фигура сборщика фруктов встречалась в золотистом этюде "Мужчина, собирающий плоды с дерева"...

Мечтая расширить возможности живописи, Поль Гоген стремился придать своей картине характер фрески. С этой целью он оставляет два верхних угла (один - с названием картины, другой - с подписью художника) желтыми и не заполненными живописью - "подобно фреске, поврежденной по углам и наложенной на золотую стену".

Весной 1898 года он послал картину в Париж, а в письме критику А. Фонтена сообщал, что ставил своей целью "не создание сложной цепи хитроумных аллегорий, которые нужно было бы разгадывать. Напротив, аллегорическое содержание картины чрезвычайно просто - но не в смысле ответа на поставленные вопросы, а в смысле самой постановки этих вопросов". Поль Гоген и не собирался отвечать на вопросы, вынесенные им в название картины, ибо считал, что они есть и будут жуткой и самой сладкой загадкой для человеческого сознания. Поэтому суть аллегорий, изображенных на этом полотне, заключается в чисто живописном воплощении этой таящейся в природе загадки, священного ужаса перед бессмертием и перед тайной бытия.

В первый свой приезд на Таити П. Гоген взглянул на мир восторженными глазами большого ребенка-народа, для которого мир еще не утратил своей новизны и пышной самоцветности. Его детски экзальтированному взору открылись в природе незримые для других краски: изумрудные травы, сапфировое небо, аметистовая солнечная тень, рубиновые цветы и червонное золото кожи маори. Таитянские картины П. Гогена этого периода пламенеют благородным золотым заревом, как витражи готических соборов, отливают царственным великолепием византийских мозаик, благоухают сочными разливами красок.

Одиночество и глубокое отчаяние, владевшие им во второй приезд на Таити, заставили П. Гогена видеть все только в черном цвете. Однако природное чутье мастера и его глаз колориста не позволили художнику окончательно утратить вкус к жизни и ее краскам, хотя он и создал полотно мрачное, писал его в состоянии мистического ужаса.

Так что же все-таки таит в себе эта картина? Подобно восточным рукописям, которые следует читать справа налево, содержание картины разворачивается в том же направлении: шаг за шагом раскрывается течение человеческой жизни - от ее зарождения до смерти, несущей страх небытия.

Перед зрителем на большом, вытянутом по горизонтали холсте изображен берег лесного ручья, в темных водах которого отражаются таинственные, неопределенные тени. На другом берегу - густая, пышная тропическая растительность, изумрудные травы, густо-зеленые кусты, диковинные синие деревья, "растущие словно не на земле, но в раю".

Стволы деревьев странно извиваются, переплетаются, образуя кружевную сеть, сквозь которую вдалеке виднеется море с белыми гребнями прибрежных волн, темно-фиолетовая гора на соседнем острове, голубое небо - "зрелище девственной природы, которая могла бы быть раем".

На ближайшем плане картины на земле, свободной от всяких растений, расположилась вокруг каменного изваяния божества группа людей. Персонажи не объединены каким-либо одним событием или общим действием, каждый занят своим и погружен в себя. Покой спящего младенца охраняет большой черный пес; "три женщины, присевшие на корточки, будто прислушиваются к себе, замерев в ожидании какой-то нечаянной радости. Стоящий в центре юноша двумя руками срывает с дерева плод... Одна фигура, нарочито огромная вопреки законам перспективы... поднимает руку, с удивлением глядя на двух персонажей, осмеливающихся думать о своей судьбе".

Рядом со статуей одинокая женщина, будто машинально, идет в сторону, погруженная в состояние напряженного, сосредоточенного размышления. Навстречу ей по земле движется птица. В левой стороне холста сидящий на земле ребенок подносит ко рту плод, кошка лакает из миски... И зритель спрашивает себя: "Что все это значит?"

На первый взгляд, это как будто повседневная жизнь, но, помимо прямого смысла, каждый образ несет в себе поэтическое иносказание, намек на возможность переносного истолкования. Так, например, мотив лесного ручья или бьющей из земли ключевой воды - это любимая гогеновская метафора источника жизни, таинственного начала бытия. Спящий младенец олицетворяет целомудрие рассвета человеческой жизни. Срывающий с дерева плод юноша и сидящие на земле справа женщины воплощают идею органического единения человека с природой, естественности его существования в ней.

Человек с поднятой рукой, с удивлением глядящий на подруг, - это первый проблеск беспокойства, начальный порыв к постижению тайн мира и бытия. Другие раскрывают дерзость и страдание человеческого разума, тайну и трагедию духа, которые заключены в неизбежности познания человеком своего смертного удела, краткости земного существования и неотвратимости конца.

Многие пояснения дал сам Поль Гоген, однако он предостерегал от стремления видеть в его картине общепринятые символы, слишком прямолинейно расшифровывать образы, а тем более искать ответы. Некоторые искусствоведы считают, что подавленное состояние художника, приведшее его к попытке самоубийства, выразилось в строгом, лаконичном художественном языке. Они отмечают, что картина перегружена мелкими деталями, которые общего замысла не проясняют, а только запутывают зрителя. Даже пояснения в письмах мастера не могут рассеять тот мистический туман, который он вложил в эти детали.

Сам П. Гоген расценивал свое произведение как духовное завещание, может быть, поэтому картина и стала живописной поэмой, в которой конкретные образы претворились в возвышенную идею, а материя - в дух. В сюжете полотна преобладает поэтическое настроение, богатое неуловимыми оттенками и внутренним смыслом. Однако настроение покоя и благодати уже подернуто смутным беспокойством соприкосновения с миром таинственного, рождает ощущение скрытой тревоги, мучительной неразрешимости сокровенных загадок бытия, тайны прихода в мир человека и тайны его исчезновения. На картине счастье омрачнено страданием, духовная мука омыта сладостью физического существования - "золотой ужас, прикрытый радостью". Все нераздельно, как в жизни.

П. Гоген сознательно не исправляет неправильные пропорции, стремясь во что бы то ни стало сохранить свою эскизную манеру. Эту эскизность, незаконченность он ценил особенно высоко, считая, что именно она вносит в полотно живую струю и сообщает картине особую поэзию, не свойственную вещам отделанным и чрезмерно законченным.

"Натюрморт"

"Борьба Иакова с ангелом" 1888

"Потеря девственности"

"Таинственный источник" (Pape moe)

"Рождение Христа Сына Божьего (Te tamari no atua)"

"Жёлтый Христос"

"Месяц Марии"

"Женщина, держащая плод" 1893

“Кафе в Арле”, 1888, ГМИИ, Москва

"Жена короля" 1896

"Желтый Христос"

"Белая лошадь"

"Идол" 1898 Эрмитаж

"Мечта" (Te rerioa)

"Poиmes barbares (Варварские стихи)"

"Добрый день, господин Гоген"

"Автопортрет" ок. 1890-1899

"Автопортрет с палитрой" Частное собрание 1894

"Автопортрет" 1896

"Автопортрет На Голгофе" 1896

Поль Гоген родился в Париже 7 июня 1848 года. Его отец, Кловис Гоген (1814-1849), был журналистом в отделе политической хроники журнала Тьера и Армана Мара «Насьональ», одержимым радикальными республиканскими идеями; мать, Алина Мария (1825-1867), была родом из Перу из богатой семьи. Её матерью была известная Флора Тристан (1803-1844), разделявшая идеи утопического социализма и опубликовавшая в 1838 году автобиографическую книгу «Скитания парии».

Вначале своей биографии Поль Гоген был моряком, позже успешным биржевым брокером в Париже. В 1874 году он начал рисовать, вначале по выходным.

Борясь с «болезнью» цивилизации, Гоген решил жить по принципам первобытного человека. Однако физические болезни заставили его вернуться во Францию. Следующие годы в своей биографии Поль Гоген провел в Париже, Бретани, совершив короткую, но трагическую остановку в Арле вместе с ван Гогом.

Творчество Гогена

К 35 годам при поддержке Камиля Писсаро Гоген полностью посвятил себя искусству, оставив свой образ жизни, удалившись от жены и пятерых детей.

Установив связь с импрессионистами, Гоген выставлял с ними свои работы с 1879 по 1886 год.

В следующем же году он уехал в Панаму и Маритинику.

В 1888 году Гоген и Эмиль Бернар выдвинули синтетическую теорию искусства (символизм), придавая особое значение плоскостям и отражению света, неприродным цветам в соединении с символическими или примитивными объектами. Картина Гогена «The Yellow Christ» (галерея Олбрайт, Буффало) является характерной работой для того периода.

В 1891 Гоген продал 30 полотен, а затем на вырученную сумму отправился на Таити. Там он провел два года, живя бедно, нарисовал некоторые из последних своих работ, а также написал «Noa Noa» - автобиографическую новеллу.

В 1893 году в биографии Гогена состоялось возвращение во Францию. Он представил несколько своих работ. Этим художник возобновил интерес публики, но заработал очень мало денег. Сломленный духом, больной сифилисом, который причинял ему боль уже много лет, Гоген снова переезжает к южным морям, в Океанию. Там были проведены последние годы жизни Гогена, там же он безнадежно, физически страдал.

В 1897 году Гоген пытался совершить самоубийство, но не смог. Затем еще пять лет провел в рисовании. Он умер на острове Хива-Оа (Маркизские острова).

Сегодня Гоген считается художником, оказавшим чрезвычайно большое влияние на современное искусство. Он отказался от традиционного западного натурализма, используя природу, как исходную точку к абстрактным фигурам и символам. Он выделял линейные образцы, поразительные цветовые гармонии, которые пропитывали его картины сильным чувством таинственности.

За свою биографию Гоген оживил искусство ксилографии, выполнив свободные, дерзкие работы ножом, а также выразительные, не отвечающие нормам формы, сильные контрасты. Кроме того Гоген создал несколько прекрасных литографий, гончарных работ.

Художник родился в Париже, но детские годы провёл в Перу. Отсюда — его любовь к экзотике и тропическим странам. Н

а многих Таитянских лучших полотнах художника изображена 13-летняя Техура, которую её родители охотно отдали в жёны Гогену. Частые и беспорядочные связи с местными девушками привели к тому, что Гоген заболел сифилисом. Дожидаясь Гогена, Техура часто оставалась лежать целый день на кровати, иногда в темноте. Причины её депрессий были прозаичны — она мучилась подозрениями, что Гоген решил навестить проституток.

Гораздо менее известные керамические изделия, выполненные Гогеном. Техника его керамики необычна. Он не пользовался гончарным кругом, лепил исключительно руками. Как результат — скульптура выглядит грубее и примитивнее. Произведения из керамики он ценил не меньше, чем свои полотна.

Гоген легко менял техники и материал. Увлекался он и резьбой по дереву. Часто испытывая материальные затруднения, он был не в состоянии купить краски. Тогда он брался за нож и дерево. Двери своего дома на Маркизских островах он украсил резными панелями.

В 1889 году, основательно изучив Библию, он написал четыре полотна, на которых изобразил себя в образе Христа. Он не считал это богохульством, хотя признавал, что их трактовка спорна.

По поводу особо скандального полотна «Христос в Гефсиманском саду» он писал: «Эта картина обречена на непонимание, поэтому я вынужден надолго её спрятать.

В своём интересе к примитиву Гоген опередил время. Мода на искусство древних народов пришла в Европу лишь в начале 20 века (Пикассо, Матисс)

«Невезение преследует меня с самого детства. Я никогда не знал ни счастья, ни радости, одни напасти. И я восклицаю: «Господи, если ты есть, я обвиняю тебя в несправедливости и жестокости», — писал Поль Гоген, создавая свою самую знаменитую картину «Откуда мы? Кто мы? Куда мы идем?». Написав которую, он предпринял попытку самоубийства. Действительно, над ним будто бы висел всю жизнь какой-то неумолимый злой рок.

Биржевой маклер

Все началось просто: он бросил работу. Биржевому маклеру Полю Гогену надоело заниматься всей этой суетой. К тому же в 1884 году Париж погрузился в финансовый кризис. Несколько сорванных сделок, пара громких скандалов – и вот Гоген на улице.

Впрочем, он давно уже искал повод погрузиться с головой в живопись. Превратить это свое давнее хобби в профессию.

Конечно, это была полнейшая авантюра. Во-первых, Гогену было далеко еще до творческой зрелости. Во-вторых, новомодные импрессионистские картины, которые он писал, не пользовались у публики ни малейшим спросом. Поэтому закономерно, что через год своей художнической «карьеры» Гоген уже основательно обнищал.

В Париже стоит холодная зима 1885-86 года, жена с детьми уехала к родителям, в Копенгаген, Гоген голодает. Чтобы хоть как-то прокормиться, работает за гроши расклейщиком афиш. «Что действительно делает нужду ужасной - она мешает работать, и разум заходит в тупик, – вспоминал он позже. – Это прежде всего относится к жизни в Париже и прочих больших городах, где борьба за кусок хлеба отнимает три четверти вашего времени и половину энергии».

Именно тогда у Гогена возникла идея уехать куда-нибудь в теплые страны, жизнь в которых представлялась ему овеянной романтическим ореолом первозданной красоты, чистоты и свободы. К тому же он полагал, что там почти не надо будет зарабатывать на хлеб.

Райские острова

В мае 1889 года, слоняясь по огромной Всемирной выставке в Париже, Гоген попадает в зал, уставленный образцами восточной скульптуры. Осматривает этнографическую экспозицию, наблюдает ритуальные танцы в исполнении грациозных индонезиек. И с новой силой загорается в нем идея уехать прочь. Куда-нибудь подальше из Европы, в теплые края. В одном из его писем того времени читаем: «Весь Восток и запечатленная золотыми буквами в его искусстве глубокая философия, все это заслуживает изучения, и я верю, что обрету там новые силы. Современный Запад прогнил, но человек геркулесова склада может, подобно Антею, почерпнуть свежую энергию, прикоснувшись к тамошней земле».

Выбор пал на Таити. Изданный министерством колоний официальный справочник, посвященный острову, рисовал райскую жизнь. Вдохновленный справочником, Гоген в одном из писем того времени сообщает: «Вскоре я уезжаю на Таити, маленький островок в Южных морях, где можно жить без денег. Я твердо намерен забыть свое жалкое прошлое, писать свободно, как мне хочется, не думая о славе, и в конце концов умереть там, забытым всеми здесь в Европе».

Одно за другим шлёт он прошения в правительственные инстанции, желая получить «официальную миссию»: «Я хочу, – писал он министру колоний, – отправиться на Таити и написать ряд картин в этом краю, дух и краски которого считаю своей задачей увековечить». И в конце концов эту «официальную миссию» он получил. Миссия обеспечивала скидки на недешевый проезд до неблизкого Таити. И только.

К нам едет ревизор!

Впрочем, нет, не только. Губернатор острова получил из министерства колоний письмо об «официальной миссии». В итоге первое время Гогену был обеспечен там весьма хороший прием. Местные чиновники подозревали даже поначалу, что никакой он вовсе не художник, а скрывающийся под маской художника инспектор из метрополии. Его даже приняли в члены «Сёркл Милитер», мужского клуба для избранных, куда обычно брали только офицеров и высших чиновников.

Но длилась вся эта тихоокеанская гоголевщина недолго. Гоген не сумел поддержать это первое впечатление. По свидетельству современников, одной из главных черт его характера была некая странная надменность. Он часто казался высокомерным, заносчивым и самовлюбленным.

Биографы полагают, что причиной этой самоуверенности была нерушимая вера в свой талант и призвание. Твердое убеждение, что он – великий художник. С одной стороны, эта вера всегда позволяла ему быть оптимистом, выдерживать самые тяжкие испытания. Но эта же вера была и причиной многочисленных конфликтов. Гоген частенько наживал себе врагов. И вот именно это стало происходить с ним вскоре после его приезда на Таити.

Вдобавок довольно быстро выяснилось, что как художник он – весьма своеобразен. Первый же заказанный ему портрет произвел ужасное впечатление. Загвоздка крылась в том, что Гоген, желая не отпугнуть людей, попытался быть проще, то есть – работал в сугубо реалистической манере, а потому придал носу заказчицы натуральный красный цвет. Заказчица посчитала это издевательской карикатурой, упрятала картину на чердак, а по городу разнесся слух, будто у Гогена нет ни такта, ни дарования. Естественно, после этого никто из обеспеченных жителей таитянской столицы не хотел стать его новой «жертвой». А ведь он делал большую ставку на портреты. Надеялся, что это станет для него главным источником дохода.

Разочарованный Гоген писал: «Это была Европа - Европа, от которой я уехал, только еще хуже, с колониальным снобизмом и гротескным до карикатурности подражанием нашим обычаям, модам, порокам и безумствам».

Плоды цивилизации

После случая с портретом Гоген решил как можно скорее покинуть город, и осуществить, наконец, то, ради чего обогнул половину земного шара: изучать и писать настоящих, неиспорченных дикарей. Дело в том, что Папеэте, столица Таити, крайнее разочаровала Гогена. В сущности, он опоздал сюда лет на сто. Миссионеры, торговцы и прочие представители цивилизации уже давно сделали свое омерзительное дело: вместо красивого селения с живописными хижинами Гогена встретили шеренги лавок и кабаков, а также безобразные, неоштукатуренные кирпичные дома. Полинезийцы ничуть не походили на голых Ев и диких Геркулесов, которых представлял себе Гоген. Их успели уже как следует отцивилизовать.

Все это стало для Коке (так называли Гогена таитяне) серьезным разочарованием. И когда он узнал, что если убраться из столицы, то можно еще обнаружить на окраинах острова прежнюю жизнь, он, разумеется, стал стремиться это сделать.

Однако отъезд состоялся не сразу, Гогену помешало непредвиденное обстоятельство: болезнь. Очень сильное кровоизлияние и сердечные боли. Все симптомы указывали на сифилис во второй стадии. Вторая стадия означала, что Гоген заразился много лет назад, еще во Франции. А тут, на Таити, течение болезни было лишь ускорено бурной и далеко не здоровой жизнью, которую он стал вести. А, надо сказать, что расплевавшись с чиновничьей элитой, он всецело окунулся в простонародные развлечения: регулярно посещал вечеринки бесшабашных таитян и так называемый , где можно было всегда без проблем найти себе красотку на час. При этом, конечно же, для Гогена общение с туземцами было в первую очередь отличной возможностью наблюдать и зарисовывать все то новое, что он видел.

Пребывание в больнице стоило Гогену 12 франков в день, деньги таяли, как лёд в тропиках. В Папеэте вообще стоимость жизни оказалась выше, чем в Париже. Да и Гоген – любил жить на широкую ногу. Все привезенные из Франции деньги кончились. Новых доходов не предвиделось.

В поисках дикарей

Как-то в Папеэте Гоген познакомился с одним из областных вождей Таити. Вождь отличался редкой лояльностью к французам и свободно говорил на их языке. Получив приглашение пожить в подчиненной своему новому другу области Таити, Гоген с радостью согласился. И не прогадал: то была одна из самых красивых областей острова.

Гоген поселился в обычной таитянской хижине из бамбука, с лиственной крышей. Первое время он был счастлив и написал два десятка картин: «Было так просто писать вещи такими, какими я их видел, класть без намеренного расчета красную краску рядом с синей. Меня завораживали золотистые фигуры в речушках или на берегу моря. Что мешало мне передать на холсте это торжество солнца? Только закоренелая европейская традиция. Только оковы страха, присущего выродившемуся народу!»

К сожалению, долго такое счастье продолжаться не могло. Вождь не собирался брать художника на баланс, а европейцу, не владеющему землей и не знающему таитянского земледелия, прокормиться было в этих краях невозможно. Он не умел ни охотиться, ни ловить рыбу. И даже если бы со временем научился, то все его время уходило бы на это, – ему бы просто было некогда писать.

Гоген оказался в финансовом тупике. Денег реально ни на что не хватало. В итоге он вынужден был просить, чтобы его отправили домой за государственный счет. Правда, пока прошение шло с Таити во Францию, жизнь вроде бы стала налаживаться: Гоген умудрился-таки получить кое-какие заказы на портреты, а также обзавестись супругой – четырнадцатилетней таитянкой по имени Теха’амана.

«Я снова начал работать, и мой дом стал обителью счастья. По утрам, когда всходило солнце, мое жилье наполнялось ярким светом. Лицо Теха’аманы сияло, словно золотое, озаряя все вокруг, и мы шли на речку и купались вместе, просто и непринужденно, как в садах Эдема. Я больше не различал добра и зла. Все было прекрасно, все было замечательно».

Полный провал

Дальше была нищета вперемежку со счастьем, голод, обострение болезни, отчаянье и эпизодическая финансовая подпитка от продажи картин на родине. С большим трудом Гоген возвращается во Францию, дабы устроить большую персональную выставку. До самого последнего момента он был уверен, что его ожидает триумф. Ведь он привез с Таити несколько десятков поистине революционных картин – так до него не писал еще ни один художник. «Вот теперь я узнаю, было ли с моей стороны безумием ехать на Таити».

И что же? Равнодушные, презрительные лица недоумевающих обывателей. Полный провал. Он уехал в далекие края, когда посредственность отказалась признать его гений. И надеялся по возвращении предстать во весь рост, во всем своем величии. Пусть мое бегство – поражение, говорил он себе, но возвращение будет победой. Вместо этого возвращение нанесло ему лишь новый сокрушительный удар.

В газетах картины Гогена назвали «измышлениями больного мозга, надругательством над Искусством и Природой». «Если хотите позабавить своих детей, пошлите их на выставку Гогена», – писали журналисты.

Друзья Гогена всячески уговаривали его не поддаваться естественному порыву, не уезжать тотчас обратно в Южные моря. Но тщетно. «Ничто не помешает мне уехать, и я останусь там навсегда. Жизнь в Европе – какой идиотизм!» Он будто бы позабыл обо всех тех лишениях, которые еще недавно испытывал на Таити. «Если все будет в порядке, я уеду в феврале. И тогда я смогу закончить свои дни свободным человеком, мирно, без тревоги за будущее, и не надо больше воевать с болванами… Писать не буду, разве что для своего удовольствия. У меня будет деревянный резной дом».

Невидимый враг

В 1895 году Гоген снова уехал на Таити и снова поселился в столице. Вообще-то он собирался в этот раз на Маркизские острова, где надеялся найти более простую и легкую жизнь. Но его мучила все та же так и не долеченная болезнь, и он выбрал Таити, где, по крайней мере, была больница.

Болезнь, нищета, отсутствие признания, эти три составляющие злым роком висели над Гогеном. Оставленные для продажи в Париже картины никто не хотел покупать, а на Таити он и вовсе никому был не нужен.

Окончательно сломило его известие о внезапной смерти девятнадцатилетней дочери – возможно, единственного существа на земле, которое он по-настоящему любил. «Я до того привык к постоянным несчастьям, что первое время ничего не чувствовал, – записал Гоген. – Но постепенно мой мозг ожил, и с каждым днем боль проникала все глубже, так что сейчас я совершенно убит. Честное слово, можно подумать, что где-то в заоблачных сферах у меня есть враг, который решил не давать мне ни минуты покоя».

Здоровье ухудшалось с той же скоростью, что и финансовые дела. Язвы распространились по всей больной ноге, а затем перешли и на вторую ногу. Гоген втирал в них мышьяк, до самых колен обматывал ноги бинтами, но болезнь прогрессировала. Потом у него вдруг воспалились глаза. Правда, врачи уверяли, что это не опасно, но писать он в таком состоянии не мог. Только подлечили глаза – нога разболелась до того, что он не мог ступать на нее и слег. От болеутоляющих он тупел. Если же пробовал подняться, начинала кружиться голова, и он терял сознание. Временами поднималась высокая температура. «Невезение преследует меня с самого детства. Я никогда не знал ни счастья, ни радости, одни напасти. И я восклицаю: «Господи, если ты есть, я обвиняю тебя в несправедливости и жестокости». Понимаешь, после известия о смерти бедняжки Алины я больше ни во что не мог верить, лишь горько смеялся. Что толку от добродетелей, труда, мужества и ума?»

Люди старались не подходить к его дому, думая, что у него не только сифилис, но и неизлечимая проказа (хотя это было не так). Вдобавок ко всему его стали одолевать сильнейшие сердечные приступы. Он страдал от удушья и харкал кровью. Казалось, он действительно был подвержен какому-то страшному проклятию.

В это время, в перерывах между приступами головокружения и невыносимых болей медленно создавалась картина, которую потомки назвали его духовным завещанием, легендарная «Откуда мы? Кто мы? Куда мы идем?».

Жизнь после смерти

О серьезности намерений Гогена говорит тот факт, что принятая им доза мышьяка была просто убойной. Он действительно собирался покончить собой.

Укрылся в горах и проглотил порошок.

Но именно слишком большая доза помогла ему выжить: организм отказался ее принять, и художника вывернуло. Обессиленный Гоген уснул, а, проснувшись, кое-как дополз до дома.

Гоген молил бога о смерти. Но вместо этого – болезнь отступила.

Он решил построить большой и удобный дом. И, продолжая надеяться, что парижане вот-вот станут покупать его картины, взял очень большой кредит. А чтобы расплатиться с долгами, устроился на нудную работу мелким чиновником. Снимал копии с чертежей и планов и инспектировал дороги. Эта работа отупляла и не давала заниматься живописью.

Все изменилось внезапно. Как будто где-то на небесах вдруг прорвало плотину невезения. Внезапно он получает из Парижа 1000 франков (кое-что из картин, наконец, было продано), отдает часть долга и оставляет службу. Внезапно он находит себя как журналист и, работая в местной газете, достигает на этом поприще достаточно ощутимых результатов: играя на политическом противодействии двух местных партий, поправляет свои финансовые дела и возвращает себе уважение местных жителей. Ничего особенно радостного, правда, в этом не было. Ведь свое призвание Гоген по-прежнему видел в живописи. А из-за журналистики великий художник на два года был оторван от холста.

Но внезапно появился в его жизни человек, который сумел хорошо продавать его картины и тем самым буквально спас Гогена, позволив снова заняться своим делом. Звали его Амбруаз Воллар. В обмен на гарантированное право приобретать не глядя не меньше двадцати пяти картин в год по двести франков каждая, Воллар стал платить Гогену ежемесячный аванс в триста франков. А также за свой счет снабжать художника всем необходимым материалом. О таком соглашении Гоген мечтал всю жизнь.

Получив, наконец, финансовую свободу, Гоген решил осуществить свою старую мечту и переехать на Маркизские острова.

Казалось, все плохое закончилось. На Маркизских островах он построил новый дом (назвав его не иначе как «Веселый дом») и зажил так, как давно хотел жить. Коке много пишет, а в остальное время проводит в дружеских застольях в прохладной столовой своего «Веселого дома».

Однако счастье было недолгим: местные жители втянули «прославленного журналиста» в политические интриги, начались проблемы с властями, и в итоге он и тут нажил себе множество врагов. Да и болезнь Гогена, которая было присмирела, опять постучалась в дверь: сильная боль в ноге, перебои сердца, слабость. Он перестал выходить из дому. Вскоре боли стали невыносимыми, и Гогену в очередной раз пришлось прибегать к помощи морфия. Когда он увеличил дозу до опасного предела, то, боясь отравления, перешел на опийную настойку, от которой его все время клонило в сон. Он часами сидел в мастерской и играл на фисгармонии. А немногие слушатели, собравшись на эти щемящие звуки, не могли удержать слез.

Когда он умер, на тумбочке возле кровати стоял пустой флакон из-под опийной настойки. Возможно, Гоген, нечаянно или намеренно, принял чрезмерно большую дозу.

Через три недели после его похорон местный епископ (и один из нажитых Гогеном врагов) отправил начальству в Париж письмо: «Единственным примечательным событием здесь была скоропостижная кончина недостойного человека по имени Гоген, который был известным художником, но врагом Господа и всего благопристойного».

Вначале своей биографии Поль Гоген был моряком, позже успешным биржевым брокером в Париже. В 1874 году он начал рисовать, вначале по выходным. К 35 годам при поддержке Камиля Писсаро Гоген полностью посвятил себя искусству, оставив свой образ жизни, удалившись от жены и пятерых детей. Установив связь с импрессионистами, Гоген выставлял с ними свои работы с 1879 по 1886 год. В следующем же году он уехал в Панаму и Маритинику. Борясь с «болезнью» цивилизации, Гоген решил жить по принципам первобытного человека. Однако физические болезни заставили его вернуться во Францию. Следующие годы в своей биографии Поль Гоген провел в Париже, Бретани, совершив короткую, но трагическую остановку в Арле вместе с ван Гогом.

В 1888 году Гоген и Эмиль Бернар выдвинули синтетическую теорию искусства (символизм), придавая особое значение плоскостям и отражению света, неприродным цветам в соединении с символическими или примитивными объектами. Картина Гогена «The Yellow Christ» (галерея Олбрайт, Буффало) является характерной работой для того периода. В 1891 Гоген продал 30 полотен, а затем на вырученную сумму отправился на Таити. Там он провел два года, живя бедно, нарисовал некоторые из последних своих работ, а также написал «Noa Noa» – автобиографическую новеллу.

В 1893 году в биографии Гогена состоялось возвращение во Францию. Он представил несколько своих работ. Этим художник возобновил интерес публики, но заработал очень мало денег. Сломленный духом, больной сифилисом, который причинял ему боль уже много лет, Гоген снова переезжает к южным морям, в Океанию. Там были проведены последние годы жизни Гогена, там же он безнадежно, физически страдал. В 1897 году Гоген пытался совершить самоубийство, но не смог. Затем еще пять лет провел в рисовании. Он умер на острове Хива-Оа (Маркизские острова).

Сегодня Гоген считается художником, оказавшим чрезвычайно большое влияние на современное искусство. Он отказался от традиционного западного натурализма, используя природу, как исходную точку к абстрактным фигурам и символам. Он выделял линейные образцы, поразительные цветовые гармонии, которые пропитывали его картины сильным чувством таинственности. За свою биографию Гоген оживил искусство ксилографии, выполнив свободные, дерзкие работы ножом, а также выразительные, не отвечающие нормам формы, сильные контрасты. Кроме того Гоген создал несколько прекрасных литографий, гончарных работ.

В США представлено множество работ Гогена, включая «The Day of the God» (институт искусств, Чикаго), «Ia Orana Maria» (1891, музей Метрополитен), «By the Sea» (1892, национальная галерея, Вашингтон), «Where do we come from? What are we? Where are we going?» (1897, музей художественных искусств, Бостон). Произведение Уильяма Сомерсета Моэма «Луна и грош» (Moon and Sixpence, 1919), построенная на событиях жизни Гогена, много сделала по продвижению легенды художника, которая возникла вскоре после его смерти.